Книга: ЧЕЛОВЕК И НООСФЕРА

Современный гуманизм и новая нравственность

Современный гуманизм

и новая нравственность

Итак, система взглядов, которую я стараюсь изложить, сводится к следующим двум положениям.

Первое — общество постепенно вступает в эпоху, когда его дальнейшее развитие возможно лишь в условиях выполнения «экологического императива». Современная наука по мере своего развития способна во все большей степени раскрывать его содержание и формулировать систему запретов, обязательных для всех людей, стран и народов.

Второе — выполнение «экологического императива» потребует еще одного императива — нравственного, поскольку «экологический императив» будет накладывать определенные и, наверное, довольно жесткие условия на характер человеческой активности и поведение отдельных людей, в частности. Он будет существенно менять бытующее ныне представление о свободе личности. И только тогда эти условия получат шанс быть выполненными, когда они будут реализовываться вполне сознательно, не только в силу определенных правовых уложений, но и в силу внутренней необходимости. А правовые уложения необходимо должны будут сохраниться в том или ином виде, ибо уроды, для которых требуются меры принуждения, вряд ли переведутся, во всяком случае, в обозримом будущем.

Значит, «нравственный императив», его выполнение основной массой людей, живущих на нашей Земле, — это прежде всего результат воспитания и обучения. Воспитания в самом широком смысле этого слова.

Обсуждая эту систему взглядов, я пока еще очень мало говорил о том, что должно лежать в основе системы «Учитель» и «нравственного императива», какие новые принципы, приемлемые для всех жителей Земли, должны составить их фундамент.

Пока, разумеется, о них можно говорить только предположительно — выработка подобных принципов может быть следствием лишь широкого коллективного творчества. Они родятся в результате мучительного пересмотра установившейся системы понятий и традиций, трафаретов мышления, религиозных и прочих воззрений. Их научное обоснование потребует развития науки о Человеке, усилий философов и обществоведов, которым еще предстоит заложить основы научного подхода к проблемам, выдвигаемым «нравственным императивом».

Мы находимся пока лишь в самом начале пути. В предыдущем параграфе я обратил внимание лишь на одно положение, которое, кажется, разделяется весьма широким кругом людей. Это представление об общепланетарной общности. Что касается более или менее целостного представления о принципах, которые должны быть положены в основу системы «Учитель», то это вопрос будущего. Вот почему я ограничусь лишь несколькими разрозненными соображениями.

Когда я рассказывал о системе запретов, возникших еще в эпоху антропогенеза, то постарался выделить главный, который в конечном счете оказал решающее воздействие на последующую историю формирования Человека и общественных отношений. Это, по моему глубочайшему убеждению, был принцип «не убий!». Именно он прекратил яростную внутривидовую борьбу, которой род «прачеловеческий» был обязан своей быстрой биологической эволюцией. Утверждение этого принципа ограничило проявление первобытной свирепости (которая была необходима на ранних стадиях антропогенеза), наложив табу на первобытные инстинкты, родило не только человеческое общество, но и человеческую личность.

Я думаю, что любая перестройка процессов развития, имея в виду, конечно, общественное развитие, имеет в своей основе некоторый главный, достаточно простой и понятный принцип. Его реализация будет затем требовать новых принципов, вызывать к жизни новые общественные явления. Таким и был принцип «не убий!».

Примером тому служит и история Советского Союза, тот взлет в его экономике, который произошел в первое пятилетие после окончания гражданской войны. Он до сих пор продолжает удивлять историков, а связан, если вдуматься, с единственным принципом — заменой продразверстки продналогом. Его последовательная реализация затем и потянула всю остальную систему новой экономической политики двадцатых годов. И все те следствия, всю эпоху двадцатых годов, к которой сейчас приковано внимание не только ученых, но и общественных деятелей, писателей, журналистов…

Но по этим же причинам выбор такого основополагающего принципа, последовательная реализация которого потянет за собой всю остальную череду событий, акт крайней ответственности. И то, что будет сказано ниже, это еще одна гипотеза, требующая тщательного анализа.

