Книга: Мир океана. Море живет

Глава 4. На берегу тропического моря

<<< Назад Глава 3. Умеренные моря

Вперед >>> Часть II В открытом море

Глава 4. На берегу тропического моря

Заповедник живых ископаемых

Тропический пояс Земли получает максимальное количество солнечной радиации. В океане часть тепла расходуется на испарение воды, другая — на нагревание ее поверхностного слоя. Поэтому на берегу тропического моря всегда жарко и влажно: температура воды круглый год держится около 25–30 градусов, влажность 90 процентов и больше, часто идут ливневые дожди.

Сумерки в тропиках длятся очень недолго. Солнце, едва поднявшись над горизонтом, начинает сильно припекать. В полдень оно находится прямо над головой, и тогда жара становится невыносимой, ее облегчает только постоянный ветер приэкваториальной зоны — пассат. Проходит еще шесть томительно жарких часов, и все погружается во мрак, ночь наступает так же внезапно, как день. В воде лагун отражается созвездие Южного Креста, ярко блестит Млечный Путь. И так неизменно, однообразно, изо дня в день, из года в год в течение многих миллионов лет.

Человека, впервые попавшего в тропики, поражает буйство растительности, обилие животных, разнообразие проявления всех форм жизни. Все это объясняется благоприятными внешними условиями и их неизменностью в течение необозримо длительного времени. На мелководье тропических морей и в наши дни обитают такие животные, которые жили миллионы лет назад. Это настоящие живые ископаемые. Достаточно сказать, что крупный современный головоногий моллюск с красивой, спирально закрученной раковиной — наутилус — появился еще в меловом периоде, то есть около 130 миллионов лет назад. Огромное членистоногое морское животное — мечехвост — имеет еще более древнюю историю: останки представителей этого рода находят в ископаемом состоянии начиная с триаса. Таким образом, родословная современного нам мечехвоста насчитывает целых 230 миллионов лет. Но и это не рекорд. На пляжах тропических морей обитают странные существа, похожие на двустворчатых моллюсков, но с длинным мясистым стебельком. Это лингулы, представители одной из самых древних групп животных — плеченогих. Лингулы, почти неотличимые от современных, жили еще в силурийском периоде палеозойской эры, 500 миллионов лет назад!

Изучение жизни современного тропического моря позволяет не только познакомиться с огромным разнообразием растений и животных, населяющих эту зону Мирового океана, но и заглянуть в отдаленное прошлое, более ясно представить себе историю нашей планеты, ее животного и растительного мира.

Вода и песок

Песчаные пляжи тропических морей поражают своей белизной. И это не только потому, что ярко блестит солнце: песок действительно имеет белый цвет, так как в большинстве случаев он образуется не в результате выветривания горных пород, а вследствие перетирания волнами известковых скелетов погибших морских животных: кораллов, моллюсков, иглокожих и даже простейших. Таким образом, пляжи тропических морей обязаны своим происхождением жизнедеятельности морских организмов и состоят почти из чистой извести. Правда, имеются и исключения. На островах Таити, например, есть пляжи из черного вулканического песка.

Когда над тропическим морем проносится ураган, а это случается не так уж редко, волны выбрасывают на берег множество морских животных, и потому весь пляж усеивают раковины моллюсков, скелеты морских ежей, высохшие на жарком солнце панцири крабов. По этим выбросам можно судить о том, какие животные обитают поблизости в море.

Дальше всех от воды лежат удлиненно-овальные, белые, пористые, как пенопласт, и такие же легкие внутренние раковины каракатиц. Каракатица принадлежит к головоногим моллюскам. Она ведет придонный образ жизни и более активна в ночные часы. Днем она спит, полузарывшись в песок, причем светлая желтовато-белая окраска ее тела с белыми и голубоватыми пятнами хорошо скрывает животное на фоне песка. Каракатица — ценный промысловый объект. У нее нежное, белое, очень вкусное мясо. Недаром вареная каракатица считается лакомым блюдом. Кроме того, из ее чернильного мешка извлекают коричневую жидкость, идущую на приготовление краски красивого коричневого цвета — сепии. Используется и ее раковина — известная как «кость» каракатицы. Эта «кость» находит самое разнообразное применение. Ювелиры вырезают в кусочках крупных раковин формы для отливки золотых вещей. Обломки раковин, растертые в тонкий порошок, служат прекрасным полировочным материалом для придания блеска изделиям из драгоценных металлов, рога, кости и дерева. В истолченном виде добавляют в зубной порошок, придающий зубам особый блеск и чистоту. Ценится этот материал и чертежниками — он служит одновременно и как промокашка, и как ластик. Любители комнатных птиц стараются раздобыть кусочек скелета каракатицы, о который птицы охотно чистят клюв. Кроме того, «кость» каракатицы полезна самим птицам, так как ее известь легко усваивается организмом, укрепляет скелет, идет на формирование яичной скорлупы. Наконец, скелет этого головоногого моллюска находит применение в медицине — его употребляют против изжоги и для лечения некоторых кожных и ушных заболеваний, воспалительных процессов. Средневековые фармацевты обязательно выставляли в окнах своих аптек стеклянные сосуды со скелетами каракатиц, служившие одновременно и эмблемой и вывеской.

Ловят каракатиц закидными неводами, но известны и другие способы их добычи. Особенно любопытна ловля самцов на подсадную самку. Для этой цели живую самку каракатицы насаживают на крючок, который втыкается в ее раковину, и на небольшом шнуре пускают животное плавать. Самец каракатицы, заметив самку, бросается к ней и крепко ее обхватывает. Ловцу остается лишь осторожно поднять обоих животных и перенести самца в корзинку, самку же снова пустить плавать на шнуре. Приманкой может служить также раскрашенная деревянная кукла; причем лов будет тем успешнее, чем точнее модель похожа на настоящую самку.

Изредка в выбросах моря можно найти большую, спирально закрученную раковину другого головоногого моллюска — кораблика, или наутилуса. Под тонким известковым наружным слоем раковины, покрытым характерным рисунком из перемежающихся радиальных белых и коричневых полос, находится изумительный белый перламутр. На распиле через раковину видно, что внутри в ней множество поперечных перегородок, разделяющих полость на ряд камер. Тело животного помещается в самой большой наружной камере, а через отверстия в перегородках до центра спирали проходит длинный червеобразный вырост — сифон. У живого кораблика все камеры, кроме наружной, наполнены газом и служат в качестве гидростатического аппарата.

Кораблик принадлежит к одной из самых древних групп животных, так называемым четырехжаберным головоногим моллюскам (у всех остальных головоногих моллюсков развиты всего две жабры). Щупальца (руки) кораблика лишены присосок, но зато, в отличие от остальных головоногих, их у него очень много — около сотни. Когда-то четырехжаберные были весьма многочисленны: палеонтологи насчитывают свыше 7,5 тысячи видов, обитавших в древних морях начиная с середины кембрийского периода (примерно 550 миллионов лет назад). К концу мезозойской эры большинство из них вымерло, но до наших дней сохранился род наутилусов, включающий несколько видов.

Обитают кораблики в западной части тропической зоны Тихого океана на небольших глубинах (до 100–200 метров) среди камней, где охотятся за ракообразными. Раковины погибших наутилусов вследствие наличия газа в камерах всплывают к поверхности, а течение иногда заносит их так далеко от районов обитания, что место обнаружения их не может служить указанием на ареал.

Очищенные до перламутрового слоя, раковины идут на изготовление различных украшений. Красиво выглядят перламутровые пуговицы из раковин наутилусов. Из них делают также сосуды для питья и цветочные вазы. В Индонезии принято резать по ним различные узоры или изображения животных. Изредка в них находят жемчужины, которые высоко ценятся за редкий светлый оттенок и красоту.

Корабликов ловят вершами, поместив в виде приманки кусок протухшего мяса или волокно кокосового ореха, пропитанное отваром из крабов.

В Нумее, главном городе Новой Каледонии, супруги Катала создали прекрасный морской аквариум, известный теперь во всем мире. Там живут и процветают капризные кораллы, среди которых плавают пестрые коралловые рыбки. В залитых солнцем бассейнах медленно шевелят лучами изящные морские лилии, за стеклом снуют причудливые рачки, подобно фантастическим цветкам распускают щупальца сидячие многощетинковые черви. Но весь этот пестрый подводный мир проигрывает в сравнении с небольшим сосудом, в котором величественно плавают несколько живых корабликов — представителей того мира, который существовал на нашей планете ни мало ни много 130 миллионов лет назад. Ни в одном другом аквариуме мира их увидеть нельзя.

Среди выбросов на пляже всегда можно найти раковины брюхоногих моллюсков. Вот на песке лежит большая тонкостенная желтая раковина с несколькими темными пятнами — это цимбиум. Местные жители пользуются ею вместо черпака при откачивании воды из долбленых лодок. Но и разбитая раковина годится в дело: из ее срединной части туземцы вырезают ложки с витой ручкой. Вообще раковины моллюсков широко используются местным населением для изготовления орудий труда и утвари. Благодаря своей красивой форме и расцветке они, кажется, самой природой предназначены для различных украшений: бус, подвесок, серег и т. д. Совершенно естественно, что такой удобный, легкодоступный и хорошо обрабатывающийся материал, в течение многих веков заменявший жителям океанских островов металл, с которым они не были знакомы, традиционно играет большую роль и в наши дни. Из раковин изготовляли грузила для сетей, рыболовные крючки, ножи, скребки, сверла, долота, топоры, мотыги, пилы.

Раковины моллюсков: 1 — олива, 2 — харпа, 3 — вольва, 4 — турителла, 5 — фикус, 6 — ксенофора, 7 — арка, 8 — полиницес, 9 — плакамен, 10 — морское сердечко, 11 — амуссиум, 12 — меретрикс.

Большие, спирально закрученные раковины используются в качестве музыкальных духовых инструментов, а также для подачи всевозможных звуковых сигналов, при этом звук так усиливается, что не уступает сирене.

Советские зоологи, работавшие в Южно-Китайском море, убедились в этом лично. Тихим утром они вышли в море для обследования одной из отмелей. Шторм, как это часто случается в тропиках, налетел неожиданно. Завыл ветер, поднялась крутая волна, начался ливень. Бот сорвало с якоря. Возвращение на базу было тяжелым, маленькое судно еле справлялось с разбушевавшейся стихией. Вдруг, перекрывая вой ветра и грохот волн, раздался какой-то странный рев. Можно было подумать, что это сам Нептун трубит в свою раковину. Изменили курс и пошли в сторону тревожного сигнала. Вскоре среди волн показалась маленькая рыбачья лодка, которую несло в открытое море. Люди уже выбились из сил, когда заметили наш бот. Лодку взяли на буксир. Как потом выяснилось, сигнал о бедствии рыбаки действительно подавали трубой, сделанной из раковины моллюска. Мощность звука оказалась вполне достаточной, чтобы пострадавших услышали. Когда опасность миновала, один из спасенных перебрался на бот и подарил на память сигнальную трубу — большую раковину семифузуса с отломанным концом. Теперь она демонстрируется в одной из витрин Зоологического музея в Ленинграде, и каждый посетитель может увидеть этот заморский мегафон.

На прибрежном песке всегда много следов птиц, крабов и еще каких-то существ. Вот большой белый краб оципода, подняв свое тело над пляжем, важно шагает на длинных ногах. Заметить его можно только по черной тени, так как сам он совершенно сливается с белым песком. Заподозрив неладное, он приседает и тогда совершенно сливается с пляжем. А когда опасность становится угрожающей, спасается бегством и исчезает в норе.

Оциподы роют в песке глубокие, до метра, норы, в которых проводят самую жаркую часть дня. Более активны они в ночные часы, но их можно видеть на пляже и днем. Оципода, как и большинство крабов, поедает всех мелких обитателей пляжа, выброшенных волнами мертвых животных, водоросли. В его меню входит также пища не морского происхождения — плоды наземных растений, мертвые насекомые и пр. По образу жизни он относится к настоящим наземным животным, и в море его можно видеть только в период размножения. Впрочем, спасаясь от преследования, этот краб иногда забегает в воду, но плавать он не умеет и потому передвигается по дну.

Глаза у оциподы расположены на кончиках длинных стебельков. Выставив их как перископ из воды, он наблюдает за тем, что делается вокруг.

Оципод на песчаном пляже тропиков очень много, но поймать их крайне трудно. Бегают они с невероятной скоростью, за что и получили в Китае название «белые кони». Извлечь крабов из норы тоже почти невозможно, при первом же прикосновении лопаты к норе стенки ее осыпаются, и проследить ее ход тогда не удается. Но местные жители умеют выкапывать и такого ловкача, применив простой способ мечения хода. Для этого нору, идущую всегда вертикально вниз, засыпают сухим горячим песком. Осторожно снимая слой за слоем грунт, можно добраться до конца норы, следуя по ее ходу, отмеченному сухим песком. Более эффективный способ добычи оципод — ночной лов с помощью электрического фонаря. Попав в луч света, краб застывает на месте, и тогда его можно накрыть сачком или просто взять рукой.

След в виде двойной колеи принадлежит наземному раку-отшельнику ценобите, также типичному обитателю прибрежной полосы тропиков. Впрочем, ценобиты могут уходить довольно далеко в заросли колючих кустарников и пальмовые рощи. Они никогда не ищут спасения в море и входят в морскую воду исключительно для размножения, что случается один раз в год. Подобно водным ракам-отшельникам, ценобита прячет мягкое брюшко в пустой раковине брюхоногого моллюска. Рачки подбирают себе подходящую раковину среди морских выбросов, причем иногда селятся в таких редкостных раковинах, которые могли бы составить гордость самой полной коллекции. По мере роста рака жилище становится ему тесным и требует замены. Выбор новой раковины дело очень хлопотливое и сложное. Внешне все действия ценобиты выглядят как вполне разумные и заранее продуманные до мелочей, но на самом деле им руководит доведенный до совершенства инстинкт.

Ленинградским зоологам удалось наблюдать за сменой раковины наземными отшельниками в террариуме. Как-то один из отшельников настолько подрос, что уже с трудом помещался в своей раковине. К тому же она была повреждена на вершине, и из нее постоянно вылезал кончик рачьего брюшка. Когда ему подбросили пустую раковину, обычно флегматичный ценобита пришел в сильное возбуждение. Он начал бегать вокруг раковины, ощупывая ее со всех сторон усиками. Затем запустил в устье клешню и проверил, нет ли там другого жильца. После этого поднял раковину над собой устьем вниз и начал крутить, чтобы из последних завитков высыпался песок. Только после этого он осторожно вытянул брюшко из старой раковины и молниеносно исчез в новом помещении. Старую раковину он тем не менее не бросил, продолжая крепко держать клешней. Делал он это на тот случай, если новое помещение оказалось бы почему-либо неудобным.

Когда пустой раковины найти не удается, ценобита начинает борьбу за «жилплощадь» с более удачливым сородичем. Он без всякого стеснения запускает свою клешню в только что занятую раковину. Ухватив новосела за мягкое брюшко и вытащив его наружу, захватчик тут же залезает в раковину сам. Но и свою старую, которую покинул, на всякий случай таскает за собой — вдруг новая не подойдет. Конечно, вид резервного жилья побуждает других ценобит немедленно начать драку за его обладание. В описанном опыте в течение нескольких дней все ценобиты в террариуме ничего не ели, а только менялись раковинами.

Ценобита, как и водные раки-отшельники, питается любой органической пищей, но больше всего любит грызть копру разбитых кокосовых орехов. Днем рачки предпочитают держаться в тенистых местах, в опавшей листве, под корнями деревьев, ночью же выходят на открытые места и оставляют на пляже таинственные следы.

На тропических островах Тихого и Индийского океанов водится еще один наземный рак — пальмовый вор. Это гигант среди ракообразных — наиболее крупные экземпляры достигают длины до ¹/₃ метра и веса до 3 килограммов. Взрослый пальмовый вор настоящее наземное животное, у него под панцирем развиваются органы воздушного дыхания — легкие, а от жабр остается 14 пар маленьких лепестков, не играющих в дыхании никакой роли. Из-за этого, помещенный в воду, он быстро погибает. Прежде эти крупные раки были многочисленны на Калимантане, Суматре, Яве и Сулавеси, но вследствие хищнического промысла теперь стали редкими и сохранились только на маленьких, главным образом необитаемых, коралловых островах.

