Книга: Море и цивилизация. Мировая история в свете развития мореходства

Азиатская торговля в эпоху партнерства

Азиатская торговля в эпоху партнерства

Торговые отношения с Японией, хоть и ограниченные, давали голландцам конкурентное преимущество во внутриазиатской торговле, делая их единственными — кроме китайцев — обладателями японского серебра, золота и меди, которые можно было продавать в Индии, тем самым уменьшая необходимость возить из Европы драгоценный металл для оплаты азиатских товаров.[1341] Поскольку Европа для азиатского рынка особого интереса не представляла, большинство азиатских товаров покупались на слитки. С 1600 по 1623 год одна только Английская Ост-Индская компания перевезла в Азию слитков и товаров на 1,1 миллиона фунтов — более двух третей из этого серебром.[1342] Образующийся дефицит побуждал европейцев искать доходные внутриазиатские ниши, поскольку, согласно господствующей в то время меркантилистской доктрине, государству требовалось золото и серебро для оплаты военных расходов, а если внутренних ресурсов не хватало, источником драгоценного металла служила торговля или колонии. Поэтому власти поощряли коммерцию — зачастую с помощью политики протекционизма, поддерживающей отечественного производителя, повышения тарифов или запрета на импорт иностранных товаров, а также развития колоний, которые обеспечивали разом и сырье, и рынок сбыта для отечественной продукции. Но голландцы почти сразу выяснили, что в некоторых закупках можно обойтись и без драгоценных металлов: как убедился ван Хемскерк, самым желанным товаром в Юго-Восточной Азии оказалось не серебро, а коромандельские ткани. Да и азиатам было что предложить Голландии помимо перца. «Везите нам ткани, — призывал начальник порта Паттани, — и мы все объявим войну Португалии».[1343]

Схожие пожелания поступали от гуджаратских торговцев, встречаемых голландцами в Ачехе и Бантаме.[1344] До укрепления своих позиций в Юго-Восточной Азии ОИК не особенно активно интересовалась Индией, но когда начала основывать фактории, то на Коромандельском берегу, в Камбее, Бхаруче и Сурате основным товаром стали ткани. С 1620 по 1700 год внешнеторговый оборот ОИК вырос с 3 миллионов до 15 миллионов флоринов, при этом доля перца и пряностей в нем снизилась с трех четвертей до четверти, а доля тканей и шелка, составлявшая прежде 16 процентов, теперь оказалась больше половины. Английская же Ост-Индская компания, при том что объем импорта из Азии в Англии был почти таким же, как у голландцев, не особенно интересовалась местной торговлей, оставляя ее на откуп частным английским или и вовсе посторонним дельцам.

В конце XVI века активно действующие в Восточном Средиземноморье английские торговцы относились к успеху голландских и английских плаваний в Ост-Индию настороженно. Ища возможность извлечь выгоду из расцветающей торговли с Азией, группа коммерсантов, среди которых были и представители Левантийской компании, обратилась к короне с прошением учредить Ост-Индскую компанию, которое было удовлетворено в 1600 году. Не вхожая, в отличие от голландской «коллеги», в политические кулуары, Ост-Индская компания ее широтой полномочий не обладала никогда.[1345] К концу XVII века англичане, не сумевшие тягаться ресурсами и коммерческим мастерством с голландскими конкурентами, бросили основанные в Индонезии фактории, но с лихвой компенсировали эту потерю, сосредоточившись на индийских тканях. Индийский хлопок, свинец, серебро и перец, китайский шелк, фарфор, лаковые изделия — товары, не требующие больших затрат, но пользующиеся огромным спросом на традиционном внутриазиатском рынке, — приносили существенные доходы, которые не нужно было тратить на поддержание монополий на затратные товары, тяжким бременем ложившееся на Португальскую Индию и ОИК.[1346]