Необходимость «нравственного императива» мне стала давно понятной — это пришло вместе с понятием «роковой черты», возникшим в результате экспериментирования с компьютерной моделью биосферы и анализом последствий ядерной войны, проведенного в начале восьмидесятых годов. Но что следует положить в его основу? Какова должна быть логика развития «нравственного императива» и лаконичная формулировка его основного принципа?

Сегодня мне кажется, что искомый основополагающий принцип уже тысячи лет бытует в человеческом сознании, во всяком случае, произносится. Это принцип благожелательности к Человеку, уважение личности Человека. Без него нельзя говорить об утверждении новой нравственности, да и перспективах дальнейшего развития. Он произносился очень многими, и кто первым произнес его, я не знаю. Во всяком случае, этот принцип в той или иной форме уже присутствует у древних греков, что делает их истоки нашей цивилизации мне особенно симпатичными.

Принцип благожелательности к Человеку иногда формулируют в религиозном контексте как «полюби ближнего как самого себя», хотя он гораздо глубже и человечнее. Произносится он очень многими, но смысл его бывает весьма разным.

Принцип «полюби ближнего» с момента своего возникновения взяло на вооружение христианство. Однако это не помешало ему жечь костры инквизиции, уничтожить альбигойцев, истязать арабов и творить во имя великого принципа любви различные другие мерзости. Ислам тоже говорит нечто подобное, но одновременно любой человек, не исповедующий религии Пророка, не только не достоин любви, но и может быть уничтожен во славу его. Ближний лишь тот, кто следует шариату, совершает нужное количество намазов.

Значит, этому тезису должен быть придан иной смысл, чем это принято в канонизированных представлениях. Наверное, принцип «полюби ближнего как самого себя» еще потребует многочисленных комментариев и уточнений. Тем не менее я думаю, что ближе всего к тому смыслу, который должен будет лечь в основу «нравственного императива», лежат представления русской мысли второй половины XIX века.

Дорогой читатель, я очень боюсь, что вас может насторожить мое частое обращение к истории русской мысли. Но постарайтесь непредвзято задуматься над тем, о чем писали Н. В. Гоголь, Ф. М. Достоевский, Л. Н. Толстой и многие другие, о том умонастроении, которое благодаря им, в частности, возникло в русском обществе, и вы увидите ту глубину человечности, которую внесли мои соотечественники в мировую культуру.

Человек — отнюдь не создание «по образу и подобию божьему», в нем, а значит, в нас самих немало мерзости. Это и агрессивность, унаследованная от далеких предков, которую не успела вычистить биологическая эволюция, и трусость, и алчность, и вероломство, и страсть к стяжательству, и лживость, и многое другое. Подчас становится страшно, когда осознаешь, что именно для существ, обремененных этими пороками, мы строим социализм, думаем об их будущности, тщимся их руками сделать что-то хорошее, ввести их в эпоху ноосферы. И величие нашего классического искусства состоит как раз в том, что оно, обнажая эти присущие человеку пороки, показывает тем не менее, что человек — любой человек — заслуживает любви и «человеческого отношения».

И это принятие принципа «люби ближнего как самого себя», эта классическая русская традиция иногда с удивительной силой проявляется и в нашем современном искусстве. И не только в русском.

Я внимательно слежу за творчеством Виктора Астафьева. Далеко не все, что он говорит, я могу безоговорочно принять. Но в главном… Какая галерея персонажей проходит перед глазами его читателей, какое невероятное разнообразие характеров и судеб мы встречаем в его книгах! Положительных героев или безупречных личностей я там не заметил. Но сколько у него любви к своим персонажам, сколько боли за их судьбы и желания исправить условия их жизни, сделать их такими, чтобы у каждого могли проявиться те потенциальные силы, которые таятся до поры до времени в каждом человеке. В каждом! Один будет способным на подвиг Матросова, другой станет нежным отцом или врачевателем. Книги В. Астафьева потрясают, как и книги русских классиков.

Эта человеческая линия свойственна в нашей стране не только русскому искусству. Мир обошел удивительный фильм Т. Абуладзе «Покаяние». Бездну горя и человеческих трагедии венчает заключительная фраза: «А зачем дорога, если она не ведет к храму?» Эти слова я воспринимаю как один из важнейших принципов «нравственного императива».