В выбросах у песчаных пляжей тропических морей можно найти раковины прибрежных моллюсков: 1 — цимбиум, 2 — тонна, 3 — булла, 4 — стромбус изабелла, 5 — стромбус виттатус, 6 — мурекс, 7 — янтина, 8 — гомфина, 9 — гребешок, 10 — трисидос, 11 — лима, 12 — тапес, 13 — цирце.

Несмотря на довольно развитый местный промысел и большой интерес, который вызывает этот рак у путешественников и ученых, известно о его жизни не так уж много, причем сведения, приводимые в разных книгах, часто противоречивы. «Пальмовый вор, — сообщает один из авторов, — называется так потому, что по ночам он залезает на кокосовые пальмы и отстригает орехи, которые при падении раскалываются. Затем краб спускается на землю и съедает жирную копру ореха». Здесь же приводятся рекомендации по его поимке. Для этого будто бы необходимо ночью прибить на стволе пальмы дощечку. Краб слезает с дерева задом наперед. Когда он коснется дощечки концом брюшка (сигнал, что спуск окончен), то отпускает лапы и, падая на землю, разбивается. Однако никому пока не удавалось наблюдать, как этот рак ворует орехи с пальмы. Тем более что смысла в этом нет никакого. Кокосовый орех одет толстой оболочкой из пружинящих волокон и имеет очень прочную скорлупу. С какой высоты он ни упал бы, ему никогда не разбиться. Лазить на дерево раку нет никакой необходимости и по другой причине: созревшие орехи сами падают вниз и всегда в изобилии валяются в пальмовой роще. Тем не менее имеется вполне достаточное количество фотографий и даже кинокадров, как пальмовый вор взбирается вверх по стволу. Московский зоолог Олег Мокиевский в книге «Нусантара» поместил одну из своих оригинальных фотографий с пальмовым вором на дереве. Стремление этого рака лазать по деревьям до сих пор остается непонятным, так как установлено, что он не способен спускаться вниз и, чтобы вернуться на землю, просто разжимает лапы, и падает на спину.

Чарлз Дарвин во время путешествия на «Бигле» (1831–1836 гг.) наблюдал пальмового вора в природных условиях и считал его дневным животным. Все современные исследователи единодушно утверждают, что этот рак активен только по ночам, а днем прячется в норы. Конечно, нет никаких оснований не доверять великому биологу прошлого века, но и факт ночного образа жизни современных нам пальмовых воров тоже опровергнуть нельзя. Очевидно, за относительно короткий срок под влиянием усиленного преследования они в корне изменили свои привычки и теперь стали значительно осторожнее. На необитаемых островах, где их никто не преследует, эти наземные раки по-прежнему спят в своей норе ночью, а питаются и бродят по острову в дневные часы.

Живет пальмовый вор в сухих частях острова, где устраивает себе нору под корнями деревьев или в трещинах кораллового известняка. Свое жилище он устилает расщипанными волокнами оболочки кокосового ореха. Благодаря большой гигроскопичности этого материала в норе рака всегда влажно. Выспавшись на мягкой подстилке, он проворно выбирается наружу и прежде всего спешит напиться, для чего находит лужу дождевой воды или растение с обильной росой. Окунув в воду клешню, он подносит ее ко рту и облизывает. Затем начинаются поиски пропитания. Пальмовый вор всеяден, но излюбленная его пища — мякоть кокосовых орехов. Крупные раки, по-видимому, действительно способны вскрыть орех; мелким приходится довольствоваться чем придется или остатками от стола своих старших собратьев.

Левая клешня пальмового вора крупнее правой и обладает страшной силой. Известны случаи, когда этот рак убегал из клетки, разорвав проволочную сетку. Он способен переломить толстую ветку, а по некоторым свидетельствам, защищаясь, может отхватить кисть руки ловца. В общем, с кокосовым орехом крупный пальмовый вор справляется вполне успешно. Сначала он, действуя клешней, сдирает тонкую гладкую наружную оболочку, а потом находящийся под ней толстый слой волокнистой копры, пока не доберется до твердой скорлупы. Очистку ореха рак всегда начинает с основания, где имеется зародышевое отверстие, прикрытое, как пробкой, более тонкой скорлупой. В этом уязвимом месте пальмовый вор протыкает скорлупу острым когтем и, вращая на нем орех, расширяет отверстие. Потом, всунув туда кончик одной из ног, действуя ею как ложкой, выскабливает ядро. Ест он очень аккуратно, поднося кусочки ко рту маленькой правой клешней и придерживая орех левой.

Самка пальмового вора носит яйца на нижней стороне брюшка. Когда внутри яиц разовьются личинки, она входит в море, и все ее потомство оказывается в воде. Самцы сушу вообще не покидают. Личинки первое время ведут планктонный образ жизни. Они переносятся морскими течениями и таким образом попадают с одного острова на другой. Когда личинка переходит к жизни на дне, она становится похожей на маленького рака-отшельника: имеет мягкое асимметричное брюшко и живет в пустых раковинах моллюсков.

Через некоторое время морской период жизни этого наземного рака заканчивается, и он выбирается на сушу, хотя еще долгое время прячет свое мягкое брюшко в пустой раковине. Теперь он ведет себя точно так же, как ценобита, но вскоре обгоняет в росте взрослых наземных отшельников. После одной из линек молодой пальмовый вор уже навсегда покидает раковину.

Совершенно очевидно, что пальмовые воры произошли от каких-то древних ценобит, а эти последние ведут свое начало от морских раков-отшельников. У взрослого пальмового вора от его асимметричных предков осталось в наследство неравное развитие клешней.

Повсюду, где водится пальмовый вор, его преследуют ради вкусного мяса и жира. Известно несколько способов лова. Самый простой заключается в обходе ночью мест кормежки раков. Иногда в качестве приманки там заранее разбивают и раскладывают кокосовые орехи, предварительно крепко привязав их к стволам пальм, чтобы животные не могли утащить орех к себе в нору. Поиски ведут с помощью факела или фонаря, а замеченных раков быстро хватают руками, соблюдая меры предосторожности. Можно также, привязав к ореху прочную веревку, опустить его в нору рака. Если обитатель сидит там, то он почти всегда хватает орех и держит его так крепко, что его можно вытянуть из норы.

Если копнуть лопатой песок пляжа около самой кромки воды, там всегда попадется несколько двустворчатых моллюсков из рода донакс. В 1968 году ленинградский зоолог О. Скарлато обратил внимание, что ни выше, ни ниже уреза воды донаксов в песке нет. Значит, эти небольшие, с двух-трехкопеечную монету моллюски каким-то образом передвигаются в грунте вместе с приливом. Чтобы проследить за путешествиями донаксов по пляжу, их решили пометить. Во время отлива накопали сотню моллюсков, слегка обсушили светлые раковины марлей и покрасили их снаружи ярко-голубой нитрокраской. В тридцати метрах от воды выкопали в песке небольшую ямку и, всыпав в нее голубых моллюсков, заровняли песком. Через сутки, когда снова наступил дневной отлив, голубые донаксы оказались в самой нижней части литорали. Таким образом, было бесспорно установлено, что они способны за время, пока идет отлив, преодолеть расстояние в 30 метров. Но как они это делают? Ведь двустворчатые моллюски обычно малоподвижны. Пришлось установить наблюдение. Проследить за поведением светлого донакса на фоне белого песка да еще под ежеминутно накатывающейся волной дело не простое. Зато голубые моллюски оказались очень заметными. Во время прилива, непосредственно перед наиболее крупной волной прибоя, донакс вылезает из песка, и волна тащит его вверх по пляжу. Как только скорость движения вверх начинает замедляться, моллюск быстро зарывается в грунт и ждет следующей большой волны. При отливе донаксы движутся с откатывающейся водой в направлении к морю. Японский зоолог Мори высказал предположение, что сотрясение грунта от удара крупной волны служит донаксам сигналом вылезать из песка. Проверить это оказалось нетрудно. Достаточно сильно ударить ногой по грунту в перерыве между волнами, как все находящиеся поблизости донаксы высовываются наружу. Интересно отметить, что во время прилива и отлива донаксы ведут себя совершенно по-разному: при спаде воды они используют уходящую волну, а во время прилива — накатывающуюся. Механизм работы этого регулятора донакса пока еще не выяснен.

На грунте пляжей прячутся не только маленькие двустворчатые моллюски; при умении и внимательности здесь можно найти множество интересных животных, в том числе и довольно крупных. Вот из песка торчат два маленьких стерженька, похожих на спички с красными головками. Это глаза большого красивого краба ранина. Сам краб ярко-оранжевого цвета, с белыми пятнами на спине сидит в грунте вертикально и держит клешни у самой поверхности песка.

Краб ранина.

Когда пляж залит водой, ранина подстерегает добычу из своего окопа и внезапно хватает ее сильной клешней. Точно так же ведет себя и желтолапый крабик матута. Оба эти обитателя песчаных пляжей способны с молниеносной быстротой зарываться в песок с помощью последнего членика ног, видоизмененного в лопаточку, имеющую форму мастерка, которым пользуются каменщики и штукатуры.

Морские ежи, живущие на пляжах тропической зоны, вовсе на ежей непохожи. У самой поверхности под тонким слоем песка прячутся плоские эхинодискусы, покрытые бархатистым налетом мельчайших иголочек. Форма их тела напоминает фигурное печенье или средневековые крестообразные ордена.

Несколько глубже зарывается в грунт сердцевидный морской еж. Он медленно ползет на глубине 20–25 сантиметров, отталкиваясь иголками. Позади ежа как хвост тянется несколько длинных ножек. Выделяемая ими слизь укрепляет песок, образуя некое подобие ампулы или трубочки, в которую ножками переносятся экскременты. Другая такая трубочка выходит на поверхность песка. Через нее животное высовывает еще более длинные ножки и ими собирает различные полуразложившиеся органические остатки, служащие ему пищей.

Есть на пляже и морские звезды. Обычно они имеют светлую окраску и незаметны на фоне песка.

Побродив по пляжу во время отлива, нетрудно заметить следы в форме извилистой бороздки. В конце такого следа, зарывшись в песок, сидит очень красивый моллюск с глянцевитой коричневой раковиной — олива. Раковина олив — готовая брошка, достаточно лишь приделать к ней булавку. Местное население издавна использует оливы для изготовления различных украшений, которые в Океании носят и женщины и мужчины.

В некоторых местах пляжа из песка торчат пучки морской травы. Под каждым пучком прячется кольчатый червь диапатра. Эти черви строят длинные полупрозрачные кожистые трубки, инкрустируя их стенки битыми ракушками, песчинками и камешками, а в верхней части — зелеными листочками зостеры. Пучки травы маскируют вход в трубку червя, но это обманывает разве что куликов и других прибрежных птиц. Как раз по этим пучкам диапатру легче всего обнаружить. Но не следует торопиться хватать трубку.

Дело в том, что при малейшем прикосновении к ней червь быстро уходит в глубину, и, потянув за пучок травы, можно извлечь лишь пустой верхний конец трубки. Чтобы добыть ее обитателя, нужна хорошая лопата.

Актинии обычно прочно прикрепляются к какому-либо камню или другому твердому предмету. На пляже им приходится, подобно другим животным, зарываться в песок. Наружу выступают только щупальца, а тело, похожее по форме на корневище растения, находится в грунте.

Некоторые из актиний, например едвардсия, ярко окрашены.

Но наиболее эффектно выглядят морские перья тропических пляжей. Здесь их встречается несколько видов. Принадлежат они к классу коралловых полипов. Это колониальные организмы, но их колония отличается одной важной особенностью: отдельные полипы почти лишены самостоятельности, а вся колония действует слаженно, как единый организм. Основание морского пера погружено в песок, над которым выступает ствол с двумя рядами лепестковидных выростов, усеянных полипами. Благодаря форме колонии, напоминающей перо какой-то экзотической птицы, и произошло название животного. Впрочем, некоторые морские перья, в том числе и живущие на пляжах, скорее похожи на ламповый ершик, чем на перо. В воде морское перо выглядит весьма эффектно. Полипы распускают свои щупальца и вылавливают из планктона всевозможную живность.

Морское перо.

Иногда колония остается на осушке, тогда она сморщивается, опадает, полипы втягиваются внутрь лепестков или ствола.

Извлечь морское перо из грунта можно, только застав его врасплох. Для этого нужно крепко ухватить колонию и резко дернуть вверх. Стоит мгновение помедлить, и добыча выскользнет из пальцев, сократив мышцы ствола. Погруженная часть ствола образует вздутие, которое и препятствует попыткам вытащить животное из грунта. Слово «животное» применено здесь вполне сознательно. Морское перо действительно переросло из колонии в своеобразный сверхорганизм, состоящий из множества подчиненных организмов — отдельных полипов.

На некоторых видах «морских перьев» живут маленькие симбиотические рачки порцеланелла, которые не причиняют своему хозяину никакого вреда.

Интересно отметить, что морское перо, чувствительное ко всякому постороннему прикосновению, совершенно не реагирует на присутствие этих рачков, которые ведут себя весьма оживленно, постоянно снуют взад и вперед, очищая колонию от случайно осевших съедобных частиц. Пестрая окраска порцеланеллы хорошо маскирует рачка на фоне яркого морского пера.

Пляжи тропических морей иногда тянутся от берега на много километров. Они богато населены различными животными и потому играют большую роль в биологическом балансе океана.

В джунглях мангров

В устьях рек, в бухтах, лагунах и просто в защищенных от прибоя участках морского побережья всегда отлагается ил. В тропической зоне океана на илистых грунтах разрастаются мангры. Издали мангровый лес выглядит очень привлекательно. Густая темно-зеленая листва блестит на ярком солнце и обещает тень и прохладу. Но, подойдя поближе, быстро убеждаешься в обманчивости первого впечатления. Деревья и кусты стоят сплошной стеной, у многих растений, кроме основного ствола, имеется еще несколько дополнительных, укрепляющих его в жидком грунте. Основные и дополнительные стволы, густое переплетение ветвей, торчащие петли корней и выступающие из ила дыхательные корешки не дают ступить и шагу. Ноги вязнут в жидком иле, а иногда проваливаются в промоины и ямы. Во время прилива кусты и деревья выступают прямо из мутной воды, а маленькие кустики вода покрывает полностью. Вместо ожидаемой прохлады ощущаешь изнурительную духоту, повышенную влажность, запах сероводорода от черного ила и укусы многочисленных насекомых. Здесь легко заразиться малярией или желтой лихорадкой, в мангровых джунглях водятся ядовитые змеи, часто прячутся крокодилы, а иногда в них забредают даже тигры.

Деревья и кустарники, образующие мангровый лес, принадлежат нескольким семействам цветковых растений, их объединяет не родство между собой, а сходство в приспособлении к жизни на границе моря и суши. Всего известно около 40 видов мангровых растений. Некоторые их виды характерны для тропических берегов Индийского и западной части Тихого океанов. Здесь насчитывают 17 довольно распространенных видов и 23 редких. Гораздо беднее ими Западная Африка и тропическая Америка, где мангровые заросли образованы всего четырьмя видами.

На заболоченных почвах мангровые заросли иногда простираются на много километров в глубь суши, по рекам — до зоны действия приливов, а вдоль морского побережья тянутся на сотни километров. Днем во время отлива темная почва в мангровом лесу сильно нагревается, испарение воды увеличивается, концентрация соли в грунте повышается. Однако мангровые растения хорошо переносят осолонение, так как на их листьях располагаются особые железки, выводящие из растения избыток соли. Не грозит мангровым растениям также и опреснение, зато они совершенно не выносят холодов: уже при самом легком морозе все мангры погибают, поэтому их можно видеть только в пределах тропической зоны.

Ближе всех к морю растут небольшие кустики авицении. Их легко узнать по выступающим из ила тонким, коротким, но многочисленным воздушным корешкам — дополнительным органам дыхания, ведь растениям явно не хватает кислорода, так как илистый пляж пропитан сероводородом, а во время прилива кустики авицении целиком покрывает вода.

