Книга: ЧЕЛОВЕК И НООСФЕРА

Плюрализм национальный и духовный

Плюрализм национальный

и духовный

Мозаичность в политических и социальных структурах, о которой мы только что говорили, будет наблюдаться и в других сферах общественной жизни. В том числе и в структуре национальных отношений.

Когда-то имела хождение идея о том, что многонациональность как основа современного состояния человечества — явление временное, историческое. Многие считали, что возрастающие возможности коммуникаций и единство техносферы неизбежно будут стирать национальные различия и вести к унификации культур; не будет ни черных, ни белых — будут одни «серенькие». Сегодня мы понимаем абсурдность подобного утверждения.

Формирование нации, этноса — это сложнейший динамический процесс и пока еще нам очень малопонятный. Мы знаем только, что этнос рождается, причем это рождение окружено тайной. Он достигает своего расцвета и однажды приходит в упадок, давая материал для появления нового этноса. Но этногенез — это естественный процесс, один из многих, определяющих развитие нашего единого материального мира. И он, также как и все динамически развивающиеся процессы, подчинен законам Природы.

Но процессы формирования этносов подвержены действию стохастических факторов. Бифуркационные механизмы проявляют себя, конечно, и в сфере этногенеза. А если это так, то проявление закона дивергенции неизбежно. Пользуясь теми аналогиями, о которых я говорил в первой части книги, я могу сказать, что этногенез мне представляется таким же турбулентнообразным процессом, как и другие процессы самоорганизации.

Интегративные процессы, о которых мы говорили в предыдущих параграфах, проявляются, конечно, и в национальных проблемах. Но и они тем не менее не нарушают закона дивергенции. Это общее утверждение можно проследить хотя бы на примере Северной Америки. Она часто нам представляется неким котлом, в котором переправляются в единую американскую нацию многочисленные национальные группы, которые ее населяют.

Наверное, там действительно постепенно и формируется новый этнос или даже этносы. Многие стороны жизни там унифицированы — возник своеобразный американский стандарт. Возник и глубокий американский патриотизм. Вместе с тем единого национального характера, единой системы традиций, одним словом, единой нации пока еще не сформировалось. Более того, порой происходит и рост разобщенности отдельных национальных групп.

Этот процесс особенно хорошо виден тем, кто бывает в США относительно редко и через большие интервалы времени. Все больше обособляются, например, итальянская, польская и еврейская общины. Никакой интеграции между американцами китайского и японского происхождения не происходит. Я уж не говорю об общинах африканского или пуэрториканского происхождения.

Конечно, этот процесс неоднозначен. Есть и обратные примеры. Так, русская община в США и Канаде уже практически растворилась — за исключением духоборов и других сектантских групп. В Луизиане от французов остались лишь названия городов да отдельные фамилии. В то же время в Квебеке сформировалась, по существу, новая нация со своим языком — квебекуа — диалектом французского.

Похожая ситуация наблюдается и в Советском Союзе: этническое разнообразие не проявляет особых тенденций к уменьшению. В городах Туркмении живет, например, много азербайджанцев. Обе нации говорят практически на одном языке. Как все тюрки, они близки по крови, и у них много общих и культурных традиций, у них общая религия — ислам сунитского толка. Но они продолжают видеть четкую границу между собой. Более того, даже азербайджанцы из Нахичевани точно знают, откуда они происходят, хотя и живут за тридевять земель от Нахичевани, просят не смешивать их с азербайджанцами из Карабаха, например! Два когда-то раздельных ханства до сих пор напоминают о себе.

Одним словом, динамика этносов удивительно прихотлива. Я думаю, что трудности, с которыми сталкивается Арабский Восток, в значительной степени связаны с тем, что арабы перестали быть единой нацией. Арабского этноса практически не существует, хотя сохранились религия, алфавит и многое другое.

Изучение динамики этносов, исследование факторов, которые ее определяют, становятся все более важным. Здесь может помочь та общая схема эволюционного процесса, которая была изложена в первой части.

Я убежден, что она применима и для анализа этнических процессов. Во всяком случае, она позволяет думать, что возникновение, расцвет и закат этносов, как и другие процессы самоорганизации, — это формирование из хаоса тех или иных квазистабильных образований, которые однажды неизбежно распадутся, предоставив тем самым материал для нового этапа этногенеза.

Мы заранее знаем, сколь неустойчив будет этот процесс, как легко малые случайные флюктуации могут изменить его характер. И тем не менее хочется предположить, что существуют некоторые определяющие причины и их комбинации, позволяющие объяснить и предсказать те или иные явления.