Нет, не обеднела наша страна талантами. И, несмотря на все превратности нашей тяжелейшей судьбы, то богатство мыслей и чувств, которое было добыто талантом и трудом поколений наших соотечественников, живо и развивается. Это, может быть, самый удивительный урок, который преподнесла людям история Советского Союза. Сохранилось представление о том, что жизнь прекрасна сама по себе, и человек по-прежнему это знает с рождения. И порой он узнаёт, сколько прекрасного он может сам внести в жизнь, окружающую нас. И когда это открывается, он тоже оказывается потрясенным.

В Ленинграде живет и трудится замечательный художник Валентина Ивановна Гуркаленко. Она кинорежиссер и делает почти неизвестные широкому экрану 20-минутные фильмы. Мне довелось видеть ее фильм, посвященный И. С. Тургеневу и музею в его усадьбе Спасское-Лутовиново. В фильме не произносятся слова, нет действующих лиц. Вы слышите прекрасную музыку, бродите по аллеям старого парка, смотрите в окно, в которое смотрел писатель, и слышите всего лишь одну строчку его знаменитого стихотворения: «Как хороши, как свежи были розы!»

А зритель из зала выходит преображенным. Он прикоснулся к прекрасному, увидел то, что видел и сумел описать И. С. Тургенев, получил заряд «человечности», стал чуточку лучше. И становятся бессмысленными все сплетни, которые бытуют о личной жизни писателя, все то копание в житейских мелочах, которое чаще всего называется литературоведением.

Вот эта вера в Человека, вера в то, что, каков бы ни был изначальный спектр характеров и жизненных обстоятельств, направленное их изменение может выдвинуть на первый план те качества, которые нам и хочется назвать человеческими, качества, необходимые Человеку эпохи ноосферы. Вот это и есть та трактовка извечного принципа, которая свойственна русской (и не только русской, конечно) традиции и которая, я в этом убежден, может сыграть важнейшую роль в формировании системы «Учитель».

Принцип благожелательности, который должен лечь в основу «нравственного императива» и всей системы воспитания, несовместим с любым представлением о национальном неравенстве, столь глубоко живущим в сознании и чувствах людей. В какой это страшной, я бы сказал, неандертальской форме проявляется сейчас на Ближнем Востоке, например. Две нации — избранницы Иеговы и Аллаха, разделяет стена ненависти и крови. Можно ли, не преодолев ее, говорить об общепланетарной общности?

А ведь так происходит не только на Ближнем Востоке. Как преодолеть эти барьеры? Ведь без этого путь в эпоху ноосферы заказан. Для этого потребуются самые разнообразные усилия и прежде всего ясное понимание их необходимости. Поэтому важнейшее слово здесь должна сказать наука. Именно объективная наука. Я долго надеялся, что в преодолении национального антагонизма ведущую роль должны сыграть церкви. Но я боюсь, что религиозный фанатизм, представление о других религиях как о ереси, подлежащей уничтожению, еще долго будут мешать выработке единых основ во взаимоотношениях между людьми. Вот почему особое значение я придаю именно научному анализу подобных проблем.

В обществе, а тем более в научном мире, сейчас проявляется все больший интерес к проблемам гуманитарным. Происходит и «гуманизация науки» — явление, которое сегодня еще по-настоящему не осознано. Причины, его порождающие, многообразны.

Одна из них — возрастающая сложность проблем, их взаимообусловленность с другими, не менее сложными; необходимость их изучения в комплексе, исключающая возможность традиционных для физики методов исследования и требующая сочетания математических методов и методов, основанных на интуиции и аналогиях, на историческом подходе и т. д., то есть методов гуманитарные наук.

Другая — постепенное осознание единства человеческих судеб и природы, рождающееся стремление увидеть целостную картину процесса мирового развития.

Эти две причины порождены логикой развития научной мысли. Но есть и чисто практические потребности решения гуманитарных проблем — проблем организации общества, разумное использование его потенциала, социальные аспекты экономического и экологического развития и многие другие. Они недоступны и «чистым гуманитариям» и одним естественникам тоже. Это пограничные области, требующие сочетания гуманитарной и естественнонаучной культуры. Их разработка обогащает как естественные, так и гуманитарные науки.

