Книга: Вселенная

Глава 46 Что есть и что должно быть

Глава 46

Что есть и что должно быть

Дэвид Юм, шотландский мыслитель XVIII века, с которым мы уже встречались выше как с основателем поэтического натурализма, широко признаётся в качестве одного из центральных деятелей Просвещения. Когда Юму было всего двадцать три, он начал работу над книгой, которая впоследствии оказала огромное влияние, — она называлась «Трактат о человеческой природе». Так распорядилась история; при жизни Юму не удалось сделать из книги бестселлер и он жаловался, что книга «вышла из типографии мертворождённой».

Дэвид Юм (картина Алана Рэмзи)

Следует оценить старания Юма, пытавшегося писать доступным стилем, пусть читатели могут с нами и не согласиться. В одном знаменитом пассаже он саркастически замечает, что улавливает среди коллег-философов любопытную тенденцию: склонность вдруг заговаривать о том, что должно быть истинным, хотя до этого они описывали лишь действительно истинное.

Я заметил, что в каждой этической теории, с которой мне до сих пор приходилось встречаться, автор в течение некоторого времени рассуждает обычным способом, устанавливает существование Бога или излагает свои наблюдения относительно дел человеческих; и вдруг я, к своему удивлению, нахожу, что вместо обычной связки, употребляемой в предложениях, а именно «есть» или «не есть», не встречаю ни одного предложения, в котором не было бы в качестве связки «должно» или «не должно». Подмена эта происходит незаметно, но тем не менее она в высшей степени важна. Раз это «должно» или «не должно» выражает некоторое новое отношение или утверждение, последнее необходимо принять во внимание и объяснить, и в то же время должно быть указано основание того, что кажется совсем непонятным, а именно того, каким образом это новое отношение может быть дедукцией из других, совершенно отличных от него.

Основная мысль Юма ясна: говорить о «долженствовании» — совсем не то же самое, что говорить о «бытии». В первом случае мы судим, высказываясь, как должны обстоять дела, а во втором просто описываем, рассказывая о происходящем. Если вы собираетесь вытворить такой фокус и назвать это «философией», то должны хотя бы удосужиться рассказать нам, как это делается. Современные мыслители сформулировали соответствующую максиму: «Из одних только индикативных суждений нельзя вывести суждения императивные».

Здесь просматривается явная проблема натурализма: плохо, что нельзя вывести императивное из индикативного, поскольку на свете существует только бытие. Кроме естественного мира, нет ничего такого, к чему можно было бы обратиться за руководством к действию. Соблазн извлечь подобное руководство из естественного мира как такового невероятно силён.

Однако такие попытки будут тщетны. Естественный мир не содержит суждений; ему неизвестно, что должно происходить, и нет до того дела. Мы сами можем высказывать суждения, и мы — часть естественного мира, но суждения у разных людей тоже разные. Так тому и быть.

* * *

Для того чтобы понять, почему невозможно вывести императивное из индикативного, полезно подумать о том, как нам вообще удаётся выводить одно из другого. Это делается разнообразными способами, но давайте сосредоточимся на одном из самых простых: парадигме дедуктивных рассуждений, которая называется логический силлогизм. Силлогизмы выглядят следующим образом.

1. Сократ — живое существо.

2. Все живые существа подчиняются законам физики.

3. Следовательно, Сократ подчиняется законам физики.

Это всего лишь один пример общей формы, которая может быть выражена так.

1. X верно.

2. Если X верно, то и Y верно.

3. Следовательно, Y верно.

Силлогизмы — не единственная форма логических аргументов, но они довольно просты и при этом достаточны, чтобы проиллюстрировать данную проблему.

Первые два утверждения в силлогизме называются посылками, а третье — заключением. Аргумент называется валидным, если заключение логически следует из посылок. Напротив, аргумент называется разумным, если заключение следует из посылок, причём сами посылки истинны — это гораздо более высокий и труднодостижимый стандарт.