Кусты ризофоры составляют основу опушки мангрового леса. У этого растения от главного ствола, дугообразно изгибаясь, отходят дополнительные более тонкие стволики, они как подпорки поддерживают куст в жидком грунте, защищают от течения и волн. Ризофора, как и многие другие мангровые растения, отличается «живорождением». Ее семена без периода покоя прорастают прямо на материнском растении, получают от него питательные вещества и вырастают до значительной величины. Сформированный проросток ризофоры имеет вид маленького копья с острым нижним концом и оперением из пары листков на верхнем. Отрываясь от материнского растения, он падает отвесно вниз и глубоко вонзается в илистый грунт, где вскоре укореняется. Вокруг большого куста ризофоры всегда можно найти молодую поросль. Если проросток, падая, почему-либо не воткнулся в грунт, он всплывает при первом же приливе. Его дальнейшая судьба зависит от течений, ветра и волн. Если проросток будет выброшен на илистую отмель, он может укорениться на новом месте и из горизонтального положения.

Такие же проростки-стрелки развиваются на мангре из рода канделия.

Советский ученый профессор П. Генкель установил, что «живорождение» у мангров, помимо важной роли в расселении, имеет еще одно биологическое значение. Во время прорастания, находясь на материнском организме, молодые проростки не испытывают вредного воздействия высокой солености.

Бругуиера и другие мангровые деревья растут несколько дальше от моря. Приливная вода заливает лишь основания их стволов. В ветвях мангровых деревьев гнездятся птицы, а под корнями прячутся большие крабы.

У верхнего уровня приливов попадаются кучи черной вывороченной земли, напоминающие кротовины, — это работа роющего рака талассины. Подобно кроту, талассина проводит всю свою жизнь в сложно разветвленных подземных ходах, питаясь червями, моллюсками и другой живностью. Строение талассины хорошо приспособлено к передвижению по узким туннелям: ее тело имеет цилиндрическую форму и уплощенные клешни. Поймать талассину совсем не просто. Для этого приходится орудовать лопатой в вязком илистом грунте, постоянно перерубая корешки мангров топором. Выворотив по меньшей мере кубометр черной грязи, в одном из тупиков наконец находишь рака. При попытке взять талассину в руки не испытываешь никакого сопротивления: она даже не пытается ущипнуть клешней. По-видимому, у ведущей подземный образ жизни талассины нет врагов, и инстинкт самосохранения этого рака ослаб. Тем не менее совать руку в нору не рекомендуется, так как эта нора может принадлежать большому крабу сцилле, который не замедлит пустить в ход свои мощные клешни. Талассина промыслового значения не имеет, зато сциллу ловят ради вкусного мяса. При перевозке крабов на рынок им обычно связывают клешни крепкими растительными волокнами.

В мангровых зарослях во множестве водятся крабы-сигнальщики. Это, пожалуй, единственные ярко окрашенные члены биоценоза. Впрочем, окрашен не весь краб, а только одна его клешня, да и то лишь у самцов. Присутствие крабов-сигнальщиков придает соленым болотам мангровых джунглей неповторимый колорит. Крабы-сигнальщики — оседлые животные, каждый отрывает себе норку и обычно находится поблизости от нее. В случае опасности он немедленно скрывается в своем убежище и прикрывает за собой входное отверстие листком, камешком или обломком раковины моллюска.

Время от времени на открытом пространстве между стволами растений появляется полчище крабов-солдат, или миктирисов. Шаровидное тело крабика по величине не превышает крупную вишню, но имеет светло-лиловую окраску. Крабы-солдаты не сидят на месте, а бродят тесной толпой по зарослям мангров и илистым пляжам. При опасности они одновременно начинают вращаться на одном месте и буквально вбуравливаются в грунт. За считанные секунды на поверхности не остается ни одного крабика, и только небольшие холмики вывернутого ила выдают места закопавшихся животных. Через некоторое время все холмики начинают одновременно шевелиться, солдаты вылезают наружу и продолжают свой марш. Поведение отдельных особей в стае строго подчинено каким-то таинственным командам. При изменении курса движения крабы не идут друг за другом, а все одновременно поворачиваются в нужном направлении. Время от времени строй останавливается, и солдаты начинают кормиться: скатывают крошечные кусочки ила и тщательно их пережевывают, выплевывая несъедобные части жвачки. Покормившись, строй исчезает в зарослях так же внезапно, как появился.

Живущие в манграх крабы других видов имеют темную окраску, хорошо маскирующую их на фоне ила. Таков, например, небольшой крабик метаплакс. Так же невзрачно выглядят и многочисленные здесь раки-отшельники. Некоторые из них ловко лазают по деревьям и способны забираться довольно высоко. В лужах, оставшихся после отлива, скапливаются в массе небольшие темные брюхоногие моллюски фаунусы. Закрыв устье раковины плотной крышечкой, они дожидаются прихода воды, неподвижно лежа на солнцепеке, нагревающем почву до 45 градусов. Маленькие улитки литторинопсисы постоянно держатся на листьях мангровых растений и, по-видимому, вовсе не боятся жары.

Стволы многих кустов и деревьев обрастают устрицами. Нередко здесь можно найти другого двустворчатого моллюска — плакуну. Плоская округлая раковина плакуны достигает 10–13 сантиметров в диаметре. Она прозрачна, как слюда, и потому может быть использована вместо стекла. В Индии раковинами плакуны «застекляли» окна еще в XVIII веке, а в настоящее время этот материал используется в Китае, Японии, Индонезии и на Филиппинских островах.

В последние годы вставлять раковины плакуны вместо стекол стало даже модным, и спрос на этих моллюсков значительно возрос.

Стволы многих мангровых деревьев поражены моллюсками-древоточцами. Тропические виды тередо достигают невероятных размеров — 5–6 сантиметров в диаметре и почти двухметровой длины.

Самая типичная рыба мангровых зарослей — илистый прыгун, или периофтальмус, — ведет полуназемный образ жизни. Наиболее крупные экземпляры достигают длины в четверть метра, но обычная величина периофтальмуса не превышает 10–12 сантиметров. Темная окраска рыбки способствует ее маскировке как на фоне ила, так и среди ветвей мангровых растений. Илистый прыгун очень подвижен и способен забираться при помощи грудных плавников по наклонным стволам на двухметровую высоту. Помимо жаберного дыхания, периофтальмусы могут усваивать кислород кожей непосредственно из атмосферы. В полную воду рыбки сидят на ветвях мангров, а при отливе скачут по литорали подобно лягушкам. Здесь они охотятся на крабов и воздушных насекомых. Выпученными подвижными глазами илистый прыгун следит за приближающейся жертвой, а затем одним-двумя скачками настигает ее. Периофтальмусы очень пугливы. Спасаясь от преследования, они быстро скачут по илу и исчезают в норах под корягами или в гуще корней.

Во время отлива на грунте между мангровыми деревьями видно много разных следов. Среди них обращают на себя внимание тройные извивающиеся борозды, как будто здесь водили трехзубой вилкой. В конце следа заметно легкое возвышение, скрывающее маленького мечехвоста. Животное продвигается под самой поверхностью ила, оставляя после себя три борозды: две от краев тела и одну от длинного хвоста. Взрослые мечехвосты, достигающие в длину 50–90 сантиметров, живут поблизости на илистом морском дне. Тело животного состоит из массивного головогрудного щита, подвижно сочлененного с ним брюшка и длинного тонкого хвостового выроста, напоминающего меч. От этого меча и произошло русское название мечехвоста. В точном переводе с английского он называется королевским крабом, но на самом деле это представитель особой группы членистоногих, более близкой к скорпионам и паукам, чем к ракообразным.

Животные илистых пляжей тропических морей: 1 — актинии парантус на раковине моллюска насариус, 2 — цериантария халькампелла, 3 — мериска, 4 — циклина, 5 — мечехвост, 6 — краб метаплакс, 7 — плеченогое животное (брахиопода) лингула.

Пойманный мечехвост почти не сопротивляется — он лишь сгибает посередине свое тело и снова его распрямляет да размахивает острым хвостом. На нижней стороне головогруди имеется щелевидный рот, по сторонам которого расположены основания 6 пар конечностей. Все конечности, кроме последней пары, заканчиваются маленькими клешнями. На основных члениках ног имеются жевательные отростки. Конечности служат мечехвосту не только для передвижения по дну, но также для захвата пищи и ее измельчения. На нижней стороне брюшка расположено еще 6 пар конечностей; первая из них превратилась в половые крышечки, а пять остальных укорочены и снабжены жабрами. При помощи жаберных ножек мечехвост плавает, причем во время плавания переворачивается брюшной стороной тела вверх. Питается мечехвост кольчатыми червями, моллюсками и другими животными, которых собирает со дна или раскапывает. При рытье он подгибает брюшко, упирается в грунт задними конечностями и иглой и зарывается передним краем головогрудного щита. Выкопанных животных хватает клешнями и перетирает жевательными бугорками в основаниях ног. Мечехвост, особенно крупный, хорошо защищен толстым хитиновым панцирем, к тому же зеленовато-серая окраска верхней стороны тела хорошо маскирует его на фоне ила.

В период размножения животные разбиваются на пары, причем самец забирается на панцирь самки и удерживается на нем клешнями ног. Животные попарно выползают на литораль, где самка роет ямки и откладывает в них яйца, а самец орошает кладку семенной жидкостью. Через полтора месяца из яиц выходят маленькие мечехвосты, которые отличаются от взрослых более коротким хвостовым шипом. В процессе роста животные многократно линяют, живут мечехвосты по многу лет. От всего внешнего облика мечехвоста так и веет древностью. Когда видишь его живым, воображение невольно рисует картины моря триасового периода, когда не было еще ни крабов, ни устриц, ни рыб. Не было и самих мангров, а мечехвосты точно так же, как и теперь, бороздили ил в поисках пищи.

До наших дней дожило пять видов мечехвостов, один из них обитает в Мексиканском заливе и на Атлантическом побережье Северной Америки, остальные — у берегов Юго-Восточной Азии и в западной части Тихого океана от Японских островов до Новой Гвинеи. Хотя мечехвост очень древнее животное, он совсем не редок. В США и Японии существует даже их промысел — эти «живые ископаемые» идут на удобрения. В Китае и на Малайском архипелаге население прибрежных районов употребляет мечехвостов в пищу, хотя ни их мясо, ни икра не отличаются хорошими вкусовыми качествами.

Актиниям на илистом пляже так же трудно найти себе точку опоры, как и на песчаном. Маленькие актинии парантус попарно сидят на раковине брюхоногого моллюска нассариус, а родственная актиниям гигантская цериантария халькампелла зарывается в грунт. Халькампелла прорывает глубокие, до 50–60 сантиметров, норки и укрепляет их стенки слизистыми выделениями. При отливе халькампелла прячется в глубине своего жилища, а в полную воду поднимается в его верхнюю часть и веером раскидывает вокруг входного отверстия многочисленные щупальца, подстерегая добычу.

В ил зарываются и различные двустворчатые моллюски. Раковинки у них, например у мериски и циклины, сероватые или грязно-белые.

В иле обитает множество червей. Среди них обращают на себя внимание огромные, до полуметра, сипункулиды. Внешне сипункулида напоминает длинную, заостренную на концах макаронину. Червь живет в грунте. Во время прилива он высовывает из норки переднюю часть тела с ротовым отверстием на конце и венчиком щупалец. При отливе о присутствии сипункулиды можно судить по норке в иле. Блюда, приготовленные из этого червя, считаются в Китае и в ряде других стран деликатесом, и потому сипункулид усиленно промышляют. Ловец, вооруженный изогнутыми вилами на длинной рукоятке, медленно и осторожно ступая, идет по пляжу и высматривает норку червя. Заметив ее, он наотмашь ударяет своим орудием и резко выворачивает ил. В случае удачи на поверхности оказывается большой белый червь. Если с первого удара добыть сипункулиду не удалось, дальнейшие попытки будут тщетны — червь очень чувствителен к сотрясениям грунта и при малейшей опасности уходит на большую глубину. Добытых сипункулид промывают в пресной воде, варят и высушивают. В таком виде они поступают в продажу. Сам ловец никогда не ест сипункулид, и вовсе не потому, что считает их противными, а вследствие высокой продажной цены. Накормить сипункулидами голодную семью невозможно, а на деньги, вырученные от их продажи, можно купить вполне достаточное количество риса.

В кучах ила, вывороченного при добыче сипункулид, нередко попадаются небольшие животные странного вида. Их тело заключено в плоскую продолговатую двустворчатую раковину зеленого цвета, из нижней части которой торчит длинный мясистый стебелек. Это лингула, представитель особой очень древней группы беспозвоночных — брахиопод. Ее сходство с моллюсками чисто внешнее. Под створками раковины помещается маленькое тело с двумя спирально закрученными руками, которые служат одновременно как органы дыхания и для ловли мельчайших планктонных животных. Во время отлива лингула сидит в щелевидной норке на илистом пляже. С приходом воды стебелек вытягивается, и животное приподнимается над грунтом. В случае опасности и при спаде воды стебелек сворачивается в спираль, втягивая тело в норку.

Лингула — один из самых древних обитателей нашей планеты. Ископаемые створки животных этого рода находят в слоях земли, соответствующих силурийскому периоду. За прошедшие с тех пор 500 миллионов лет лингула почти не изменилась. Палеонтологам известно свыше 10 тысяч видов вымерших родственников лингулы — других представителей брахиопод. Сейчас эта группа вымирает: она насчитывает всего лишь 280 видов. Все они живут только в море.

Среди камней и скал

Как это ни странно, но в тропической зоне океана далеко не так легко найти скалистую или каменистую литораль. Дело в том, что в тех местах, где скалы выходят к морю, они обычно сплошь обрастают кораллами, и литораль из скалистой превращается в коралловую, то есть в риф. Поэтому настоящие скалистые берега имеются лишь там, где по каким-либо причинам кораллы не растут.

Выше всех над водой по камням и скалам забираются крабы грапсусы. Они способны быстро бегать даже по отвесной поверхности скалы, до блеска отполированной прибоем, причем держатся очень крепко, и набегающая волна их не смывает. Зрение у грапсуса превосходное. Приближающегося человека он видит на расстоянии более десяти метров и немедленно перебирается на другую сторону камня или забирается в щель. И тело и конечности этого краба сильно уплощены, поэтому он может забираться в самые узкие пространства между камнями и в самые маленькие щели в скале.

Там же, где держатся крабы, среди брызг и пены, по скале перемещается короткими прыжками маленькая розоватая рыбка андамия. Она плотно прилипает к камню широкими передними плавниками и нижней стороной головы.

Население прибойных скал тропических морей: 1 — скальная рыбка андомия, 2 — губка халиклона, 3 — молодая актиния стойхактис, 4 — краб грапсус, 5 — усоногий рачок мителла, 6 — морское блюдечко целлана, 7 — таис, 8 — морское ушко, или халиотис.

На скалах тропической зоны совершенно нет белых морских желудей — балянусов, столь характерных для прибойных участков литорали холодных и умеренных морей. Их место занято здесь другими представителями усоногих раков. Тетраклита поселяется на плоской поверхности прибойной скалы. У этого рачка очень прочная коническая раковина серого цвета с маленьким отверстием, через которое животное высовывает ножки во время полной волны. Мителлу на открытой поверхности скалы никогда не увидишь, она обязательно прячется в щели. Внешне мителла совсем непохожа на балянуса. Она прикрепляется к скале при помощи эластичной чешуйчатой ножки. Ее раковина состоит из нескольких не сросшихся между собой скелетных пластинок и напоминает по форме петушиный гребень. Благодаря налету зеленых и красных водорослей раковина мителлы пестро окрашена. Обычно эти рачки сидят один за другим, занимая все пространство щели.