Прорыв на индийский рынок требовал сочетания дипломатии с превосходством на море. Превосходство англичане и голландцы демонстрировали, захватывая могольские торговые суда, предположительно находившиеся под португальской защитой, и одерживая победы над португальцами в череде сражений у Сурата и Бомбея (современный Мумбай). Уступив такому нажиму, император Джахангир разрешил англичанам и голландцам строить фактории в Сурате и других местах. Уступка сыграла на руку и самим моголам, оживив торговлю в Сурате и дав им рычаги влияния в переговорах с англичанами и голландцами.[1347] На море моголы с европейцами соперничать не могли, но европейцы были бессильны на суше, как на собственном опыте убедился посол Якова I, сэр Томас Роу, который три года провел в Агре, безуспешно пытаясь заключить с Джахангиром торговое соглашение. В 1634 году англичане выстроили форт близ селения Мадраспатнам на Коромандельском берегу, к северу от португальской фактории в Сан-Томе. Порты, утверждающие английское владычество в Индии, начали появляться лишь в середине века. В 1661 году португальский Бомбей, расположенный примерно в 150 милях к югу от Сурата, отошел Карлу II как часть приданого его португальской невесты. Карл сдал непрезентабельный порт в аренду Ост-Индской компании, которая затем перенесла туда из Сурата свою штаб-квартиру.

Вторжение европейцев в местную торговлю не означает, что в муссонных морях больше не хозяйничали азиатские купцы. В XVII веке могольские правящие круги много делали для развития международной торговли.[1348] Поначалу их участие ограничивалось организацией хаджа, но вскоре они вошли во вкус торговли как таковой. С 1640-х по 1660-е годы члены могольской императорской семьи, вельможи и высокопоставленные чиновники финансировали торговлю и строили купеческие корабли водоизмещением до тысячи тонн.[1349] Большинство индийских купцов к знати не принадлежало и политических связей не имело, но их доходы, тем не менее, могли быть существенными. Исторических свидетельств у нас не так много, однако в 1654–1655 годах двенадцать индийских судов (пятью из них владел император Шах-Джахан[1350]) вернулись в Сурат с Красного моря и семнадцать — из Персидского залива. Стоимость девятнадцати грузов, от которых сохранилась опись, составляла в целом более трех миллионов рупий[1351].[1352]

Кроме того, моголы участвовали в бенгальской морской торговле. В конце предыдущего века в Бенгалии начали активно действовать португальцы — в Читтагонге, Сатгаоне и затем в Хугли, в устье Ганга вверх по течению от будущей Калькутты. Однако разгул португальского пиратства вынудил Шах-Джахана прогнать их из Хугли и пригласить торговать там голландцев и англичан. Бенгалия кормилась за счет набирающей обороты торговли Сурата с Юго-Западной Азией, но бенгальские купцы предпочитали оставлять ее на откуп посредникам из Масулипатнама и Сурата, а сами в основном ориентировались на восточные рынки от Мьянмы до Манилы, куда возили ткани, шелк, сахар и опиум.[1353] Олово, драгоценные камни, золото и слоны прибывали из Южной и Юго-Восточной Азии, тогда как Шри-Ланка, Южная Индия и Мальдивы поставляли корицу, плоды ареки, каури, перец, кокосовое масло и койр.

Несмотря на участие в международных торговых сетях, моголы почти не заботились о защите своей торговли и не имели флота. Максимальным их шагом в этом направлении можно считать ситуативный альянс с джанджирскими сидди.[1354] Потомки восточноафриканских рабов, поселившихся на острове Джанджира примерно в сорока милях к югу от Бомбея, сидди составляли основные неевропейские военно-морские силы Западной Индии. Они сражались на переднем крае могольских войн с индуистской Маратхской империей, что приводило к их частым конфликтам с англичанами. Морской торговли маратхи практически не вели, но царь Шиваджи собрал флот и сформулировал последовательную стратегию военно-морских действий против сидди, однако воплотить ее в жизнь не смог из-за нехватки опытных моряков.[1355] Не увенчались успехом и попытки привлечь на свою сторону англичан, которые десятилетиями изо всех сил старались сохранить нейтралитет в борьбе сидди и маратхов за Бомбей.