Рассмотрим силлогизм: «Все ананасы — рептилии. Все рептилии едят сыр. Следовательно, ананасы едят сыр». Любой логик вам скажет, что это совершенно валидный аргумент. Но он не слишком разумен. Аргумент может быть валидным и даже интересным, но практически не содержать правдивых фактов о реальном мире.

Если мы попытаемся выразить вывод императивного в форме силлогизма, то он может выглядеть так.

1. Я бы хотел съесть последний кусочек пиццы.

2. Если не подсуетиться, то кто-то может съесть его вместо меня.

3. Следовательно, нужно подсуетиться.

На первый взгляд, кажется, что это нормальный аргумент, но он не является логически валидным силлогизмом. Обе посылки — это индикативные утверждения: одно о моём желании съесть пиццу, а другое о том, что я упущу этот шанс, если промедлю. И то и другое — фактические заявления о мире, независимо от того, истинны они или нет. А вывод — бесспорно, императивное утверждение. Но если попытаться разглядеть за бытовым смыслом посылок их базовое логическое содержание, то чего-то не хватает. Посылки 1 и 2 на самом деле не подразумевают вывода 3; они подразумевают: «Следовательно, если мне не подсуетиться, то я не получу желаемого».

Для того чтобы заключение получилось валидным, мне потребуется добавить другую посылку примерно такого содержания:

2а. Я должен действовать так, чтобы получить желаемое.

С таким дополнением аргумент становится валидным. Кроме того, он уже не напоминает вывод императивного из индикативного — «императивное» утверждение как раз содержится в новой посылке. Мы просто вывели императивное из императивного, добавив пару индикативных деталей, но этот результат далеко не впечатляет.

Именно такова проблема, связанная с выводом императивного из индикативного: это просто логически невозможно. Если кто-то говорит вам, что вывел императивное из индикативного, то он словно утверждает, что сложил два чётных числа и у него получилось нечётное. Можете не проверять его расчётов, и так понятно, что он ошибся.

* * *

Однако такое происходит постоянно. Снова и снова, до и после появления знаменитой сентенции Юма, многие торжествующе заявляли, что наконец-то взломали этот шифр и показали, как вывести императивное из индикативного. Это были умные, сведущие люди, которые могли рассказать много интересного. Но каким-то образом все они ошиблись.

Физик Ричард Фейнман любил рассказывать историю о том, как повстречал художника и стал расспрашивать его о живописи. Художник хвастался, что может смешать красную краску с белой и получить жёлтую. Фейнман немало знал о соотношении цветов, чтобы отнестись к этому скептически, поэтому художник достал краски и принялся смешивать. Немного помучившись и получив обычный розовый оттенок, художник буркнул, что в смесь, пожалуй, следует добавить каплю жёлтого, чтобы «оттенок стал выразительнее». Здесь Фейнман разгадал фокус: чтобы получить жёлтый на выходе, нужно добавить немного желтизны.

Уловка художника — это такой же простейший ход, при помощи которого делается логически невозможный вывод императивного из индикативного. Уловка стара как мир. Приводится набор бесспорно индикативных утверждений, затем откуда-то извлекается подразумеваемое императивное, которое кажется настолько резонным, что никто и не пытается его отрицать. К сожалению, все утверждения о том, что должно произойти, могут (и будут) кем-то отрицаться, а даже если нет — от этого они не перестают быть императивными утверждениями.

Классический пример предложил Джон Сёрль, знаменитый автор «Китайской комнаты». Вот сёрлевская версия дедуктивного аргумента, рассмотренного нами выше.

1. Джонс произносит слова: «Я тем самым обещаю заплатить вам, Смит, пять долларов».

2. Джонс обещал заплатить Смиту пять долларов.

3. Джонс принял на себя обязательство по уплате Смиту пяти долларов.

4. Джонс несёт обязательство заплатить Смиту пять долларов.

5. Джонс должен заплатить Смиту пять долларов.

Видите, как, словно по волшебству, в последней строке появляется слово «должен», хотя выше речь шла только о том, что «есть». Где произошло передёргивание?