В нижнем горизонте скалистой литорали живут боконервные моллюски и морские блюдечки. По размерам они часто бывают гораздо крупнее своих арктических собратьев. Раковина морского блюдечка из рода целлана может достигать длины 5–6 сантиметров. Этот моллюск крепко присасывается к камню, и чтобы отделить его ножом, требуется значительное усилие. Столь же крепко держится на скале моллюск халиотис, или морское ушко, названный так из-за характерной уховидной формы раковины. Снаружи раковина обычно обрастает известковыми водорослями, которые разрушают ее поверхность, зато изнутри она покрыта толстым слоем очень красивого перламутра. Повсюду, где водится халиотис, его усиленно промышляют ради перламутра и вкусного мяса. Размер раковины морского ушка обычно не превышает 10–15 сантиметров, но известны виды с более крупной, до 20 и даже 25 сантиметров, раковиной. Отделить такого моллюска ножом не удается, для этого используют специальное орудие лова, похожее по форме на гвоздодер. Острым загнутым краем поддевают край раковины и, действуя как рычагом, отрывают морское ушко от скалы. Халиотисы не относятся к группе морских блюдечек, сходство в форме раковин тех и других объясняется одинаковыми условиями существования.

Так же крепко держатся на скале крупные боконервные моллюски пласифорелла.

На скалистых и каменистых берегах в самом нижнем горизонте литорали живут брюхоногие моллюски таис и пурпура. От античного времени до конца средневековья эти моллюски промышлялись в несметном количестве для получения ценной краски — пурпура (отсюда и произошло название одного из них). Теперь в связи с использованием дешевых химических красителей таис и пурпура могут заинтересовать лишь любителей — коллекционеров красивых раковин.

Краску извлекали из крошечной слизистой железы на мантии моллюска. Для получения грамма пурпура нужно собрать 85 тысяч моллюсков. В бассейне Средиземного моря производство красителей достигало колоссальных масштабов. Так, на юге Италии сохранилась целая гора Монте Тестацео, состоящая из отходов производства — разбитых раковин пурпуроносных моллюсков.

Первыми использовать пурпур начали древние финикийцы примерно три с половиной тысячелетия назад. От них эта краска попала в Ассирию и Египет. Ею окрашивали саркофаги и ткани, в которые пеленались мумии фараонов. Широко использовался пурпур также в Древней Иудее, Персии, Греции и особенно в Древнем Риме. Стоимость краски была настолько высока, что носить окрашенные ею шерстяные одежды могли не просто очень богатые люди, а только высшая знать. В Риме пурпурная тога была лишь у императора, сенаторы имели на своих одеждах небольшие красные полоски. Пурпур использовали также для изготовления румян, подкрашивания изделий из слоновой кости. Из него приготовляли особые красные чернила, которыми подписывался император. Вплоть до середины XV века пурпуром окрашивались врачебные и кардинальские мантии. Секрет пурпура знали также индейцы Тихоокеанского побережья Центральной Америки.

Краска, приготовленная из пурпуроносных моллюсков, очень стойкая, окрашенные ею ткани практически не выцветают. Чтобы получить пурпур, мелких моллюсков раздавливали целиком, а в раковинах крупных экземпляров проделывалось небольшое отверстие, через которое и извлекалась нужная железа. Исходный материал толкли с солью и потом медленно выпаривали до получения густой кашицы, которая и использовалась в древних красильнях.

Процесс окрашивания несколько напоминает проявление фотоматериалов. Извлеченный из моллюска пурпур бесцветен или имеет слабый желтоватый оттенок. На свету при воздействии кислорода воздуха он становится сначала желтым, затем зеленым, темно-зеленым, синим и, наконец, фиолетово-красным, пурпурным. Опущенные в краску одежды развешивали на солнце, и через несколько часов они приобретали желаемый оттенок. Химический состав краски точно установлен — это сложное соединение углерода, водорода, кислорода, азота и брома, называемое диброминдиго.

Несмотря на широкое применение и невысокую цену искусственных красителей, пурпур добывается (в очень ограниченном количестве) и в настоящее время, им пользуются кое-где в Индии, на Балеарских островах и в Центральной Америке, причем современное оборудование красильных мастерских ничем не отличается от такового в античные времена.

Кроме упомянутых выше двух моллюсков, пурпур содержится в мантийной железе всех других видов семейства мурицид, к которому относится и рапана, живущая у нас в Черном и Японском морях.

Тайс и пурпура, подобно всем мурицидам, хищники, они просверливают раковины других моллюсков и поедают их мягкие ткани. При отливе пурпура и таис прячутся под камни или зарываются в песок.

В нижнем горизонте каменистой литорали и у основания прибрежных скал всегда имеется много разноцветных актиний, здесь же встречаются ярко-синие губки халихлона.

Тысячи красок кораллового рифа

«Неподвижная вода поддерживает мое тело. Сквозь стекло маски я вижу: коралловая стена, разрушаемая кавернами, уходит все ниже, сиреневые точки, золотые пятна, алые и желтые соцветия купаются в головокружительной синеве. Известковые зонты акропор раскинули свои ветви, кружатся голубые с желтыми крапинками рыбы». Этими словами Жак-Ив Кусто начинает свою книгу о жизни и смерти кораллового рифа, об этом удивительном чуде природы, видеть которое своими глазами дано далеко не всем.

Ученые называют коралловым рифом поднимающуюся со дна океана и часто достигающую его поверхности отмель, которая обязана своим происхождением жизнедеятельности морских организмов, в первую очередь кораллов с твердым известковым скелетом. Хотя известно несколько тысяч видов таких кораллов, лишь часть из них относится к рифообразующим, или, как их принято называть, герматипным. У герматипных кораллов скелет получает самое мощное развитие, их колонии могут достигать значительной величины, иногда в несколько метров. Главная черта, отличающая коралловые рифы, — это густота поселения рифообразующих организмов. Как отдельно растущие дубы, липы, березы или сосны не составляют леса, так и одиночные колонии герматипных кораллов — это еще не риф. Только густое (иногда сплошное) покрытие дна колониями кораллов характерно для настоящего кораллового рифа.

Герматипные кораллы и сопутствующие им рифообразующие организмы крайне требовательны к условиям окружающей среды. Для их роста и размножения требуется морская вода с нормальной или несколько повышенной соленостью. Всякое, даже незначительное или временное, уменьшение содержания соли в воде действует на них губительно. Поэтому коралловых рифов нет вблизи устьев рек, где вода распреснена.

Коралловый риф издали.

Коралловый риф вблизи.

Все герматипные организмы теплолюбивы. Самая низкая температура, которую они еще способны пережить, равна 18 градусам. Но размножаться в этих условиях они уже не могут и растут очень медленно. Только в тех участках тропической зоны океана, где температура воды никогда не падает ниже 20,5 градуса, рифообразователи чувствуют себя хорошо, быстро растут и размножаются. На распространение коралловых рифов большое влияние оказывают поверхностные течения. Холодные течения Мирового океана опускаются из высоких широт в низкие преимущественно вдоль западных берегов материков. В этом случае герматипные организмы ограничены в своем распространении приэкваториальной зоной. Теплые течения растекаются в стороны от экватора вдоль восточных берегов материков. Вместе с ними расширяется и область акватории, пригодной для развития коралловых рифов.

Подавляющее большинство рифообразующих организмов нуждается не только в обилии тепла, но еще и в солнечном свете. Сложные физиологические и биохимические процессы, приводящие к извлечению из морской воды извести и отложению ее в виде скелета, у герматипных организмов наиболее успешно идут на свету, так как связаны с фотосинтезом. Главным рифообразователям — кораллам, а также моллюскам — тридакнам, имеющим массивную раковину, строить скелет помогают одноклеточные симбиотические водоросли, постоянно присутствующие в их тканях. Известковым водорослям, которые наравне с кораллами участвуют в образовании рифа, такая помощь, конечно, не нужна.

Большое значение для рифообразующих организмов имеет также чистота и прозрачность воды. Мутная хуже пропускает солнечные лучи, взвешенные в ней частицы оседают на поверхности мягких тканей животных и препятствуют их нормальному питанию и дыханию. Поэтому в заиленных местах (в бухтах и лагунах) кораллы никогда не образуют густых зарослей и их видовой состав значительно обеднен. Температура воды и освещенность ограничивают распределение рифообразователей по вертикали. Глубже 50 метров, где уже начинают сказываться недостаток света и понижение температуры, рифообразующие организмы не селятся, стало быть, на этой глубине кончается живой риф. Герматипные кораллы могут оставаться вне водной среды весьма непродолжительный срок, некоторые виды вообще не терпят обсыхания, большую опасность для них представляет дождь, выпадающий во время отлива. По этим причинам кораллы-рифообразователи обычно селятся ниже ноля глубин или в самом нижнем горизонте приливно-отливной зоны.

Рифообразующие кораллы в процессе своей жизнедеятельности поглощают большое количество кислорода, а в теплой воде, как известно, растворимость газов невелика. Только в самых прибойных участках побережья, где вода буквально кипит под ударами волн, она достаточно обогащается кислородом. Вот в этих-то местах коралловые рифы и достигают наивысшего расцвета, именно здесь они играют всеми красками и отличаются разнообразием форм.

Коралл-мозговик.

Наконец, кораллы, как и другие рифообразующие животные, требуют обилия пищи. Они питаются микроскопическими планктонными организмами, начиная от рачков и кончая бактериями, а также способны усваивать растворенные органические вещества, которые всегда имеются в морской воде, хотя и в ничтожных количествах. Кроме того, большинство рифообразующих кораллов благодаря присутствию в их тканях симбиотических водорослей способно еще и к аутотрофному питанию.

В постройке кораллового рифа принимает участие множество различных организмов, но главенствующая роль принадлежит кораллам и известковым водорослям. Слово «коралл» в представлении большинства людей связано с красивыми красными бусами и брошками, которые действительно делаются из кораллов. Однако употребляемый в ювелирном деле благородный, или красный, коралл никакого отношения к коралловым рифам не имеет. Распространение красного коралла ограничено умеренными и субтропическими водами. Он встречается на глубине от 10 до 20 метров вдоль Атлантического побережья Европы и Африки от Ирландии до Канарских островов, в Средиземном море и у берегов Японии. Там, где растет благородный коралл, никогда не образуется коралловых рифов, и, наоборот, в местах развития коралловых рифов благородный коралл не встречается.

Среди кораллов-рифообразователей на первом месте стоят мадрепоровые. Название этой группы кишечнополостных животных связано с особенностью строения их скелета и происходит от итальянского слова «мадре» — мать и греческого «поро» — отверстие, канал. Действительно, их известковый скелет пронизан множеством отверстий и каналов.

Полипы мадрепорового коралла гониопоры в расправленном состоянии.

Большинство мадрепоровых кораллов — колониальные организмы. Колония насчитывает много тысяч отдельных полипов, соединенных между собой каналами, проходящими в порах скелета. Каждый полип снабжен венчиком щупалец, окружающих ротовое отверстие. При любом неблагоприятном воздействии полип втягивается в чашевидную полость в толще скелета. Новые полипы возникают путем почкования, благодаря чему вся колония растет. При половом размножении кораллов в результате развития яйца образуется маленькая, покрытая ресничками личинка — планула. Покинув родительскую колонию, планула некоторое время ведет планктонный образ жизни, а затем прикрепляется к какой-либо твердой поверхности и превращается в первого полипа — основателя новой колонии.

Воронковидная колония акропоры симметрика.

По форме колоний мадрепоровые кораллы отличаются чрезвычайным разнообразием. Они бывают кустистые, пластинчатые, древовидные, шаровидные, воронковидные и т. д. и т. п. К этому следует еще добавить, что некоторые мадрепоровые кораллы не образуют колоний. Одиночный полип при этом достигает величины до 30 и более сантиметров.

Разнообразен и цвет живых мадрепоровых кораллов. Желтая окраска зависит от присутствия в тканях кораллов симбиотических водорослей, красный и голубой цвета обусловлены собственной пигментацией полипов. Тем, кто хоть немного знаком с цветной фотографией, известно, что каждый из трех цветоносных слоев фотопленки несет одну из этих основных красок. Благодаря их сочетаниям в различных пропорциях и получается полная цветовая палитра диапозитива или фотокарточки. Эти же три цвета лежат в основе удивительно разнообразной гаммы расцветок, создающей характерный пестрый фон кораллового рифа.

К сожалению, чудесный цвет мадрепоровых кораллов не сохраняется в коллекциях, он пропадает при гибели полипов. Мертвый коралл, точнее его скелет, тоже по-своему прекрасен, но имеет сахарно-белую окраску, так как состоит из чистой извести.

Колонии одного и того же вида кораллов из спокойной лагуны и с прибойной части рифа выглядят совершенно различно. Иногда они отличаются друг от друга даже больше, чем разные виды, поселяющиеся в одном и том же месте. Между крайними формами колоний одного вида существует множество переходов. Неудивительно, что зоологи не сумели сразу разобраться в этом сложном сочетании признаков и до сих пор не могут прийти к единодушному мнению об истинном количестве видов мадрепоровых кораллов. Впрочем, за последние годы наметилась явная тенденция к сокращению списка видов кораллов. Так, немецкий зоолог А. Кестнер в своем «Руководстве по зоологии» в 1954 году утверждал, что их не менее 2500, а его соотечественник, автор книги «Коралловый риф» (1976 г.) Г. Шумахер насчитывает всего лишь около 600 видов.

Мадрепоровые кораллы составляют основу каждого кораллового рифа, представители всех остальных групп кораллов играют в сообществе второстепенную или подчиненную роль.

Почти на каждом рифе имеются гидрокораллы из рода миллепора. Их легко узнать по нежной светло-желтой окраске, а также по отсутствию ячеек на поверхности скелета. Полипы гидрокораллов едва видны простым глазом. С мадрепоровыми кораллами они находятся в относительно далеком родстве, зато близки по систематическому положению к гидроидам. Подобно этим последним жизненный цикл гидрокораллов заключается в чередовании поколений — от колонии полипов отрываются крошечные медузки, которые несут половую функцию и играют важную роль в расселении вида. Миллепора в отличие от всех других рифообразующих кораллов способна вызывать на теле прикоснувшегося к ней человека довольно ощутимые «ожоги».

Гидроидный коралл миллепора.

На многих коралловых рифах Тихого и Индийского океанов, кроме колоний кораллов с жестким известковым скелетом, имеются еще и мягкие кораллы. Их скелет состоит из множества мельчайших известковых иголочек. Колонии мягких кораллов либо стелются в виде ковриков, либо имеют форму старинных граммофонных труб, либо же разветвлены в виде небольшого деревца с толстым стволом и ветвями. В последнем случае колония может наполнять систему внутренних каналов морской водой и благодаря этому увеличиваться в размере. При удалении воды она сморщивается и уменьшается. Полипы мягких кораллов, хотя и невелики по размерам, хорошо видны невооруженным глазом. Каждый из них снабжен венчиком из восьми перистых щупалец. Благодаря им древовидные колонии напоминают фантастические растения (преимущественно розового или красного цвета), обсыпанные мелкими светлыми цветами.

Рифы Атлантического океана характеризуются обязательным присутствием роговых кораллов, или горгонарий, которые близко родственны мягким, но внешне совершенно на них непохожи. Свое название эти кишечнополостные животные получили благодаря особенности строения их скелета, который состоит из эластичного рогоподобного вещества. Колония горгонарий обычно имеет вид куста, чаще всего ветвящегося в одной плоскости. Иногда множество мелких веточек такой колонии срастаются между собой концами и образуют вид густой сеточки. Сиреневые, оранжевые, красные роговые кораллы придают рифу особый колорит. Под воздействием течения и волн они непрерывно раскачиваются из стороны в сторону, как деревья в лесу во время сильного ветра. Роговой скелет горгонарий известен в торговле и технике под названием черного коралла, так как он действительно имеет черный или темно-коричневый цвет. Этот материал прекрасно поддается обработке — режется и полируется. Из него изготавливают мундштуки, ожерелья и другие вещицы. Наряду с горгонариями товарный черный коралл дают также некоторые глубоководные кораллы.

Мягкий коралл зинулярия и губка.