Эти тенденции «гуманизации науки» я прочувствовал на собственном опыте. Чем больше лет я занимаюсь естественными науками, тем больше мне недостает гуманитарного образования, и я могу хорошо проследить, как по мере увеличения моего «гуманитарного ценза» менялась и шкала моих естественнонаучных интересов и шкала ценностей. И такой путь прошли, вероятно, многие естественники.

Вначале мне казалось, что настоящее дело — это лишь физика, технические науки и, конечно, математика. Постепенно, однако, интересы сдвигались все больше в сторону проблем, содержащих «гуманитарные составляющие». Теперь, анализируя свой опыт многолетней не только научной, но и педагогической деятельности, я все больше убеждаюсь в необходимости хорошего изначального гуманитарного образования. Надо заметить, что я не сказал что-либо новое — подобные мысли разделяет все большее число физиков, математиков, естественников.

Думая о будущем, о грядущей эпохе ноосферы, я постепенно склоняюсь к убеждению, что наступающий век будет веком гуманитарных наук. Если первая половина нынешнего века прошла под знаком развития технических наук и физики, если во второй половине текущего столетия на первый план стали выдвигаться науки о живом мире, то век наступающий станет веком наук о Человеке. Этот факт не умозрительный — это необходимость, диктуемая появлением «экологического императива».

Вот почему мне кажется, что в системе «Учитель» (как в содержании просветительской деятельности, так и в обучении подрастающих поколений) большую роль станут играть разнообразные знания, формирующие представления о прекрасном, о возможностях человеческого творчества — единственной альтернативе потребительству,

В этом воспитательном цикле особую роль, по моему глубокому убеждению, должно сыграть искусство — настоящее искусство. Этот эпитет имеет право быть присвоенным тогда и только тогда, когда искусство потрясает Человека, открывает глаза на что-то новое, ему доселе неведомое. В этом случае оно становится силой, перестраивающей Человека, создающей новые ценности, силой, способной заставить Человека принять новый «нравственный императив». Значит, не только знаниям, но и искусству в эпоху ноосферы, их единству предстоит сделаться основой системы «Учитель».

Роль гуманитарных знаний и культуры вообще должна расти по мере развития цивилизации. Это утверждение, по-видимому, достаточно очевидно. Его справедливость нетрудно иллюстрировать всем ходом исторического процесса. И такую точку зрения разделяют, вероятно, большинство из всех, кто задумывается о подобных материях.

Но говоря о возрастающем значении общей гуманитарной культуры е судьбах человечества, одновременно нередко высказывается и представление о том, что должна происходить и унификация культур. При этом ссылаются на развитие коммуникаций, общность техносферы, определяющую унификацию ряда стандартов в условиях жизни независимо от места обитания человека, единство мирового рынка, капитала, ресурсов и т. д. В результате рождается представление, будто будущее человечества станет как бы единой «супернацией» с единым языком и культурой.

Такое представление распространено весьма широко, и оно очень близко к тому, что писал еще 40 лет назад П. Тейяр-де-Шарден. В предыдущих параграфах я уже говорил, что с чисто эволюционной точки зрения подобная унификация противоестественна. Она не может происходить в развивающемся обществе. Тенденция к унификации, если она сделается доминирующей, была бы несчастьем и даже трагедией для человечества. Она была бы показателем его деградации.

Культура, так же как и генетическая память, — это «банк данных» человеческого опыта. Исчезновение любого элемента культуры, так же как исчезновение какого-либо вида, уже никогда не восполнимо. Это навсегда утерянный опыт. Мы потеряли, например, опыт северных народов жить в условиях равновесия с хрупкой природой лесотундры. А теперь каждый наш шаг на север — это экологическая катастрофа. Может быть, и не глобальная, но катастрофа, необратимо разрушающая установившиеся ценозы. Вот также и утеря культурного разнообразия, сужение ее палитры грозят многими тяжелыми последствиями, лишают Человека частицы его знаний и умения, сужают горизонт видимого мира!