Отыскать его несложно. Выше мы уже предлагали новую посылку 2а, и точно так же Сёрль опирается на скрытую посылку между 4 и 5:

4а. При прочих равных условиях человек должен сделать то, что пообещал.

На самом деле Сёрль прямо в тексте своей статьи признаёт необходимость такой посылки. Но он считает, что она не может считаться посылкой, так как является «тавтологией», то есть она автоматически верна в соответствии с уже заявленными условиями. Сёрль утверждает, что посылка «Джонс обещал что-то сделать» равноценна «Джонс должен что-то сделать» (при прочих равных условиях).

Это неверно. Надеюсь, двусмысленность понятна. Выше, в посылках 1–3, идея «принятия обязательств» относилась к определённому реальному феномену, то есть к фразе, произнесённой Джонсом. Но теперь, в посылках 4–5, Сёрль хочет, чтобы мы считали «обязательство» моральным предписанием, утверждением о том, что должно быть сделано. Он использовал одно и то же слово в двух разных значениях, пытаясь навести нас на мысль: фактические замечания о происходящем каким-то образом могут приводить к оценке выводов о том, что правильно, а что нет.

Этот пример стоит проработать подробнее, поскольку он служит примером огромного множества многолетних попыток вывести императивное из индикативного. Такие аргументы неизбежно вносят толику предписания в список описаний: живописец делает оттенок повыразительнее, подмешивая немного жёлтого.

* * *

Неотъемлемый изъян при выведении императивного из индикативного неоднократно подчёркивали. Список мыслителей, утверждавших, что успешно осуществили такой трюк, длинный и внушительный. Они не просто совершали элементарные ошибки. В глубине души они всегда находили себе оправдание в духе: «Ладно, здесь есть одна скрытая посылка, которая вводит императив в мой список индикативов, но вы же согласны, что эта скрытая посылка вполне неплоха?».

Она была бы неплоха, но вот незадача: при внимательном рассмотрении скрытые оценочные посылки не бывают универсально верными. Скорее наоборот: они отчётливо противоречивы. Причина, по которой вывод императивного из индикативного следует считать тяжким философским преступлением, а не просто правонарушением, в том, что скрытые посылки требуется скрупулёзно изучать. Как раз в них обычно творится основное действие.

Тянет предположить, что скрытая сёрлевская посылка 4а практически неоспорима, но давайте присмотримся к ней повнимательнее. Разумеется, бывают обязательства, которые человек не должен выполнять, — если они были сделаны под давлением, либо если бы их исполнение грубо нарушало бы какое-то иное моральное предписание. Сёрль бы ответил, что такие примеры не считаются, поскольку есть условие «при прочих равных». Итак, что же на самом деле означает это условие? Сёрль объясняет:

Сила выражения «при прочих равных» в настоящей формулировке такова. Если у нас нет причин полагать, что обязательство недействительно (шаг4) или человеку не следует выполнять обязательство (этап 5), то обязательство сохраняется, и человек должен его выполнить.

Итак, вы должны выполнять обещанное, если нет каких-то причин, по которым вы не должны это делать. Не самая хорошая основа для моральных рассуждений.

Не следует скрывать или затушёвывать предположений, с которых мы начинаем моральные рассуждения. Наши попытки стать хорошими людьми будут наиболее удачны, если прямо предъявить их, разобрать и максимально тщательно оценить.

* * *

В настоящее время вывод императивного из индикативного приобретает новый оборот: считается, что мораль может быть сведена к научной практике или даже поглощена ею. Идея примерно следующая.

1. При условии X мир станет лучше.

2. Наука может объяснить, как достичь условия X.

3. Следовательно, нужно делать то, что советует наука.

В данном случае скрытая посылка будет такова:

2а. Мир нужно сделать лучше.

Это может показаться тавтологией в зависимости от того, что для вас означает слово «лучше». Однако независимо оттого, включим ли мы в утверждение подобную скрытую посылку либо укроем её в определении «лучше», мы всё равно заявляем, что что-то должно быть сделано. Такие утверждения не могут быть основаны только на фактах. Кто решает, что есть «лучше»?