Некоторые коралловые рифы Тихого и Индийского океанов и Красного моря в значительной мере образованы за счет весьма своеобразных кораллов, которые получили название органчиков. Колония органчика состоит из параллельно расположенных, многочисленных темно-красных известковых трубочек толщиной в стержень шариковой ручки. Пучки таких трубок соединены между собой поперечными пластинками того же цвета. Внутри трубок помещаются полипы. При отливе они втягиваются внутрь. Если органчиков много, то их колонии при спаде воды придают рифу интенсивный красный цвет. Но вот начинается прилив. Стоит колонии оказаться под водой, как риф из красного становится зеленым, из трубочек высовываются маленькие зеленые полипы и широко распускают восемь своих перистых щупалец. Волны колышут их, и весь подводный рифовый пейзаж напоминает весенний луг, поросший низкой, густой мягкой травой.

Теперь читателю известно о существовании не только красных, но также белых и черных кораллов (речь идет, конечно, только о скелете). Но можно с уверенностью сказать, что о голубых кораллах слышали далеко не многие. Удивительного в этом, впрочем, ничего нет: пористый скелет голубых кораллов не находит себе практического применения, а распространены они только в узкой приэкваториальной зоне, так как крайне теплолюбивы, поэтому их называют также солнечными кораллами. Внешне солнечный коралл ничем не примечателен; он образует ветвящиеся колонии до полуметра высотой, по форме они довольно разнообразны и больше всего напоминают сталагмиты карстовых пещер. Цвет живой колонии бурый или зеленовато-коричневый. Полипы едва видны невооруженным глазом. Под тонким слоем живых тканей находится известковый скелет глубокого кобальтово-синего цвета. Его окраска зависит от присутствия солей железа.

Солнечные кораллы можно видеть только на рифах приэкваториальной зоны Тихого и Индийского океанов, то есть в наиболее процветающих рифовых сообществах.

В начале мелового периода, а это было около 130 миллионов лет назад, на нашей планете установился влажный и теплый климат; даже в Гренландии цвели магнолии и фикусы. Тогда представители солнечных кораллов были широко распространены по Мировому океану. Впоследствии в связи с общим похолоданием они постепенно вымерли. С того благодатного времени до наших дней дожил только один вид, распространение которого теперь ограничено самой жаркой частью тропической зоны океана. Здесь голубые кораллы растут в прозрачной горячей воде лагун под лучами яркого солнца.

Хотя к слову «риф» обычно прибавляется эпитет «коралловый», но не одни лишь кораллы участвуют в его постройке, важная роль в этом деле принадлежит некоторым водорослям с известковым скелетом. Корковая красная водоросль поролитон образует на рифе значительные массивы, а кустистая зеленая халимеда часто занимает все пространство рифа, свободное от кораллов. Некоторые известковые губки тоже относятся к герматипным организмам.

Несмотря на то что герматипные кораллы крайне требовательны к условиям окружающей среды, на мелководье тропической зоны океана они довольно многочисленны. Их обширные поселения оказывают значительное влияние не только непосредственно на то место, где они растут, но также и на значительные пространства окружающей акватории и даже на общий баланс круговорота веществ в Мировом океане. Однако подсчитать степень их воздействия и выразить ее в точных числах довольно трудно, и потому разные авторы приводят весьма различные сведения по этому вопросу.

Известный исследователь моря Жак-Ив Кусто считает, что пространство, занятое кораллами, составляет 190 миллионов квадратных километров. Во всяком случае, именно эту величину он приводит в своей книге «Жизнь и смерть кораллового рифа». Даже если в этом случае подразумевается не площадь самих рифов, а лишь зона Мирового океана, пригодная для жизни кораллов по своему температурному режиму, то и тогда налицо явное преувеличение. Дело в том, что площадь всего Мирового океана равна 361 миллиону квадратных километров, а тропическая зона никак не составляет большую его часть.

Западногерманский исследователь Шумахер утверждает, что область океана, в пределах которой встречаются коралловые рифы, не превышает 123 миллионов квадратных километров, то есть менее трети его общей поверхности. Этот же автор приводит и сведения о площади, непосредственно занятой рифами. По его мнению, она равна всего лишь 150 тысячам квадратных километров. С последним никак нельзя согласиться. Площадь одного только Большого Барьерного рифа Австралии равна 200 тысячам квадратных километров, а кроме него, имеется множество коралловых рифов вокруг тысяч островов Индийского и Тихого океанов и Карибского моря.

Если сложить воедино их площади да прибавить к ним те коралловые отмели и банки, которые никогда не обнажаются при отливе, то получится изрядная величина, равная примерно 7–8 миллионам квадратных километров. Очевидно, эти данные близки к истине, хотя, конечно, и будут уточнены при дальнейших исследованиях.

Среди видимых на поверхности коралловых «построек» различают три основных типа — береговые, или окаймляющие рифы, барьеры и атоллы.

Окаймляющий риф начинается непосредственно на берегу и тянется в сторону океана до глубины в 40–50 метров, ниже которой кораллы существовать уже не могут.

Барьерный риф с берегом уже не связан и отделяется от него пространством воды — лагуной.

Атоллы представляют собой кольцеобразные острова кораллового происхождения.

Между типичными береговыми, барьерными рифами и атоллами известны переходные формы, что говорит о возможности превращения одного типа коралловых построек в другой. Наконец, имеются еще коралловые банки, которые возникают на отмелях, не обнажающихся во время отлива.

Кораллы задавали ученым немало загадок, часть из которых и по сей день остается нераскрытой. Долгое время считалось, что кораллы принадлежат к царству минералов и представляют собой причудливые кристаллы извести, образующиеся в тропических морях. Знаменитый систематик прошлого Карл Линней, хотя и понял, что кораллы имеют органическое происхождение, все же не решился окончательно утверждать, что это — растения или животные, и поместил их в особую группу «зоофитов», то есть «животных-растений». Первая научная попытка описать коралловые рифы и острова принадлежит уже упомянутому выше А. Шамиссо и Э. Эшшольцу — участникам русской кругосветной экспедиции на «Рюрике». Командир корабля О. Коцебу в отчете об экспедиции, опубликованном в 1821 году, указал, что атоллы «произошли от морских животных», что рифы состоят из сцементированных обломков кораллов, раковин моллюсков и скелетов других организмов и что в основании коралловых построек находятся вершины подводных гор, с которых они растут к поверхности моря. Первая убедительная и стройная теория происхождения коралловых построек была выдвинута величайшим натуралистом прошлого века Чарлзом Дарвином. В своей книге «Строение и распространение коралловых рифов», вышедшей в свет в 1842 году, Ч. Дарвин подробно описал рифы и показал, как один тип коралловых построек превращается в другой.

Атолл Улити с птичьего полета.

Странная кольцеобразная форма атоллов до Дарвина объяснялась очень просто — их считали разрастаниями кораллов по краю жерла потухшего вулкана. Никого не смущало, что у тысяч таких вулканов вершины почему-то располагаются на одном уровне — на границе моря и воздуха. Не выше, не ниже. Как будто их нарочно подровняли. Можно себе представить кратер вулкана диаметром в 1–2 километра, но таких маленьких атоллов очень немного. Зато известны огромные кольцеобразные острова. Так, овальный атолл Меншикова достигает в длину 130, а в поперечнике более 30 километров. В группе Тробрианских островов вблизи Новой Гвинеи есть атолл Люсансен размером 320 на 140 километров. Площадь его лагуны больше всего Азовского моря. Кратеры вулканов таких размеров неизвестны.

По мнению Ч. Дарвина, развитие атолла начинается с возникновения берегового рифа, окаймляющего остров. Очень часто, хотя и необязательно, такой остров имеет вулканическое происхождение. Кораллы используют побережье в качестве твердой опоры, или, как говорят специалисты, субстрата. Если условия благоприятствуют развитию кораллов, а остров не испытывает подъема или опускания, риф так и останется окаймляющим. В случае подъема океанского дна кораллы, оказавшиеся на суше, погибают, а вдоль береговой линии разрастается новое поколение кораллов. Если же остров начнет погружаться, то вскоре между его берегом и рифом образуется затопленное водой пространство — лагуна. Кораллы, требующие для своего развития чистой и насыщенной кислородом воды, нарастают главным образом с наружной стороны рифа, а в спокойной заиленной лагуне их рост замедляется. Так, по мере погружения острова береговой риф превращается в барьерный. Если опускание дна будет продолжаться, то остров может совсем уйти под воду. Кораллы же кольцеобразного барьера, продолжая наращивать скелет, будут тянуться вверх, и тогда возникнет кольцо атолла с лагуной посередине.

Вначале теория Дарвина получила всеобщее признание, особенно после исследований американца Д. Дэна, подтвердившего все основные положения Ч. Дарвина на новых материалах американской экспедиции. Однако вскоре появились сомнения. Дело в том, что теория Дарвина базируется на одном непременном условии — опускании морского дна. В первой половине прошлого века серьезных доказательств этому не было, и потому теория Дарвина была лишь гипотезой, догадкой, хотя и гениальной. Когда стали известны новые факты, теория Дарвина пошатнулась. Выяснилось, что в ряде мест морское дно не опускается, а поднимается, но атоллы и там существуют. Ряд видных ученых второй половины прошлого века высказали свое несогласие с теорией опускания морского дна. В 1880 году Джон Мэррей выдвинул новое предположение о происхождении атоллов. Он считал, что начало атоллу дает не остров, а отмель. На ней образуется коралловая банка (таких погруженных коралловых поселений известно много и в настоящее время). Кораллы на отмели растут вверх и рано или поздно достигают поверхности. Начиная с этого момента рост рифа идет только по периферии, тогда как в центре из-за отсутствия притока свежей воды риф гибнет и разрушается — получается атолл.

Проверить, кто же прав — Д. Мэррей или Ч. Дарвин, решили методом бурения на атолле. Если глубина кораллового известняка не превысит 40–50 метров (глубже герматипные кораллы жить не могут), прав Д. Мэррей, если известняк идет значительно глубже, прав Ч. Дарвин. Для разрешения этого научного спора (самих авторов обеих гипотез уже не было в живых) Лондонское королевское географическое общество снарядило специальную экспедицию на архипелаг Эллис, находящийся в экваториальной зоне западной части Тихого океана. Здесь на большом атолле Фунафути пробурили скважину глубиной 334 метра. Все полученные образцы, в том числе и самые глубокие, состояли из чистейшего кораллового известняка. К сожалению, бурение прекратили, так и не добравшись до предполагаемого вулканического основания атолла. Таким образом, теория Дарвина на какое-то время снова восторжествовала.

Но прошло всего десять лет, и американский ученый Р. Дели внес в нее существенную поправку. Р. Дели совершенно правильно рассудил, что для теории Дарвина нет особой разницы, опускается ли морское дно, или повышается уровень воды в океане. Предложенная им теория «ледникового контроля» базируется на изменении уровня океана в межледниковые эпохи вследствие таяния льдов. Первые предположения о наличии в геологической истории Земли ледникового периода были высказаны швейцарским натуралистом Луи Агассицем в 1840 году, то есть одновременно с выходом книги Ч. Дарвина о коралловых рифах. Но в то время не пришло в голову связывать между собой такие далекие друг от друга теории, как оледенение Земли и происхождение тропических коралловых островов. Р. Дели нашел между ними прямую связь. Правда, ему помог в этом Н. Шелер, который в 1895 году впервые установил, что таяние ледников неизбежно приводило к повышению уровня океана. В общих чертах теория «ледникового контроля» заключается в следующем. 15 тысяч лет назад уровень Мирового океана был примерно на 100 метров ниже современного. Когда началось бурное таяние ледников, пресные воды устремились в океан, и его уровень стал повышаться, в результате чего затонуло множество невысоких островов. Вся последующая картина образования атоллов полностью совпадает с теорией Дарвина.

Остроумная идея Р. Дели никак не может быть сброшена со счетов, но она только уточняет теорию Дарвина, а не заменяет и не опровергает ее. Американец Питер Вейль в своей книге «Введение в океанографию» (1970), развивая исследования Р. Дели, пришел к выводу о том, что все современные коралловые рифы возникли около 6 тысяч лет назад, когда таяние ледников прекратилось. П. Вейль подсчитал, что уровень океана повышался примерно на 1 сантиметр в год, так как лед, накопившийся в последний ледниковый период, растаял за 9–10 тысяч лет. По мнению П. Вейля, скорость роста кораллового рифа не смогла поспеть за повышением уровня Мирового океана, все древние коралловые рифы при этом утонули и теперь находятся значительно ниже глубины активного рифообразования. Во многих местах при помощи эхолотирования такие погруженные рифы действительно были обнаружены.

И все же П. Вейль оказался не прав. Дело в том, что бурение проводилось не только на Фунафути, но и на нескольких других атоллах. В 1951 году при подготовке ядерных взрывов на атолле Эниветок (в группе Маршалловых островов) географическая служба США провела два бурения. На этот раз на глубине 1266 и 1389 метров был достигнут базальтовый слой. Расчеты показали, что риф, превратившийся впоследствии в атолл Эниветок, зародился в эоценовое время, то есть около 60 миллионов лет назад. Бурение на пяти других коралловых островах (Ките-Дайте-Дзима, Хирон, Майкльмас, Мидуэй и Бикини) хотя и не достигло фундамента коренных пород, но подтвердило представления о большой мощности рифовых известняков. Таким образом, теория Дарвина, который при жизни мечтал о бурении на рифах, получила убедительное фактическое подтверждение.

Совершенно очевидно, что накопление столь мощных рифовых известняков могло произойти только в условиях длительного погружения дна океана. Значит, в основе современных представлений о происхождении и развитии коралловых построек, в том числе атоллов, остается гениальное творение Ч. Дарвина, а последующие исследования лишь уточняют и конкретизируют дарвиновскую теорию.

При всем разнообразии типов коралловых рифов они имеют между собой много общего. В основе каждого рифа лежит более или менее широкая известковая платформа, которая на внешнем краю, со стороны моря, обрывается резким уклоном. Это гребень рифа, на котором наиболее пышно разрастаются кораллы. Гребень никогда не имеет форму прямой линии, он изобилует выступающими мысами и прорезан каналами или стоковыми ложбинами, идущими по направлению от берега к морю. Волны накатываются на риф по всему фронту, и гребень принимает на себя их удары. Обратно в море вода скатывается по стоковым ложбинам и постоянно углубляет и расширяет их. Живые кораллы, растущие на гребне рифа, почти не поддаются разрушению. Иногда они покрывают стоковую ложбину живым мостом, и тогда образуется подобие туннеля. Стекающая с рифа вода выносит по каналам обломочный материал и песок, которые отлагаются перед гребнем рифа ниже уровня живых кораллов.

За рифовым гребнем по направлению к берегу часть платформы обычно также бывает покрыта живыми кораллами, хотя и не столь обильно. Чем ближе к берегу, тем меньше кораллов и тем однообразнее становится их видовой состав. Вдоль береговой кромки часто наблюдается некоторое понижение дна. Здесь проходит береговой канал с песчаным дном и начинается песчаный пляж, за которым можно видеть обильный обломочный материал, выброшенный волнами во время штормов. На нем укореняется тропическая наземная растительность.

Так выглядит окаймляющий риф. Барьерный отличается от него главным образом большей шириной берегового канала, который превращается в спокойную лагуну, поросшую различными, но преимущественно тонковетвистыми кораллами. На атолле лагуна расположена внутри сплошного кольца или кольцеобразной цепи островов.

Самые густые и самые пестрые коралловые заросли расположены на гребне рифов Тихого и Индийского океанов. Главная роль здесь отводится кораллам из рода акропора, насчитывающего около 200 видов.

Колонии акропор весьма различны по форме и расцветке. На вершине гребня распластываются огромные диски и плоские чаши диаметром до двух-трех метров. Это акропора симметрика и акропора гиацинтус. Они же в несколько ярусов нависают по внешнему склону гребня, напоминая гигантские грибы трутовики. Структура их колоний подобна крупноячеистому решету. Благодаря такому строению вода набегающих и откатывающихся волн не ломает колонию, а свободно проходит сквозь нее. Цвет этих акропор зависит от вида тех симбиотических одноклеточных водорослей, которые поселяются в их тканях. Он может быть охристо-желтым, коричневатым или зеленым. Края дисков (более молодые участки колонии) окрашены светлее, так как водоросли здесь еще не успели размножиться и придать тканям интенсивную окраску.

