Книга: Море и цивилизация. Мировая история в свете развития мореходства

Расстановка сил в Европе XVIII века

Расстановка сил в Европе XVIII века

Религиозные конфликты, войны, нехватка земли, очевидное изобилие возможностей, а также снижение риска пострадать от пиратов и каперов — стимулов для того, чтобы перебраться на другую сторону Атлантики у европейцев хватало. К XVIII веку безопасность заморских колоний все больше обеспечивали военно-морские силы доминионов, и власти Англии, Франции и Нидерландской республики брали на себя в трансокеанских отношениях роль, которая прежде отводилась частной инициативе. Однако сильный военно-морской флот не обязательно подразумевал наличие аналогичного торгового. Нидерландская республика продолжала активно заниматься морскими перевозками, даже когда военно-морской флот пришел в упадок; у французов при огромных военно-морских силах процветал и торговый флот, хотя торговцы не имели почти никакого влияния в военно-морских кругах; а в России торговый флот появился намного позже военного. Теснее всего задачи военно-морской и внешней политики соприкасались с торговыми интересами в Англии.

До «второй Столетней войны» (1689–1815) между Англией и Францией государственные военно-морские силы редко сходились в бою за пределами Средиземноморья или европейской Атлантики. Если в Голландских войнах основные сражения велись в Ла-Манше или южной части Северного моря, то в период между Славной революцией 1688 года в Англии и окончанием Наполеоновских войн Англия, Франция и их союзники за шестьдесят три года сразились примерно в сорока крупных морских битвах, из которых только две пришлись на Северную Европу. Непосредственные причины отдельных конфликтов разнились, но общая подоплека у всех была одна: не дать какой-то одной державе — Британии, Франции, Испании — установить господство над всей Европой, и именно этим объясняются постоянные перетасовки на периферии. Войны имели огромные последствия не только для Европы, и главным из них стало появление Великобритании как первой подлинно мировой державы, причем совершенно непредсказуемо: до Акта об унии 1707 года Великобритании не существовало вовсе, а семьдесят лет спустя ее престиж и размеры сильно пострадали от Войны за независимость США.

Чтобы вести продолжительные военные кампании в дальних морях, требовалась здоровая команда, достаточные средства для длительных боевых действий и базы на заморских территориях. Впервые эти задачи были решены во время Девятилетней войны, или Войны за английское наследство.[1453] Когда в 1688 году протестантский правитель Нидерландов Вильгельм III Оранский и его супруга Мария свергли английского короля Якова II — католика, отца Марии, Франция вела войну и с Нидерландами, и Англией. Несмотря на достигнутое морское соглашение между двумя государствами, оказавшимися под властью Вильгельма, мотивы для военных действий против Франции у англичан и голландцев отличались, поэтому надежной координации добиться не удалось. Многие англичане закономерно считали Вильгельма узурпатором, а сторонники Вильгельма подозревали во флоте якобитские настроения. Если таковые действительно имелись, то как уважение представителей морской профессии к флотоводческому мастерству Якова. В звании лорд-адмирала он отличился в Англо-голландских войнах, будучи, как отозвался о нем один офицер, «знакомым с этими водами лучше многих штурманов его собственного флота; он и военачальник, и солдат, и лоцман, и штурман, и моряк — иными словами, мастер на все руки».[1454] Тем не менее, учитывая, что Вильгельму удалось обойти английский флот и высадиться на британском берегу, а в дальнейшем никаких примечательных побед за флотом не числилось, возникают основания для сомнений, особенно после того, как французы разгромили англо-голландский флот в сражении у мыса Бичи-Хед (оно же сражение при Бевезье).

Английский флот удержался на плаву лишь благодаря повышенному вниманию властей к военно-морской сфере и упадку французского флота, поскольку французская военно-морская администрация и стратегическое планирование не оправдали себя в условиях длительной морской войны.[1455] При всей своей методичности и дотошности, подготовительные меры, принятые морским министром Кольбером и его сыном и преемником маркизом де Сеньеле, не выдержали проверки боем. Начало войны выявило просчеты практически по всем статьям: некомплект экипажей, неремонтированные корабли, задержки с поставками вооружения и испорченный провиант, выводящий команду из строя. У англичан тоже хватало проблем — для комплектования экипажей пришлось прибегнуть к принудительной вербовке. На одном корабле почти две трети из 600 единиц команды составляли обычные матросы («низшего ранга», в отличие от «более опытных и прилежных… матросов 1-й статьи»[1456]), а 120 вовсе никогда не выходили в море. «Сражение — это меньшее из зол, с которыми сталкивается командующий английским флотом», — жаловался адмирал Эдвард Расселл.[1457]

Не меньшей головной болью было финансирование военно-морских операций и инфраструктуры. В XVII веке Англия и Франция строили и обновляли военно-морские базы, верфи, портовые сооружения и заботились о благосостоянии моряков, открывая госпитали для раненых и учреждая фонды для ветеранов и вдов.[1458] Боевые корабли в эпоху парусников требовали больших трудозатрат, и поддержание работоспособности команды оставалось одной из основных задач вплоть до XX века. Проще оказалось реформировать инфраструктуру и финансирование военно-морских сил. Недостаток бюджетных средств, долго тормозивший развитие английских военно-морских сил, несколько снизился в 1694 году, когда шотландский торговец и предприниматель Уильям Патерсон взял заем, подписчиком которого выступил Банк Англии.[1459] Это учреждение, взявшее на себя роль государственного банка и управляющего долгами, увеличило гибкость выполнения государством своих финансовых обязательств в мирное и военное время. Управляя государственным долгом и обеспечивая доступность займов, банк гарантировал Англии возможность участия в войнах — либо непосредственную, либо через субсидирование континентальных союзников. Банк Англии заметно опережал аналогичные учреждения в других странах Европы — за исключением Нидерландов (тем более что политика банка называлась «голландской системой финансирования») — и давал островной державе беспрецедентное дипломатическое и военное преимущество.