Сторонники такого приёма иногда утверждают, что мы постоянно делаем разумные предположения, а наука только этим и занимается, поэтому не так уж и важно, чем мы занимаемся на самом деле. Они упускают важный аспект науки. Рассмотрим следующие утверждения.

   • Вселенная расширяется.

   • У человека и шимпанзе есть общий предок.

   • Нужно работать, чтобы люди могли жить счастливее и дольше.

В некотором отношении все эти утверждения верны. Но только первые два «научны». Причина в том, что каждое из них могло оказаться ложным. Они не верны по определению или гипотетически. Можно представить такие миры, где Вселенная сжимается, либо миры, где обитают виды, похожие на человека и шимпанзе, но не имеющие общего предка. Верность или ложность утверждений мы определяем эмпирически, путём абдукции и байесовских рассуждений — идём, наблюдаем мир и соответствующим образом уточняем субъективные вероятности.

Мы даже не помышляем о таких экспериментах, которые показали бы, должны ли мы обеспечить людям более долгую и счастливую жизнь. Предполагается, что так и есть, либо мы пытаемся вывести такое заключение на основе связанных с ним посылок. Эта важнейшая дополнительная составляющая отличает устройство науки от размышлений о том, что правильно и что неправильно. Наука требует гипотез; существуют определённые эпистемологические феномены (например, доверие или информация, получаемая от органов чувств), которым отводится важная роль при построении стабильных планет убеждений для практикующих учёных. Однако предположения, которые могут послужить отправной точкой для науки, не работают на уровне морали.

* * *

Ничто из сказанного не означает, что нельзя решать проблемы «долженствования» при помощи инструментов разума и рациональности. Существует целое направление логической мысли под названием «инструментальная рациональность», посвящённое ответам на вопросы вроде: «Допустим, мы хотим достичь определённой цели — как нам это сделать?». Фокус в том, чтобы определиться с такой целью.

Привлекателен вариант, который предложили Билл Престон и Тед Логан, персонажи Алекса Уинтера и Киану Ривза в фильме «Невероятные приключения Билла и Теда». Они сформулировали вечную моральную аксиому: «Будь безупречен с собой и другими».

Основные теоретические моральные предписания подсказывают, что так и следует поступать. Тянет отмести всяческие сомнения относительно основ морали по той причине, что праведное поведение безошибочно узнаётся, а самое важное — как прийти к такому поведению.

Однако существуют веские причины, по которым следует пойти немного дальше философствований Билла и Теда. Истина в том, что не существует общего мнения насчёт того, что такое «счастье», «удовольствие», «справедливость» или другие формы взаимной безупречности. Мораль и смысл — такие сферы, где коренные разногласия возникают не просто из-за чьей-то ошибки; они реальны и неизбежны, и нам нужно определиться, что с ними делать.

Хочется сказать: «Любой согласится, что убивать щенят плохо». Правда, есть люди, которые убивают щенят. Поэтому, возможно, мы имеем в виду, что «любой разумный человек согласится...». Тогда приходится дать дефиницию слову «разумный» и осознать, что мы практически ничего не добились.

Отсутствие окончательных объективных научных основ морали — тревожная штука. Оно подразумевает, что люди, с которыми мы морально не согласны, — будь то Гитлер, талибы или школьные хулиганы, избивающие малышей, — неправы, но их поведение нельзя отрицать на тех же основаниях, что и несогласие с дарвиновской эволюцией или с расширением Вселенной. Нельзя провести эксперимент, указать на данные или сформулировать силлогизм, который бы нас убедил, что эти люди действуют неправильно. А если это так, то почему они не должны были так поступать?

Но таков мир. Приходится признать, что наше стремление сформулировать объективные основания морали приводит к когнитивному искажению, справиться с которым можно только одним способом: крайне скептически относиться к любым заявлениям об этом.