Наверное, уместно заметить, что научно-технический прогресс не только дает нам новые технологии, но и в немалой степени влияет на утерю некоторых полезных навыков. Так, например, мы навсегда потеряли секреты дамасской стали. Потеряны многие рецепты народной медицины. Под угрозой уход в небытие тибетской медицины. Утеряны многие навыки в сохранении экологического равновесия в тех областях земного шара, где его поддерживать особенно трудно. Утеряны записи народов майя, а вместе с ними и их навыки. И многое, многое другое. Все это не просто издержки цивилизации и технического прогресса. Чаще всего это результаты невежества и косности.

Обсуждая проблемы «нравственного императива», я говорил почти исключительно об институте «Учитель». Как бы он ни был важен, проблема, разумеется, к нему одному не сводится. «Нравственный императив» потребует и нового мышления политиков, поскольку в эпоху ноосферы должны будут качественно измениться и отношения между государствами. Политикам придется признать не только существование запрета на силовые способы разрешения противоречий, как когда-то пришлось отказаться от внутривидовой борьбы, но и признать существование общих целей сохранения экологической стабильности планеты. И наконец, необходимость изменения моральных и нравственных принципов жизни людей. Все эти вопросы далеко выходят за рамки компетентности автора этой книги.

В заключение мне хотелось бы обратить внимание на одно важное обстоятельство, которое было предметом многочисленных высказываний профессора Б. Т. Малышева. Люди очень разные. Наряду с агрессивными, стремящимися к личной власти, способными переступать через любые законы существуют и такие, которых Б. Т. Малышев называет «гармонителями». Они стремятся найти компромиссы, предотвратить возможные конфликты. В разные периоды человеческой истории роль тех или иных в прогрессе, в развитии общества была различной. Наверное, на заре истории «человека разумного» он вряд ли мог бы выжить без тех темпераментных «властителей», чья энергия и чье стремление к господству, доставшиеся им в наследство еще от своих диких предков, обеспечивали не только стабильность и благополучие своих племен, но и в немалой степени содействовали отбору, отбраковке негодных организационных структур племенной организации.

Но времена меняются, и то, что было приемлемым и даже необходимым в эпоху раннего палеолита — выдвижение на первый план и наделение властью агрессивных и властолюбивых членов общества, — начало вредить развитию человечества как вида, тормозить развитие цивилизации, а порой и отбрасывать ее назад, как это было во времена Чингисхана или Тамерлана. А сейчас появление на исторической авансцене подобных персонажей просто опасно, опасно для человечества в целом.

Мы вступили в такую эпоху нашей истории, когда один человек может сделаться источником бедствий для всего остального человечества — в руках одного человека могут оказаться сосредоточенными невообразимые мощности, неосторожное, а тем более преступное использование которых может нанести людям непоправимый вред.

Это сейчас понимают уже многие, но ассоциируют подобные опасности только с пресловутой «красной кнопкой», нажатие которой отправит в путь смертоносные ракеты. На самом же деле все значительно сложнее, и человек, наделенный властью, способен, если он не владеет необходимыми нравственными качествами, нанести колоссальный ущерб развитию общества.

Вот почему Б. Т. Малышев подробно обосновывает необходимость тщательного отбора лиц, которым однажды может быть поручено управлять другими людьми и будут вручены права использовать во благо Человека то могущество, которым ныне обладает цивилизация. Людей, способных выполнять эту высокую миссию в современных условиях, он предлагает называть «гармонителями».

Я во многом разделяю эти его взгляды и тоже думаю, что наступающий этап в развитии общества потребует выработки специальных требований, которым должен удовлетворять человек, предназначенный для выполнения «командных» функций.

Рассказав о системе «Учитель», я не оговорился, высказав предположение о том, что в эпоху ноосферы именно корпус учителей может оказаться той базой и той жизненной школой, которая станет способной отбирать людей, годных для руководства другими людьми, и тех, кому может быть доверено распоряжаться тем могуществом, которым мы уже сегодня располагаем.

Поэтому в программах разработки и утверждения «нравственного императива» особое место занимают проблемы подготовки тех, кто будет ее реализовывать.