Почему, например, волжские булгары при всех злоключениях своей истории сохранили ислам, свое тюрко-язычие, свои традиции, одним словом, свой этнос, но одновременно потеряли свое племенное название и ныне их именуют татарами, хотя, собственно, к татарам, разгромившим Киевскую Русь, они имеют очень малое отношение. А вот та ветвь волжских булгар, которая еще в раннем средневековье откочевала на Балканы, полностью! забыла свое происхождение, потеряла язык, традиции, веру, но сохранила свое племенное название, переданное им народу современной Болгарии,

Пестрота национальной палитры планеты Земля — это благо, великое благо, данное нам Природой и ее законами. Подобно генетическому разнообразию, разнообразие национальное — это защита популяции Homo sapiens от случайных превратностей судьбы. Ведь каждая национальная культура, каждая традиция — это память об опыте Человека. Потеря национального, а следовательно, и культурного разнообразия, подобно утрате разнообразия генетического, крайне опасна — не побоюсь сказать, смертельно опасна для будущего человечества.

Нам важно знать и предвидеть тенденции этнических процессов. А может быть, придет и такое время, когда сделается допустимым и необходимым вмешаться в процессы этногенеза. Но уже сейчас видно, что единство и национальное разнообразие — это две стороны одной и той же медали. Одновременно мы не можем не видеть, какие нетривиальные трудности порождает это разнообразие и как непросто реализовать ту общепланетарную общность, без которой человечеству не выжить на Земле. И наука, прежде всего анализ исторического опыта должны нам помочь обеспечить это единство.

Еще один вопрос, на который мне хотелось бы обратить внимание читателя, — это религиозный плюрализм современного общества. Если любая религия — явление в известном смысле историческое, то вера, религиозность, религиозное чувство — это уже совсем не религия, это категории «вечные»!

Такое утверждение следует из общих положений теории познания. А она говорит о бесконечности пути познания абсолютной истины; и бесконечность цепочки истин относительных все полнее отражает окружающий мир в нашем сознании. Но из этого тезиса следует и другой: как бы ни развивалась наука, в какие бы тайны бытия мы с ее помощью ни погружались, сколь бы ни были стройны и логичны «единые картины мира», которые мы вырисовываем, у человека в его сознании всегда остается «зона иррациональности». Она живет прежде всего в нем самом. И даже у самого атеистически мыслящего человека существует свое «вероподобное» мировосприятие. Разве та картина мирового эволюционного процесса, которую я нарисовал в первой части своей книги, не является фрагментом моей веры?

Следуя традициям физикализма и принципу «лезвия Оккама», я постарался использовать для ее описания минимальное количество эмпирических обобщений, то есть гипотез, не противоречащих опыту. Я верю в их справедливость! И тем не менее сколько других фактов еще осталось у меня в «зоне иррациональности»! А коль скоро такие зоны существуют, то их наполнение будет носить неизбежно субъективный отпечаток и оставлять место для иррациональных построений. К этому надо добавить, что познание мира — это не только знания, но и чувства. Как сказал кто-то из богословов, вера познается не разумом, а сердцем, точнее, правым, чувственным полушарием мозга! Вот почему религиозные чувства и существование религий я считаю необходимым относить к факторам, органически вписывающимся в историю человечества, влияющим на процессы его развития, считаю естественным процессом развития нашего века. И в этой сфере мы также должны быть способны предвидеть ход эволюции и, может быть, при соответствующих условиях как-то на него влиять. Эго побуждает меня держать все время в поле зрения и проблемы религиозного плюрализма.

И ныне он действительно разрастается. Появляется много новых учений, даже в традиционных религиях появляются новые оттенки. Очень непросто складываются отношения между различными церквами. Противостояние различных учений, а часто и их фанатическая непримиримость — это все те факты, с которыми нельзя не считаться.

Сказанное хорошо прослеживается на примере современного ислама. Несмотря на своеобразный ренессанс, который он переживает, рознь между шиитами, сунитами, измаилитами вовсе не собирается затухать. Эта рознь — питательная среда ирано-иракской войны и ряда других драматических событий на Ближнем Востоке. Но ведь дух непримиримости витает и между многими христианскими церквами. «Иметь дело с еретиками, когда главное — спасение души своей» — разве не подобные соображения порой ставят непреодолимые заслоны в миротворческой деятельности Всемирного совета церквей!