Мягкие кораллы на рифе.

В пространствах между дисками и чашами торчат похожие на рога колонии акропоры тихоокеанской и акропоры хаймеи. Они либо ярко-зеленые, либо лимонно-желтые. Яркими пятнами выделяются интенсивно-красные, иногда вишнево-красные или малиновые поциллопоры. Полипы некоторых видов кораллов имеют ярко-голубую окраску. Они как тысячи мелких цветков покрывают коричневые ветви и лепестки колоний многочисленных акропор и монтипор. Несколько ниже этого буйства форм и красок выступают шаровидные мозговики и пориты. Их расцветка более спокойная — зеленовато-желтая, буро-зеленая, охристая. Там, где хоть какой-то участок не занят твердыми кораллами, поселяются альционарии, или мягкие кораллы. Они сплошным ковром облепляют все свободное пространство. Коричневые пальчатые колонии зинулярии перемежаются с серыми сфереллами. Представители рода саркофитон напоминают причудливые старинные граммофонные трубы с волнистыми краями, гигантские воронки или грибы на толстых ножках.

Шаровидные кораллы.

В этом пестром мире выделяются своей яркостью и сочностью расцветки мягкие ткани моллюсков из рода тридакна. Раковина гигантской тридакны беловатая или сероватая. Моллюск лежит на дне спинной стороной вниз, раскрыв створки. Широкие воланы мантии кажутся сделанными из голубого, зеленого или золотистого муара. Величина наиболее крупных экземпляров достигает полутора метров, а масса 200–250 килограммов, причем основная доля приходится на толстую известковую раковину. Недаром тридакны наряду с кораллами считаются герматипными, то есть рифообразующими организмами.

О гигантской тридакне сложено немало легенд, преимущественно, трагического содержания. Герой легенды, будь то нищий искатель жемчуга или прекрасный принц, нырнув на дно, случайно попадает ногой в коварно раскрытые створки и оказывается в плену у моллюска. Не в силах освободиться из этого живого капкана, герой погибает. Друзья несчастного вскоре находят его тело и рассекают кинжалами мускул, смыкающий створки. Под мантией тридакны они находят огромную жемчужину. В таких преданиях правда, как это часто бывает, почти неотличима от вымысла. Тридакна действительно обладает страшной силой, и человек не в состоянии руками развести ее створки. Моллюск с легкостью гнет железный лом и ломает деревянные колья, которые всовывают между створками. По этой причине не рекомендуется совать внутрь раковины живой тридакны руку или ногу. Но все же опасность тридакны значительно преувеличена. Во-первых, моллюска легко заметить по яркой окраске мантии. Во-вторых, самые крупные тридакны смыкают створки довольно медленно и не до конца.

Незнание этого обстоятельства затруднило добывание двух больших тридакн, предназначавшихся для Зоологического и Палеонтологического музеев. Однажды во время экспедиции на «Витязе» в лагуне атолла Ниниго в западной группе островов Адмиралтейства были обнаружены огромные моллюски этого рода. Три участника экспедиции, имея в своем распоряжении маленькую резиновую лодку, решили добыть моллюсков своими силами. Расчет был очень простым и основывался на известном предании о прочности замыкания створок. На конце короткого буксирного троса лодки, который едва доставал до дна, сделали большой узел и засунули его в раковину моллюска. Предполагалось, что тридакна немедленно закроется и сама себя поймает. Останется подтянуть ее кверху и отвезти на более мелкое место. Однако предположения не оправдались. Моллюск упорно не желал цепляться за узел, и веревка легко выскальзывала между створок. Попробовали стимулировать действия тридакны, покалывая ее мантию ножом, но и это не привело к желаемым результатам. Пришлось оставить лодку в качестве буйка над местом, где обнаружили моллюсков, и отправиться за длинной веревкой. Тридакну прочно перевязали под водой крест-накрест и только тогда смогли приподнять ее над грунтом для транспортировки к берегу. Серьезную опасность представляют собой края раковины тридакны, которые часто имеют остроту бритвы. Случаев поранения об эти края известно немало, но о них в легендах ничего не говорится.

Животные кораллового биоценоза: 1 — морской еж эхинометра, 2 — арабская ципрея, 3 — тигровая ципрея, 4 — трохус, 5 — крылорог, 6 — отшельник пагурус в раковине моллюска конус.

Что касается жемчужин, то здесь предания тоже не совсем точно передают истинное положение вещей. Жемчуг в тридакнах иногда образуется, причем соответственно размерам моллюска может достигать гигантской величины. Самая крупная из жемчужин найдена в 1938 году на Филиппинских островах под мантией огромной тридакны. Длина ее 24 сантиметра (форма жемчужины удлиненная, эллипсоидная), а масса более 6 килограммов. Как и все другие жемчужины из тридакны, эта ювелирной ценности не имела. Ведь у раковины тридакны нет перламутрового слоя, и образующиеся в ней жемчужины лишены характерной игры света. Это просто гладкие глыбы извести.

Тридакны съедобны и потому усиленно промышляются. Крупные экземпляры ловцы разделывают прямо под водой, чтобы не затруднять себя подъемом тяжелой раковины. Ныряльщик, вооруженный длинным ножом, быстро перерезает мускул-замыкатель, после чего отделяет мягкие ткани от раковины. Небольших моллюсков вылавливают целиком. В пищу употребляются все неокрашенные части тела животного, яркая мантия считается ядовитой.

Интенсивность размножения тридакны, по-видимому, очень высока. Так, на островах Тонга ежедневно вылавливают тысячи молодых моллюсков величиной с большой огурец и продают их на базаре за самую низкую цену. Крупными раковинами там выложены бордюры парковых дорожек, из них же складывают намогильные памятники. На рифе, кроме гигантской тридакны, встречается еще несколько видов этого рода, в том числе совсем маленьких. Тридакна кроцея поселяется в толще массивных шаровидных кораллов. Она постепенно обрастает скелетом коралла, и наружу выступает только край ее раковины с яркой мантией. Извлечь такую тридакну из коралла можно только при помощи молотка и зубила.

На тридакну похож близко родственный ей моллюск гиппопус, что в переводе с греческого означает «лошадиная нога». Форма раковины гиппопуса действительно напоминает копыто лошади. По размерам гиппопусы уступают гигантской тридакне, но все же достигают десятикилограммового веса.

И тридакны и гиппопусы подобно рифообразующим кораллам содержат в своих мягких тканях симбиотические одноклеточные водоросли, чем и объясняется яркая окраска их мантии.

Животные кораллового биоценоза: 1 — мраморный турбо, 2 — голожаберный моллюск глоссодорис, 3 — текстильный конус, 4 — элизия, 5 — каури-колечко, 6 — каури-монета, 7 — каури — змеиная голова, 8 — онцидиум, 9 — отшельник дарданус в раковине турбо, 10 — морской еж гетероцентротус.

Моллюски одна из самых многочисленных групп рифовых животных, здесь их насчитывается свыше 6 тысяч видов. На рифах Тихого и Индийского океанов часто встречаются крупные брюхоногие моллюски из рода лямбис, среди них выделяется своей величиной и красивой раковиной с розовым устьем обыкновенный лямбис. В Карибском море и Мексиканском заливе живет его собрат — гигантский стромбус. Стромбусы и лямбисы промышляются ради красивых раковин и вкусного мяса. Извлеченные из раковины моллюски продаются на базарах. Вместе с лангустами и рыбой они составляют значительную долю в торговле пищевыми продуктами.

Традиционный способ приготовления стромбусов довольно хлопотлив. Сначала их отмывают от слизи, для чего предварительно натирают золой или содой. Затем обжаривают на растительном масле с луком и приправляют лимонным соком.

Красивые розовые раковины охотно раскупают туристы. Сотни таких сувениров ежедневно привозят из Колумбии и Мексики в большой торговый город Виллемстадт на острове Кюрасао, принадлежащем Голландии. Здесь за каждую раковину можно получить приличную сумму денег. В местах добычи они, по-видимому, ничего не стоят, так как после извлечения мягких тканей раковину выбрасывают или используют для отделки бетонных изгородей, на что употребляют тысячи моллюсков.

Во время 6-го научного рейса советского исследовательского судна «Дмитрий Менделеев» в лагуне одного из атоллов архипелага Эллис наши биологи обнаружили целое поле крупных обыкновенных лямбисов. Для подсчета плотности поселения было решено собрать моллюсков с небольшой контрольной площадки. Шесть аквалангистов за несколько минут доставили в лодку свыше двухсот экземпляров. Средняя масса животного достигала двух килограммов. На каждом квадратном метре дна жил один такой моллюск. И это в условиях довольно интенсивного промысла, который ведут островитяне. Просмотр добытых животных показал, что большая часть из них имела преклонный возраст: зубцы раковин были стерты почти до основания, красивый цвет устья, присущий молодым экземплярам, потускнел. Таким образом, стало очевидно, что вылавливаются преимущественно молодые особи, у которых более нежное мясо и красивая раковина.

После подсчета и измерений всех добытых моллюсков вернули в родную стихию. Они немедленно запрыгали по песчаному дну с помощью подвижной ноги с узкой когтеобразной крышечкой на конце. Улегшись на грунт, моллюск высовывает из-под края раковины голову с парой выразительных желтых глаз. Зрение у стромбусов и лямбисов связано со значительной их подвижностью. Неподвижным или приросшим ко дну животным глаза практически не нужны, и они исчезли в процессе эволюции. Обитая на рифе и вблизи от него, стромбусы и лямбисы не трогают ни самих кораллов, ни других обитателей рифа, довольствуясь исключительно водорослями.

Кроме крупных представителей этих родов брюхоногих моллюсков, известно несколько десятков видов более мелких. Как правило, все они имеют своеобразную, иногда очень красивую раковину. Небольшой лямбис скорпио по очертаниям раковины напоминает скорпиона с загнутым хвостом. Очень обычный в Карибском бассейне стромбус пугилис отличается интенсивным оранжево-красным цветом устья.

Коралловые рифы изобилуют моллюсками с перламутровой раковиной; некоторые из них образуют жемчуг. Наиболее известны морские жемчужницы, еще в древности ставшие объектом промысла в Персидском заливе, Красном море, на юге Японии, Китая, а также в Мексиканском заливе и у берегов Австралии. Округлая или слегка удлиненная раковина морской жемчужницы внешне малопривлекательна. Она темно окрашена, а ее поверхность довольно шероховата. Перламутр у морской жемчужницы имеет дымчатый оттенок, поэтому и жемчужины отличаются великолепной игрой света. Правда, найти такую драгоценность можно далеко не в каждой раковине.

Промысел жемчуга только внешне романтичен, на самом деле это тяжелый и крайне опасный труд. В связи с тем, что запасы морских жемчужниц невелики, а растут эти моллюски очень медленно, повсеместно введены строгие правила лова: ограничены районы и сезоны сбора раковин, ведется контроль за экипировкой и оборудованием ловцов. Чтобы поддержать численность моллюсков и дать возможность заработка большому числу ловцов, повсюду запрещено использовать водолазное снаряжение и акваланги.

Опытные ныряльщики с самодельными очками или маской могут находиться под водой около одной минуты и за 30–40 погружений в день собирают до 2 тысяч раковин. Кроме прямой опасности, которая им угрожает со стороны акул и различных ядовитых морских животных, у ловцов жемчуга болят от разъедания морской водой глаза и от частых перепадов давления при погружениях — уши. Ныряльщики со стажем обычно страдают заболеванием легких и сердечно-сосудистой системы. Жизнь ловца жемчуга, как правило, непродолжительна, а его трудовая деятельность ограничивается всего несколькими годами. Заработки не только не обеспечивают безбедную жизнь преждевременно состарившегося ныряльщика за морскими сокровищами, но их с трудом хватает на ежедневные расходы, пока ловец жемчуга молод и полон сил.

Вскрытая жемчужница.

В дальнейшем, когда речь пойдет о морских подводных хозяйствах, мы еще вернемся к разговору о жемчуге.

На боковых сторонах больших шаровидных колоний кораллов, на плитах кораллового известняка сидят конические моллюски трохусы. Самой крупной раковиной обладает трохус нилотикус. Снаружи она белая, с красно-коричневыми полосами. Тяжелые раковины трохусов часто попадаются в выбросах на берегу. Если с помощью слабого раствора соляной кислоты или путем обкалывания удалить с раковины наружный известковый слой, под ним обнажится прекрасный белый перламутр.

В тех же местах, где водится трохус, обитает несколько видов моллюсков из рода турбо, также имеющих великолепную перламутровую раковину. В промысловом отношении наибольшую ценность представляют крупные мраморные турбо, но в дело идут и более мелкие виды. Раковины турбо и трохусов заготавливают на рифах в несметном количестве и затем используют для изготовления пуговиц, брошей, запонок и т. п. Из крупных турбо делают красивые перламутровые ложки.

Толстая раковина трохусов и турбо служит этим моллюскам надежной защитой от ударов волн. Передвигаясь по рифу, они прикрывают тело массивной раковиной, из-под которой видны лишь кончики щупалец. Если моллюск будет оторван волной от субстрата, он все равно не погибнет. Трохус при этом глубоко втягивает тело в раковину, а турбо прикрывает вход в устье массивной (у мраморного турбо до 200 граммов!) полусферической известковой крышечкой. Чтобы добраться до перламутрового слоя трохусов и турбо, нужно немало потрудиться.

Зато раковины брюхоногих моллюсков ципреид не требуют никакой обработки. Правда, они не перламутровые, а напоминают глазированный фарфор. Форма ципреид в общем приближается к яйцевидной. По нижней, более уплощенной стороне проходит продольная узкая щель — устье раковины. Часто оно снабжено зубцами и похоже поэтому на ощеренный рот. При однообразии формы ципреиды отличаются изобилием вариантов рисунка и расцветки. Судить об этом можно по прилагаемым фотографиям и рисункам, на которых, однако, представлены далеко не все известные виды этих моллюсков.

Ципреи питаются водорослями, образующими тонкий налет на коралловом известняке. Днем они прячутся в щели, забираясь на нижнюю сторону обломков мертвых кораллов. У спокойно сидящего моллюска мантия двумя широкими лопастями выступает из устья и прикрывает всю раковину. Обычно мантия буроватая или зеленоватая, иногда с неяркими пятнами, часто на ней имеются тонкие волосовидные выросты или бугорки, увеличивающие поверхность мягких тканей и служащие дополнительными органами дыхания. Если ципрею потревожить, она втянет мантию, и тогда обнаружится глянцевая поверхность раковины. Некоторые виды ципреид очень многочисленны, другие же встречаются крайне редко и представляют большую ценность для коллекционеров. В специальных каталогах стоимость составляет несколько сот долларов. Крупные фирмы, специализирующиеся на торговле раковинами, получают от продажи таких ципреид изрядные прибыли. Ими торгуют также в маленьких лавочках и на рынках всех приморских тропических стран. Здесь же можно за небольшую плату приобрести бусы из нанизанных раковинок мелких массовых видов ципреид, которые в прошлом играли огромную роль в экономике и торговле целых народностей.

Ципреиды монетария-монета и монетария-колечко служили (кое-где и сейчас служат) в качестве денег. Маленькие, блестящие прочные раковинки хранились в мешочках или нанизанными в виде бус. Ими расплачивались за приобретенные товары, используя как мелкую разменную монету. Под староиндийским названием «каури» раковины этих двух видов моллюсков, живущих только на рифах Тихого и Индийского океанов, обошли почти весь мир. По-видимому, это были единственные предметы, которые уже в глубокой древности попали с коралловых рифов в самые отдаленные уголки Старого Света — Африки к Евразии. Их нашли в неолитических захоронениях в Центральном Китае и при раскопках одной из могил XII династии египетских фараонов (примерно 500 лет до нашей эры). Месопотамия того времени служила транзитным пунктом на пути перевозки каури из Аравии на Кавказ. Ценились эти раковины и у скифов. По-видимому, через них каури попали в Западную Европу. Начиная с IX века раковины каури используют для украшения сбруи на Одере, на территориях нынешних Швеции, Литвы и Белоруссии. Средневековые мастера Европы имели обыкновение нашивать раковины этих моллюсков на свои кожаные рабочие фартуки. Посетители краеведческого музея в городе Печоры Псковской области могут полюбоваться ожерельем из каури, найденным при раскопках захоронения, относящегося к XII–XIV векам. Мордовские и чувашские женщины укрепляли каури на праздничные налобные повязки. В качестве украшений каури попали даже к башкирам и киргизам.