Устойчивый приток доходов и развитие администрации позволили Британии удерживать более энергичный и стабильный темп операций, чем демонстрировал ранее любой другой флот, при это все дальше выводя их за пределы территориальных вод. Предвестницей этих перемен стала кампания 1694–1695 годов, когда вместо того, чтобы вернуть флот из Средиземноморья в Англию на ремонт и отдых, адмирал Эдвард Расселл повел его в Кадис, и британская эскадра впервые зимовала на иноземной стоянке. В XVIII веке такие удаленные и продолжительные операции стали нормой. Другим признаком того, что военно-морские амбиции Англии принимали новое направление, стало строительство королевских доков в Плимуте, на западе Ла-Манша к северу от Бреста, и заключение союза с Португалией, позволившего английским кораблям пополнять запасы провизии в Лиссабоне.

Через четыре года после окончания Девятилетней войны Карл II Испанский скончался, оставив трон Филиппу Анжуйскому — своему внучатому племяннику и внуку Людовика XIV. Безрадостная перспектива увидеть Францию и Испанию под властью Бурбонов заставила Англию и Нидерландскую республику объявить войну. Кроме политического, у голландских и английских торговцев имелся свой расчет — увеличить долю в торговле с Вест-Индией, потеснив Испанию. В первом сражении Войны за испанское наследство в июле 1702 года англо-голландские силы под командованием Джорджа Рука разгромили испанский «золотой флот» и его французский эскорт в испанском порту Виго. Нападение было совершено, когда груз уже в основном переправили на берег, однако потеря транспортных судов подорвала трансатлантическое торговое сообщение Испании, нишу которой теперь заняли французские торговцы, и открыла Вест-Индию для дальнейшего освоения английскими и голландскими претендентами. Гораздо бо?льшее стратегическое значение имел захват британцами Гибралтара и порта Маон на острове Менорка. Наступление на Тулон не увенчалось успехом, но французы успели затопить пятьдесят кораблей, чтобы те не попали в руки противника. Две базы на Западном Средиземноморье и потопленный у Тулона французский флот — теперь английские военно-морские силы, переименованные в Королевский военно-морской флот Великобритании, могли гарантировать британским торговцам доступ к прибыльным средиземноморским морским путям, угрожать французским торговым сношениям с Левантом и присматривать за североафриканскими корсарами. И хотя в ходе Семилетней войны Менорка была потеряна, Гибралтару предстояло выступить удобным плацдармом для расширения британского владычества на Восточное Средиземноморье, особенно Египет, и до 1950-х годов он будет важным звеном в цепи британских портов, протянувшейся через Мальту и Суэц к Красному морю, Индии, Гонконгу и Австралии.

К 1730-м британский флот был самым могущественным в мире — пожалуй, равняясь силой французскому и испанскому вместе взятым.[1460] В придачу к английским базам у него имелись средиземноморские форпосты на Гибралтаре и Менорке, Антигуа и Ямайке на Карибах, корабельные стоянки от Барбадоса до Бостона и возможность пользоваться материальной базой Бомбейской флотилии — военно-морского подразделения Английской Ост-Индской компании, существовавшего с начала XVII века. Несмотря на это, если не считать взятия Портобело на карибском побережье Панамы силами всего пяти кораблей, решающие военно-морские операции в Войне за австрийское наследство ограничивались европейскими водами.[1461] Однако опыт удаленных военных действий окажется бесценным для британцев, которые применят извлеченные уроки в кампаниях Семилетней войны, не знавшей равных по размаху и масштабам.[1462] Кроме впечатляющей блокады и последующего уничтожения брестского флота в европейских водах состоялось всего два сражения. С 1757 по 1759 год британская и французская эскадры числом до одиннадцати линейных кораблей сражались в Индийском океане за соответствующие Ост-Индские компании и их союзников,[1463] а после вступления в войну Испании корабли британских военно-морских сил выступили из Индии на Филиппины захватывать Манилу. Однако самое большое рассредоточение действий наблюдалось в Америке. В 1758 году двадцать кораблей приняли участие во взятии французской крепости Луисбург в восточной части Новой Шотландии. Оттуда флотилия поднялась по реке Святого Лаврентия и успешно высадила войска выше Квебека, что позволило занять город с тыла и подготовить плацдарм для захвата Монреаля и всей Канады. Население этой обширной территории было значительно меньше, чем у тринадцати колоний на юге, и в коммерческом отношении североамериканские фактории Британии сильно проигрывали ее же карибским плантациям. Георг III четко объяснил расклад в письме к первому лорду адмиралтейства в разгар Войны за независимость США: «Если мы потеряем сахарные острова, негде будет брать средства на продолжение войны; острова нужно защитить, пусть даже ценой вторжения неприятеля в Англию».[1464] На этот риск Британии идти не пришлось, на ее рубежи во время Войны за независимость никто не посягнул, и карибские острова остались за нею. Однако независимость тринадцать взбунтовавшихся колоний вопреки малым шансам на успех отвоевали.