Для того чтобы закончить обсуждение вопросов, носящих религиозный характер, я хочу вернуться еще раз к мысли И. Одоевского, высказанной еще в тридцатых годах прошлого столетия. Я ее привел в самом начале этой книги. Смысл мысли Одоевского следующий: «Европейский рационализм нас привел к вратам истины, но ему не будет суждено их открыть».

Истина состоит, в частности, в том, что существование «зоны иррациональности» — это факт, эмпирическое обобщение, не противоречащее человеческому опыту. И, оставаясь на физикалистских позициях, мы обязаны его признать. Следовательно, возникновение множественности вер и толкований этой иррациональности мы обязаны признать естественным этапом развития нашего мира, развитием человеческого сознания, мирового интеллекта.

Но коль скоро мы приняли такую позицию, то, как следствие, мы должны включить все существующее многообразие вер и учений в нашу культуру как ее естественный элемент, как естественную неоднозначность отражения опыта человеческой мысли и стараться его использовать на благо Человека и прежде всего для утверждения нравственных начал и принципа «полюби ближнего…».

Сказанного, наверное, достаточно, чтобы уяснить позицию автора. Я глубоко убежден в том, что никакой конвергенции нет и быть не может. Ни в политических структурах, ни в экономике, ни в национальных характерах, ни в культуре… Иное просто противоречило бы всему ходу процесса развития нашего мира, его единству. Закон роста многообразия, как я уже говорил, — защита популяции Homo sapiens от возможных превратностей своей судьбы. Он будет действовать и впредь, ибо он — следствие изменчивости и непрерывно происходящих бифуркаций. Поэтому человечество и впредь будет жить в условиях плюрализма политических систем, экономических организаций, культуры, языков, традиций, ценностных шкал и т. д.

Как же это представление об обществе совместить с тем, что говорилось в предыдущей части этой книги, с существованием экологического императива, необходимости единой стратегии развития человеческого общества, с утверждением новой нравственности?

Все это — трудные вопросы, и на них вряд ли кто-нибудь сегодня способен дать вполне четкие ответы. Но наметить пути их решения, лучше сказать, очертить контуры некоторых исследовательских программ, которые помогут нам лучше понять происходящее, наверное, уже можно.

Великая наука — диалектика, рожденная еще древними греками, развитая Гегелем, Марксом, Энгельсом, говорит о том, что в основе всякого развития лежат противоречия и любое конструктивное представление о будущем развитии общества, о возможной стратегии человечества должно опираться на детальное, конкретное знание структуры тех противоречий, которые существуют сегодня в обществе. Их изучение — это большой пласт самых разнообразных проблем, которыми сейчас занимается большое число людей и учреждений, как национальных, так и международных. Север — Юг, Восток — Запад и многие другие противостояния могут порождать кризисные явления.

Являясь источником основных тенденций мирового процесса развития, они уже давно находятся в центре внимания ученых и политиков. Этим противоречиям посвящена огромная литература, и я не хочу пересказывать те факты, которые постепенно становятся общеизвестными. Но мне кажется, что на всех исследованиях, посвященных подобным проблемам, лежит печать одного общего порока, независимо от того, где — на Юге или Севере, Востоке или Западе — они поставлены. Это печать традиционности и стереотипов мышления, возникших в послевоенные годы нашего века.

Так, например, в качестве основного противоречия современности обычно обсуждается противоречие между миром социализма и миром капитализма — СССР и США, в частности. И это положение принимается в качестве аксиомы, не подлежащей обсуждению, как в моей стране, так и за рубежом. Долгое время считалось, что эти противоречия неразрешимы, что они остро антагонистичны и не допускают компромиссов: что если хорошо одним, то плохо другим.

Я искренне рад, что постепенно начинает происходить известная переоценка как остроты, так и самого смысла этих противоречий. Хотя и на Западе, и на Востоке еще существуют люди, смотрящие на мир из окна пятидесятых годов, но мне кажется, что лед тронулся. Проблемы перестройки мышления, то есть проблемы замены одних стереотипов другими, отвечающими реалиям сегодняшнего дня, будут решаться не сразу. Эта замена будет трудной и длительной, тем более что различие систем сохранится и впредь. И ортодоксальное мышление будет стараться и далее выдвигать на первый план противоречия идеологического характера. А идеология рождает порой фанатизм и непримиримость, справиться с которыми совсем непросто. Еще в конце XVIII века Гёте писал в «Коринфской невесте»:

Где за веру спор,

там, как ветром сор

и любовь, и дружба сметены…

Перевод А. К. Толстой

Но ныне, в век экологического императива, все должно быть по-иному. Теперь перед нами поднимается проблема «быть или не быть», и уже многие понимают, что антагонизм должен уйти в прошлое. У СССР и США и, более широко, у мира социализма и мира капитализма есть общая составляющая в интересах и стремлениях — это стремление избежать войн и ответственность за сохранение рода человеческого.