Особенно высоко ценились раковины каури народами Западной и Центральной Африки: ими обшивали головные уборы, сосуды для хранения растительного масла и молока, корзины, сумки. Раковинками каури инкрустировали изделия из дерева, щиты, барабаны.

Народы Новой Гвинеи и островов Океании широко используют каури для инкрустации ими ритуальных масок. Особенно эффектно выглядят новогвинейские деревянные маски с глазами из раковин. Впрочем, их вставляли также и в глазницы препарированных черепов убитых врагов.

Африканцы, которые не могли видеть живых моллюсков и не были осведомлены об их происхождении и жизни, придавали раковинам мистическое значение. Особенно их поражала форма устья, похожая на зубастый оскаленный рот. Поэтому каури было принято носить в качестве талисмана, оберегающего его владельца. Чем больше каури, тем надежнее защита таинственных сил, заключенных в раковины. И вот вожди и другие власть имущие лица стараются перещеголять друг друга в накоплении каури. Один из колдунов Западной Африки таскал на себе цепь из 20 тысяч раковин (22 килограмма!). Африканские царьки награждали своих подданных знаками отличия, заменявшими ордена, которые также изготовлялись из каури. Носили эти награды на лбу, свешивая их на лицо. Расположение раковины на знаке отличия имело вполне определенный символический смысл. Была выработана даже своеобразная письменность. Две каури, обращенные друг другу острыми концами, означали понятие «дружба», концами врозь — «вражда», две каури и перышко — «свидание». Кроме всего прочего, каури имели также и непосредственную потребительскую ценность как украшения. Радуя глаз и формой и цветом, они очень красиво выделяются на фоне темной кожи и черных волос прически.

В качестве денег первыми стали использовать каури древние китайцы. Еще за полторы тысячи лет до нашей эры они расплачивались за приобретенный товар раковинами каури, привозимыми с островов Рюкю. Для удобства хранения и облегчения подсчета раковины просверливали и нанизывали на шнурок. Обычай носить каури в связках столь хорошо укоренился, что при введении медных денег (это произошло в Китае около 200 года до нашей эры) монеты изготавливались с отверстием для шнурка. Иероглифический знак старинной китайской письменности, обозначающий слово «деньги», схематически изображает раковину моллюска монетария-монета. В несколько измененном виде этот знак сохранился в Китае до наших дней и лежит в основе около двухсот иероглифов, обозначающих такие понятия, как «деньги», «продажа», «торговля», «банковский оборот» и т. д.

Наряду с металлическими деньгами каури имели хождение в Китае в течение многих столетий. Знаменитый венецианский путешественник Марко Поло, посетивший Китай в конце XIII века, указывал, что вместо денег китайцы используют морские раковины, причем за 80 раковин можно получить одну серебряную монету. Впрочем, в южной китайской провинции Юньнань, а также в Таиланде каури имели хождение в роли денег вплоть до конца XIX века. В XII–XIV веках каури в качестве монет использовались даже на северо-западе Руси, в Новгородской и Псковской землях. Кое-где в Индии и в середине этого века раковины служили разменной монетой, и есть все основания предполагать, что и в наши дни там можно получить сдачи не металлической монеткой, а раковинами.

Ожерелья из каури — традиционное украшение многих народов тропических стран.

Курс монет из раковин рифовых моллюсков подвергался заметным колебаниям и зависел от их ввоза. Пока каури были немногочисленными, они ценились значительно выше. На торговле раковинами получали огромные прибыли европейские купцы. Скупая на островах Тихого и Индийского океанов дешевые там каури, они везли их в Западную Африку, где сбывали с большой выгодой, так как разница в цене была десятикратной. В 1721 году из Занзибара в Гвинею вывезли 150 миллионов каури и этим несколько снизили их курс. Но ввоз раковин, несмотря на это, продолжал расти. В 1800 году в Гвинее было продано 950 миллионов штук каури, а в 1857 году — 2 миллиарда. Подсчитано, что в течение XIX века в Западную Африку было завезено не менее 75 миллиардов каури (около 115 тысяч тонн). Если все эти раковины нанизать на одну нитку, то ее можно было бы четыре раза протянуть от Земли до Луны! Масштабы поистине космические.

Когда деньги, будь то золото, серебро, ассигнации или раковины, попадают в руки стяжателей, они несут многим людям страдания и горе. Маленькие, блестящие и сами по себе такие безобидные раковины каури стали невольной причиной отчаяния многих тысяч африканцев. Дело в том, что именно этой монетой расплачивались работорговцы за приобретение в Западной Африке чернокожих рабов. В 1624 году черный невольник продавался в Камеруне за две-три горсти (около 60 штук) раковин. В Уганде вплоть до конца XIX века, когда работорговля была официально уже запрещена, раба все же можно было приобрести за двести-триста каури. Те самые купцы, которые привозили раковины в Африку, реализовывали на месте свою выручку и отправлялись дальше на запад, транспортируя живой товар для колонизаторов Америки.

Новогвинейские резчики по дереву инкрустируют раковинами каури ритуальные маски.

По своему систематическому положению к каури близки овулы. Раковина этого моллюска совершенно белая, по форме и величине она напоминает куриное яйцо, отчего и произошло название моллюска (слово «овулум» по-латыни означает «яичко»). Мантия живого моллюска двумя широкими краями прикрывает всю раковину. Она имеет густо-черный бархатистый цвет с красивым рисунком из белых точек. Питается овула мягкими кораллами, в колониях которых она выедает значительные участки. Потревоженный моллюск, подобно ципреям, втягивает мантию внутрь, и тогда обнажается глянцевая, ослепительно белая поверхность раковины. Овула — единственный брюхоногий рифовый моллюск, раковина которого имеет такой цвет. Это обстоятельство не прошло мимо внимания местного населения. Аборигены Новой Гвинеи придают раковине овулы особое магическое значение. Она служит непременным элементом в боевом или танцевальном убранстве воина. Раковину овулы носят на шнурке на груди новогвинейские женщины.

Живая овула на мягком коралле.

Раковина брюхоногих моллюсков конусов почти такая же красивая, как у ципреид. Форма ее вполне соответствует названию: она действительно коническая. У некоторых видов рисунок находится на поверхности, у других он скрыт под буро-коричневым слоем рогоподобного вещества — конхиолина. Мелкие виды конусов в изобилии попадаются на любых частях рифа, более крупные держатся под нависшими колониями кораллов, на нижней стороне обломков полипняка или на глубине нескольких метров. Все они — хищники, убивающие свою добычу уколами ядовитых зубов. Известно, что у брюхоногих моллюсков в ротовой полости помещается терка, или радула, состоящая из множества мелких зубчиков. При помощи радулы моллюск соскабливает и измельчает пищу. Зубцы в радуле конусов имеют необычное строение и похожи на зубы ядовитых змей. Они сильно вытянуты и заострены, а внутри зуба проходит канал, по которому из особых ядовитых желез в тело жертвы вводится яд.

Питаются конусы многощетинковыми червями, моллюсками других видов, а некоторые поедают только рыбу. По-видимому, ядовитый аппарат служит этим моллюскам не только для нападения, но и для защиты. Во всяком случае, достоверно известно, что иногда пойманный конус прокалывал кожу человека и вводил в ранку сильный паралитический яд.

Потенциально все конусы ядовиты, но наибольшее число поражений наносят человеку крупные виды с красивой раковиной. Может быть, это объясняется тем, что красивые моллюски чаще привлекают внимание людей, чем некрасивые. К сожалению, статистика показывает, что укол ядовитых зубов конуса в одном случае из трех оканчивается смертью. А из числа людей, пораженных красивым географическим конусом, умирает половина.

Не нужно преувеличивать опасность конусов. Эти моллюски при первом прикосновении втягивают под защиту раковины и нежную мантию, и ногу, и голову с опасным подвижным хоботком. Но… один моллюск из нескольких тысяч по каким-то неведомым причинам вдруг неожиданно проявляет активность и становится тогда опаснее акулы. Если верить той же статистике, то в бассейне Тихого океана на каждую жертву акулы приходятся две-три смерти от поражения конусом.

Текстильный конус красив, но опасен.

Не все брюхоногие моллюски на рифе отличаются красивой формой и расцветкой раковины. У верметуса раковина совсем неинтересная. Она имеет вид белой известковой трубки и даже не закручена в спираль. Раковина прикрепляется к субстрату почти по всей длине, у старых особей она часто обрастает кораллом и оказывается внутри колонии, а наружу выступает только устье. Неопытный наблюдатель может легко принять этого моллюска за крупного многощетинкового червя из семейства серпулид, которые тоже часто встречаются на рифе и строят известковые трубки, похожие на раковину верметусов. Большинство брюхоногих моллюсков подвижны, они активно ищут себе пропитание. У верметуса в связи с потерей способности к передвижению выработался необычный способ улавливания пищи. Высунувшись из устья, моллюск выделяет вокруг себя завесу из слизи. В эту своеобразную ловчую сеть попадаются различные мелкие планктонные организмы. Периодически моллюск проглатывает слизь вместе с уловом и выпускает вокруг себя новую завесу.

У черного моллюска скутуса небольшая раковина почти целиком скрыта под мантией, а красивые маленькие моллюски из группы голожаберных раковины вообще лишены. На коралловых рифах встречается много видов голожаберных моллюсков, все они отличаются удивительно красивой расцветкой. Самый крупный безраковинный моллюск кораллового рифа — это аплизия, или морской заяц. Такое название животное получило благодаря крупным придаткам на голове, напоминающим заячьи уши. На этом, впрочем, сходство с зайцами и кончается. Тело аплизии, похожее на большой слизистый комок с двумя лопастями по краям, окрашено в охристый или коричневый, реже фиолетовый цвет с более светлыми пятнами по всей поверхности. Морской заяц может ползать по дну и медленно плавать с помощью боковых лопастей. Питается моллюск водорослями. В случае опасности выделяет пурпурную жидкость, которая, окрашивая воду, скрывает его от глаз хищника.

На коралловом рифе обитает множество ракообразных, от маленьких крабиков, прячущихся между ветвями кораллов, до огромных лангустов. Большинство рифовых ракообразных имеют яркий цвет, что служит им надежной маскировкой в пестром коралловом мире.

Лангуст по форме тела несколько напоминает речного рака, однако лишен клешней — все ноги оканчиваются коготками. Животное длиной 40–50 сантиметров не редкость, но кажется еще более крупным благодаря торчащим вперед жестким усам с толстыми основаниями. По дну лангуст передвигается, медленно перебирая ногами, а в случае опасности быстро плавает задом наперед, подгребая под себя воду мощным хвостовым плавником. Днем лангусты прячутся под нависающими плитами кораллов, в нишах и туннелях рифа. Иногда из-под укрытия наружу торчат кончики усов. При попытке вытащить лангуста из убежища за усы последние можно вырвать, но самого рака достать таким способом невозможно. Если потревоженному животному не удается спастись бегством, оно крепко упирается в стенки своего помещения. Опытные охотники за лангустами, заметив жертву, стараются обнаружить в задней стенке убежища хоть небольшое отверстие, через которое просовывают острую палочку. Слегка покалывая ею лангуста сзади, они заставляют огромное ракообразное покинуть спасительные заросли кораллов и выйти на чистую воду. При выходе из убежища лангуста хватают за панцирь головогруди, остерегаясь при этом ударов мощного хвоста, по краям которого сидят острые шипы.

Еще более остроумный способ ловли лангустов несколько напоминает охоту на норных зверей с таксой, только в этой подводной охоте роль собаки исполняет осьминог. Как известно, этот головоногий моллюск — природный враг ракообразных, и потому лангуст всеми способами избегает встречи с ним. Специальной дрессировки осьминог не требует, тем более что она, по-видимому, и невозможна. Для успешной охоты вполне достаточно поймать осьминога и показать его лангусту или же, прицепив спрута с помощью крючка на веревку, пустить его в убежище рака. Как правило, лангуст незамедлительно выскакивает наружу и попадает в руки ловца, если, конечно, последний не зазевается, так как бегство лангуста всегда бывает стремительным.

Питается лангуст животной пищей, главным образом моллюсками, на охоту выходит по ночам. Впрочем, в своих укрытиях на рифе он добывает себе пропитание и в дневные часы. Лангусты, как крупные хищные животные, никогда не бывают многочисленны, потому и промысел их ограничен. Благодаря высоким вкусовым качествам их мясо повсеместно считается деликатесом. Пойманных лангустов живьем доставляют потребителям. Владельцы приморских ресторанов тропических стран охотно приобретают лангустов и держат их в садках, опущенных прямо в море, где посетитель ресторана может выбирать себе любого на ужин.

Лангуст — самое крупное ракообразное кораллового рифа.

Ни один коралловый риф не обходится без раков-отшельников, причем они здесь, как большинство других рифовых животных, ярко и пестро окрашены.

Изобилие брюхоногих моллюсков обеспечивает отшельникам свободный выбор подходящих по форме и размерам раковин. Здесь можно видеть отшельников красного цвета в белую крапинку, отшельников черно-белых, голубоватых, зеленых. Некоторые достигают значительных размеров и поселяются в раковинах таких крупных моллюсков, как мраморный турбо. Тяжелые раковины трохусов тоже не остаются пустыми после гибели моллюска. В них поселяются отшельники с длинным, почти червеобразным телом, которое только благодаря этой форме можно поместить в узких ходах спирали трохуса. Маленький и хилый отшельник с трудом таскает на себе тяжелую раковину, но его усилия окупаются прочностью убежища. Даже в раковинах конусов поселяются особые виды отшельников, тело которых листовидно уплощено, как бы сплющено в спинно-брюшном направлении. И конечности и клешни такого рака-отшельника тоже плоские. Как и повсюду, отшельники питаются разнообразной растительной и животной пищей, не брезгуя разлагающимися веществами, особенно обильными на рифах, загрязненных хозяйственной деятельностью человека. Можно с уверенностью сказать, что большое количество мелких отшельников — верный признак того, что риф находится в неблагополучном состоянии.

Маленькие крабики, зеленые, розовые, черные, коричневые, живут внутри коралловых кустов. На каждом виде кораллов свой набор крабов, сливающихся по цвету с кустом, который дает им прибежище. Между кораллами, цепляясь, пробираются более крупные крабы величиной с куриное яйцо или несколько побольше. Панцири их толстые, ноги короткие с сильными клешнями и мощными когтями. Такого краба не смывает с рифа даже сильный прибой. Цвет коралловых крабов обычно коричневый или красноватый, у атергатиса на спине виден нежный рисунок из тонких белых линий, эрифия отличается большими красными глазами, поверхность панциря и клешней краба актеи покрыта множеством бугорков.

Все крабы при опасности прячутся в щели, забираются в узкие пространства между ветвями кораллов. Упираясь толстыми ногами в стенки убежища, они прочно там удерживаются. Чтобы добыть для коллекции такого краба, приходится молотком и зубилом обкалывать твердый известняк. Если внутри нет дополнительных запасных ходов, поймать его довольно легко. Гораздо труднее ухватить плоского, быстро плавающего краба таламиту, который никогда не пытается забраться в щель, а в случае преследования спасается бегством. Плавает он с помощью уплощенных веслообразных задних ног.

На внешнем откосе гребня рифа среди зарослей ветвистых кораллов, подобно гигантским тропическим цветкам, сидят удивительные иглокожие животные, которые так и называются морскими лилиями. Пять пар нежных перистых рук медленно колышутся в прозрачной воде. Маленькое тело морской лилии, расположенное в центре «цветка», почти незаметно. За коралл цепляются многочисленные извивающиеся прикрепительные усики, прикрытые сверху руками. Размер животного в размахе рук примерно с чайное блюдечко, расцветка преимущественно темная: вишневая, черная или темно-зеленая; некоторые виды окрашены в лимонно-желтый цвет или же в желтый с черным. Расставленные руки морской лилии служат для улавливания пищи — мелких планктонных организмов и частиц детрита. Ротовое отверстие находится в центре тела и обращено вверх.