Богатство и коммерческая мощь Сурата — там базировалось около тридцати тысяч торговцев — не спасали его от кастовой, профессиональной, этнической, религиозной и лингвистической розни.[1356] Тем не менее там бурлила деловая жизнь, имелись налаженные связи с внутренними районами Индии и насыщенная сфера услуг — от моряков и носильщиков до коммерческих посредников и ростовщиков. Если где и можно было подняться из грязи в князи, то именно там. Самым богатым суратским торговцем конца XVII — начала XVIII века был мулла Абдул Гафур.[1357] Шиитский купец (бохра) из Гуджарата, Гафур начинал с нижней ступени экономической лестницы и сколотил состояние на торговле в Красном море. Во времена, когда весь морской торговый флот Сурата насчитывал не более сотни судов, он владел семнадцатью — общей грузоподъемностью пять тысяч тонн, а оставленное им после смерти наследство оценивалось в 8,5 миллиона рупий. И все же то ли из-за напряженной социальной обстановки, то ли потому, что к нуворишам относятся пренебрежительно независимо от происхождения и языка, арабские, персидские и турецкие контрагенты им брезговали.

Возвыситься над другими торговцами Гафуру удалось лишь раз, когда он повел их требовать от могольских властей, чтобы те выбили у Английской Ост-Индской компании и ОИК компенсацию за бесчинство европейских пиратов. Большинство разбойников были англичанами, которых прогнали с Карибов. Многие нашли прибежище на острове Мадагаскар, откуда можно было нападать на суда по всему Индийскому океану, особенно на сулящих богатую добычу рейсах Аравийского моря. Первое же посягательство на суратские суда в Красном море в 1686 году привело к стычкам между моголами и англичанами, которые длились, пока обе стороны не пришли к соглашению. В 1690-х, когда пиратство набрало обороты, одним из самых лихих морских разбойников слыл Генри Эвери (имя, скорее всего, вымышленное).[1358] В феврале 1695 года он оставил на Коморах — штатный порт захода для английских судов — прокламацию, в которой объявил, что будет брать на абордаж любое судно, идущее не под английским флагом. Это вызвало негодование чиновников Ост-Индской компании, которые всеми силами убеждали других торговцев, что не все англичане — пираты, и не все пираты — англичане.[1359] Репутация объяснимая: вместе с двумя кораблями Эвери, подстерегающими паломнические суда на обратном пути с Красного моря, в засаде дожидались пять кораблей из английских колоний в Северной Америке. Эвери захватил судно, принадлежащее Гафуру, с грузом серебра, оцениваемым в 50 000–60 000 фунтов, а также самое крупное из могольских судов, груз которого потянул на полмиллиона риалов. Впоследствии многие члены команды вернулись в Америку и Англию, но Эвери властям так и не удалось схватить.

Единственным государством в западной части Индийского океана, сумевшим оказать устойчивое сопротивление европейской державе в открытом море в XVII–XVIII веках, был Оман. Почти на всем протяжении XVI века его городами Маскатом, Сухаром и Ормузом безраздельно владели португальцы. Организованная борьба началась в конце века, когда оманцы отвоевали Сухар, но сдать позиции португальцев заставили только в начале 1620-х — выдворив из Омана и совместными сефевидско-английскими силами захватив Ормуз. Всерьез отвоевывать побережье оманцы начали после возвышения имамата Ярубидов в 1625 году.[1360] Подточенная необходимостью тратить все силы на конкуренцию с англичанами и португальцами в Индии, власть португальцев в Персидском заливе неуклонно слабела, и четверть века спустя султан ибн Саиф I прогнал их из Маската.

С 1652 по 1665 год оманцы сражались с португальцами в Индии и Восточной Африке, взяв в ходе этой борьбы порт Момбаса. Оманский флот состоял из захваченных португальских кораблей, а также закупленных у англичан и голландцев, которые с готовностью сотрудничали с любым, кто шел против их европейских конкурентов. С первых лет формирования Португальской Индии большинство матросов на европейских судах в Индийском океане были не европейцами, поэтому набрать команду на свои корабли оманцам труда не составило, хотя европейцев они нанимали тоже. В 1660-х португальцы вернули себе господство, но оманцы оставались их активными противниками до XVII века и дальше. По мере того как ширилась власть Омана — с 1698 по 1890 год ему принадлежал, в частности, восточноафриканский остров Занзибар, — имаму становилось все труднее контролировать своих подданных, и в XVIII веке оманцы испортили себе репутацию пиратскими нападениями на европейцев, персов, индийцев и арабов.