Я убежден в том, что под давлением реальности противоречия, лучше даже сказать, противостояния идеологического характера, будут во все большей степени уступать свое место противоречиям экономическим, экологическим и т. п.

Если говорить о межстрановых или межрегиональных экономических противоречиях, то мне кажется, что уже в начале XXI века наиболее опасным и острым окажется экономическое противостояние США и Японии, точнее, всего Юго-Востока Азии, овладевшего высшими технологиями. И это экономическое соревнование имеет, как мне кажется, не только экономические корни. Современные «высшие технологии» требуют, помимо совершенной техники и нетривиальных инженерных решений, еще и высокого индивидуального мастерства исполнителей, высокой производственной дисциплины, точности и усердия. И в этом работники Дальневосточного региона, вероятно, в силу своих традиций, превосходят европейцев. К этому надо еще добавить, что и работают они больше и европейцев, и американцев (2200 часов в год в среднем работают в Японии против 1800 в Европе и США). Кроме того, и производительность труда в Японии выше, чем в США. Так, например, на производство автомобиля в Японии затрачивается в среднем на 20 процентов меньше человеко-часов, чем в США.

В спор экономических гигантов — США и Дальнего Востока — вмешивается объединенная Европа. Экономическая интеграция здесь произойдет, вероятно, уже к концу этого века. Несмотря на известное технологическое отставание, в результате интеграции многое может быть наверстано. Тому гарантией служит огромный интеллектуальный и культурный потенциал этой части света. В условиях мирного развития и запрета гонки вооружений, которая, надо думать, сделается бессмысленной, возникнет совершенно новая ситуация.

Существует еще одна форма противоречий, которая раньше была вне поля зрения обществоведов. Научно-технический прогресс рождает все ускоряющуюся смену Технологий и номенклатуры производимой продукции. Происходит непрерывное закрытие одних рабочих мест и открытие новых, требующих, как правило, более высокой квалификации рабочих и инженеров. Надо уметь быстро переквалифицироваться. А здесь, по-видимому, восточный традиционализм будет играть не положительную роль. Впрочем, кто знает?

Кроме того, возникает еще один новый тип противоречий между квалифицированной, если угодно, компьютеризированной прослойкой общества (я боюсь называть ее классом) и людьми, не получившими необходимой способности быстро переучиваться.

Я привел все эти соображения лишь для того, чтобы обратить внимание читателя на необходимость существенного изменения традиционного представления о характере противоречий современного мирового сообщества.

В этой перестройке стереотипов мышления важнейшее место будет занимать преодоление одного из основных наших общих заблуждений, вызывающего основные конфронтации: основные противоречия современности уже не носят строго антагонистического характера — они допускают взаимовыгодные компромиссы. И мне кажется, что это обстоятельство начинает пониматься все более и более широкими кругами.

Вместе с этим начинает осознаваться и та жесткая истина, что главным противоречием современности, которое в полной мере проявится уже в самом начале следующего века, будет противоречие между Природой и Человеком. По сравнению с ним все остальные противоречия покажутся мелкими междоусобицами. И человечеству перед лицом общей опасности придется пересмотреть свои приоритеты. Я думаю, что произойдет нечто подобное тому, что случилось во времена нашествия Атиллы, когда разобщенная Европа сошлась под знаменами Аэция.

Реальность состоит в том, что спектры интересов и целей людей независимо от страны, региона, континента приобрели общую составляющую. Это и значит, что антагонистические противоречия, не допускающие компромиссов и любых взаимовыгодных соглашений, уступают место противоречиям неантагонистическим, когда, помимо собственных целей, у людей возникают и цели общие. В данном случае преодоление противоречий Природа — Общество, обеспечение их коэволюции. Силовые методы разрешения конфликтов и прежде всего войны должны быть заменены мудрым спокойствием «институтов согласия» — кооперативным соглашением.

И именно в подобных рамках и следует искать те национальные формы организации общепланетарной жизни общества, которые позволят вступить ему в эпоху ноосферы.

Как же воспользоваться этими новыми обстоятельствами, которые сложились на Земле, и в каком направлении следует искать подходы к решению всех тех экологических проблем, которые встают перед людьми?

Попытке как-то ответить на некоторые из этих вопросов и посвящены остальные разделы этой части книги.