Морские лилии малоподвижны. Цепляясь усиками за неровности кораллов, они медленно передвигаются по рифу, а оторвавшись от него, грациозно плавают, взмахивая перистыми руками. Несмотря на неподвижность и безобидность, добыть для коллекции хороший экземпляр лилии очень трудно, так как при малейшем прикосновении она обламывает себе кончики рук. Самокалечение — характерная защитная реакция этих иглокожих. При нападении они жертвуют одной или несколькими руками, чтобы только остаться невредимыми; недостающий орган вскоре вырастает снова.

При работе на рифе, особенно если тело не защищено плотным комбинезоном, нужно внимательно следить, чтобы не наколоться на тонкие длинные иглы морского ежа диадемы. Черное тело этого ежа величиной с яблоко прячется в расщелине или под нависающей колонией коралла, а наружу торчат пучки тончайших иголок. При рассматривании иголки под микроскопом видно, что вся ее поверхность усеяна мельчайшими направленными назад острыми зубчиками. Жесткая, как проволока, игла диадемы легко протыкает кожу и там обламывается (она ведь все-таки известковая!). При любой попытке вытащить иглу из ранки она только глубже уходит в тело. Внутри иглы проходит сквозной канал, и по нему в ранку попадает ядовитая жидкость, вызывающая сильную боль.

Длинные иглы морского ежа диадемы угрожающе направлены во все стороны.

Некоторые обитатели рифа используют пространство между иглами диадемы, чтобы скрываться там от нападения хищников. Так поступают маленькие рыбки кардиналы из родов парамия и сифамия. Рыба кривохвостка (эолискус) располагает свое узкое тело параллельно иголкам ежа, причем держится хвостом вверх. Такую же позу принимает и другая рыбка — ежовая уточка, или диадемихтис, которая имеет к тому же покровительственную окраску: по спине, бокам и брюшку узкого черного тела ежовой уточки проходят продольные белые линии, создавая видимость игл.

Пищей диадемам, как и многим другим морским ежам, служат различные водоросли, кроме того, исследованиями, которые проводились на острове Кюрасао в Карибском море, недавно было установлено, что по ночам диадемы выбираются из своих укрытий и поедают мягкие ткани рифообразующих кораллов. Несмотря на грозное оружие в виде ядовитых иголок, диадема не гарантирована от нападения хищников. Большая синяя коралловая рыба-спинорог, или балистес, без особого труда извлекает диадему из ее убежища, разбивает о риф панцирь и поедает внутренности.

Рыбы из семейства губанов глотают мелких диадем целиком вместе с иглами, а крупных ежей предварительно разбивают на части. Немецкий зоолог X. Фрике провел интересный опыт по изучению реакций спинорогов и губанов на вид пищевых объектов. Оказалось, что эти рыбы в поисках пищи руководствуются исключительно зрением. Им были предложены три модели: черные шары, связанные пучками длинные иголки и шары с воткнутыми иглами. Рыбы всегда нападали только на шары с иглами, а на другие модели не обращали никакого внимания. Особую активность губаны и спинороги проявляли, если иглы на моделях шевелились, как у живых ежей.

Губаны и спинороги охотятся на морских ежей только в дневные часы, с наступлением темноты они впадают в глубокий сон. Может быть, именно по этой причине диадемы днем не показываются и проявляют активность преимущественно по ночам. Эти морские ежи обладают еще одной характерной особенностью: на ровных открытых участках дна они собираются в правильные группы, причем один еж от другого находится на расстоянии длины иглы. В поисках пищи перемещаются не отдельные животные, а вся группа целиком, благодаря чему обеспечивается коллективная защита. Стадное поведение диадем — уникальное явление во всем типе иглокожих.

Встреча со скоплением диадем не сулит ничего приятного, но еще более печальные последствия вызывает контакт с большим вишнево-красным морским ежом токсопнеустесом, хотя у него вовсе нет игл. Этот еж, достигающий величины крупного плода грейпфрута, имеет мягкое кожистое тело, на поверхности которого расположено множество маленьких щипчиков, так называемых педициллярий. Подобные щипчики имеются у всех морских ежей и звезд, с их помощью животные очищают поверхность тела от попавших частиц ила и других посторонних предметов. У лишенного игл токсопнеустеса педициллярии играют защитную роль. Когда морской еж спокойно сидит на дне, все его щипчики медленно раскачиваются из стороны в сторону, раскрыв створки. Если к педициллярии прикоснется какое-нибудь живое существо, оно будет немедленно схвачено. Педициллярии не ослабляют хватку, пока животное двигается, а если оно слишком сильное, они отрываются, но не разжимают своих створок. Через прокол щипчиков в ранку попадает сильный яд, который парализует врага. Так токсопнеустесы спасаются от нападения морских звезд и других рифовых хищников.

Для человека яд этого морского ежа тоже опасен. Японский ученый Т. Фудживара, исследуя токсопнеустеса, получил всего один укол крошечных щипчиков. Впоследствии он подробно описал то, что случилось вслед за поражением. Боль от укуса быстро распространилась по руке и достигла сердца, затем наступил паралич губ, языка и лицевых мышц, потом последовало онемение конечностей.

Больному стало несколько лучше только через шесть часов.

К счастью, токсопнеустес встречается относительно редко, но все же он хорошо известен местным жителям. Рыбаки на южных островах Японии называют токсопнеустеса убийцей, так как известны случаи смертельного поражения людей этим морским ежом.

Весьма примечательно, что близкородственные токсопнеустесу морские ежи трипнеустесы, также живущие на рифах, совершенно безопасны. В Карибском море на острове Мартиника их даже употребляют в пищу. Собранных на рифе ежей разбивают и вынимают из скорлупы икру, которую затем уваривают до получения густой тестообразной массы. Готовым продуктом заполняют пустые половинки панцирей и продают лакомство вразнос.

Морской еж трипнеустес совершенно безопасен.

Население Мартиники потребляет так много ежей, что кое-где из панцирей образовались целые горы, подобные кухонным кучам из раковин моллюсков, оставленным древним населением Европы.

В гетероцентротусе не каждый узнает морского ежа. У него необычное по расцветке коричнево-красное тело, такого же цвета и толстые иглы, напоминающие по форме и величине сигары, каждая со светлым широким кольцом около наружного конца. Гетероцентротус сидит, забившись в узкую щель, на самом прибойном месте рифа. Толстыми иглами он накрепко упирается в стены своего убежища.

Маленькие морские ежи эхинометры своими короткими зелеными иглами сверлят себе в коралле небольшие пещерки. Часто вход в пещеру зарастает, и тогда еж оказывается заживо замурованным в своем убежище.

На коралловом рифе живут морские звезды. Здесь можно видеть красивую ярко-синюю линкию с тонкими прямыми лучами и похожую на буханку круглого хлеба коричневую кульциту. Очень эффектны шипастые трехцветные протореастеры, но самая известная морская звезда коралловых рифов — это, конечно, терновый венец, или акантастер.

Среди колоний кораллов в воде медленно колышут щупальцами гигантские актинии стойхактис. Диаметр ротового диска такой актинии вместе с тысячами щупалец достигает иногда метра. Между щупальцами постоянно прячется либо парочка пестрых креветок, либо несколько рыбок — морских клоунов, или амфиприонов. Эти сожители стойхактиса ничуть не опасаются его щупалец, а сама актиния никак не реагирует на их присутствие. Обычно рыбки держатся поблизости от актинии, а в случае опасности смело ныряют в самую гущу щупалец и таким образом избегают преследования. Всего известно свыше десятка видов амфиприонов, но в каждой актинии прячутся представители только одного из них, причем рыбки ревностно охраняют «свою» актинию от посягательств других видов.

Выше уже шла речь о некоторых рыбах, обитающих в биоценозе кораллов. Всего их известно свыше 2500 видов. Как правило, все они имеют яркую окраску, служащую рыбам хорошей маскировкой в пестром коралловом мире. Многие из этих рыбок питаются кораллами, обкусывая и перемалывая кончики ветвей.

Для ловли коралловых рыб существует довольно простой, но очень надежный прием. На прогалине между кустов расстилают мелкоячеистую сетку и в ее центр крошат несколько веток коралла. Немедленно к этому месту устремляется множество рыбок, привлеченных излюбленной пищей. Остается вынуть сеть из воды, и наверняка часть рыб будет поймана. Попытки добыть коралловую рыбку при помощи сачка всегда оканчиваются неудачей. На рифе все прочно и неподвижно, поэтому всякий шевелящийся предмет таит в себе потенциальную угрозу. Коралловые рыбки прячутся от приближающегося сачка в колючие заросли, и выгнать или выманить их оттуда уже не удается.

О красоте коралловых рыбок написано очень много, но все описания бледнеют перед действительностью. Когда после первой советской экспедиции к коралловым рифам Океании был снят небольшой цветной кинофильм, многие зрители, в том числе и биологи, ранее никогда не видевшие живых коралловых рыбок, принимали натуральную киносъемку за цветную мультипликацию.

Отдельные виды рыб кораллового биоценоза ядовиты. Очень красивые розовые крылатки с белыми полосами и такого же цвета лучами плавников держатся на виду, так как защищены целой серией ядовитых шипов. Они настолько уверены в своей неприкосновенности, что даже не пытаются уйти от преследования.

Прекрасная внешность крылатки обманчива — прикасаться к этой рыбе нельзя, так как укол ее длинных лучей очень ядовит.

Неприметная камень-рыба тихо лежит на дне, полузарывшись в коралловый песок. На нее легко наступить босой ногой, и тогда дело может окончиться очень печально. На спинной стороне тела камень-рыбы имеется несколько ядовитых желез и короткие острые шипы. Попавший в ранку яд вызывает сильнейшую боль и общее отравление. В результате паралича или сердечной недостаточности пострадавший может погибнуть. Даже в случае благоприятного исхода полное выздоровление наступает только через несколько месяцев.

Коралловая рыбка-ангел.

Чтобы покончить с опасностями, подстерегающими на рифе человека, нужно еще сказать об акулах и муренах. Акулы часто навещают пространство над рифом или держатся вблизи его наружного края. Их привлекают различные рыбы, кормящиеся на рифе, но известны случаи нападения акул на ныряльщиков за жемчужницами. Змеевидные мурены, достигающие иногда солидных размеров, прячутся в самом рифе. Очень часто из расщелины торчит голова крупной мурены с приоткрытой зубастой пастью. Эта сильная и коварная рыба может нанести своими острыми как бритва зубами большие резаные раны. В Древнем Риме богатые патриции содержали мурен в специальных бассейнах и откармливали для праздничных пиршеств. По некоторым преданиям известно, что в бассейн с крупными муренами бросали провинившихся рабов, и рыбы быстро с ними расправлялись.

Теперь поговорим о том, что угрожает существованию коралловых рифов, что может вызвать их угнетение и гибель. В своей книге «Жизнь и смерть кораллового рифа» Жак-Ив Кусто и журналист Филипп Диоле затрагивают эту важную проблему. По их мнению, главная причина гибели рифов в наши дни кроется в неосмотрительной хозяйственной деятельности человека. Однако не следует забывать, что рифы чаще всего погибают в результате стихийных бедствий.

Всю последнюю неделю января 1918 года на побережье Квинсленда непрерывно шли ливневые дожди. Потоки пресной воды обрушились на берега, на море и на Большой Барьерный риф. Это были самые сильные ливни, когда-либо регистрировавшиеся метеослужбой Австралии: за восемь дней выпало 90 сантиметров осадков (для сравнения укажем, что в Ленинграде, который славится влажным климатом, за год их выпадает всего 55–60 сантиметров). В результате обильных дождей распреснился поверхностный слой моря, а во время низкой воды струи дождя хлестали прямо по кораллам. На рифе начался мор. Гибли кораллы, водоросли и прикрепленные обитатели кораллового биоценоза. Подвижные животные спешили уйти поглубже, где опреснение ощущалось не так сильно. Но бедствие распространилось и в глубину: гниение погибших кораллов вызвало отравление воды вблизи рифа и стало причиной гибели множества его обитателей. Многие участки Большого Барьерного рифа были мертвы. Для их восстановления понадобилось несколько лет.

В январе 1926 года ливни погубили коралловые рифы вблизи островов Таити, а в 1965 году сильные продолжительные дожди стали причиной гибели богатого рифа в бухте острова Тонгатапа в архипелаге Тонга.

В результате ливней коралловые рифы обычно погибают на значительном пространстве, так как сильные и продолжительные дожди захватывают целые области, а не отдельные ограниченные участки.

Коралловый риф, уничтоженный дождями, через некоторое время восстанавливается на прежнем месте. Пресная вода хотя и убивает все живое на рифе, но не разрушает коралловых построек. Через несколько лет скелеты мертвых кораллов обрастают новыми живыми колониями, и риф возрождается в прежней красе.

Совсем иначе дело обстоит при ураганах. Известно, что в тропических морях периодически случаются сильнейшие бури, которые иногда принимают характер стихийных бедствий. Рассказ о причинах ураганов, об их разрушительной силе и последствиях еще впереди, здесь речь пойдет только о воздействии ураганов на рифы.

В 1934 году циклоном был разрушен коралловый риф у острова Лоу на Большом Барьерном рифе Австралии. Ветер и волны буквально не оставили камня на камне: все было сломано, перемешано, и обломки занесены песком. Восстановление рифа шло очень медленно, а через 16 лет, в 1950 году, молодые коралловые поселения были сметены новым циклоном.

Сильнейшие разрушения рифу нанес жестокий ураган, обрушившийся в 1961 году на побережье Британского Гондураса (Карибское море). Столь же сильный циклон разрушил в 1967 году риф на острове Херон (Большой Барьерный риф). Случилось так, что именно на этом маленьком островке незадолго до бедствия была организована Биологическая станция, принадлежащая Австралийскому комитету по изучению Большого Барьерного рифа. Ученые еще не успели серьезно обследовать свои новые владения и описать риф острова Херон, как от него не осталось и следа. Дальнейшая их работа началась с изучения восстановления рифа после катастрофы.

Разрушительные циклоны обладают ограниченным радиусом действия. Если длительные ливневые дожди наступают широким фронтом, то путь циклона представляет собой сравнительно узкую полоску. По этой причине он разрушает только отдельные участки или небольшие рифы, тогда как соседние остаются неповрежденными.

Что же происходит на рифе при прохождении циклона? Наиболее исчерпывающий ответ на это дает сотрудник университета Южной Пацифики Питер Беверидж, который обследовал один из таких разрушенных рифов сразу после того, как туда в 1972 году наведался ураган по имени «Биби». «Биби» широко прошелся по западной части экваториальной зоны Тихого океана. Его эпицентр пересек атолл Фунафути, тот самый атолл, на котором проводились бурения для проверки теории Ч. Дарвина. Сразу после катастрофы П. Беверидж покинул свой уютный кабинет декана подготовительного факультета в столице Фиджи Суве и отправился на далекий Фунафути. Он застал картину полного разрушения. Процветавший тропический остров был практически уничтожен. Стройные кокосовые пальмы — основа пропитания островитян — повергнуты наземь. Местные жители рассказывали, что волны перекатывались через дома и ломали деревья. Чтобы не быть смытыми в океан, люди привязывали себя к стволам пальм, но и эта мера спасла не всех. Атолл Фунафути состоит из нескольких островков и ряда рифов, окружающих лагуну диаметром около 20 километров. В ветреную погоду по лагуне гуляют солидные волны, во время урагана они достигают гигантской величины. Но еще большими были те валы, которые подходили со стороны открытого океана. Коралловые рифы отличаются прочностью и выносливостью, но и они не устояли. Отдельные оторвавшиеся колонии или их обломки перекатывались волнами и играли роль пушечных ядер. Они разбивали живые колонии и порождали новые обломки, которые, в свою очередь, бомбардировали риф. Ураган намыл новые отмели, занес обломками коралла и песком прежние живые участки рифов, создал новые протоки между островами и воздвиг из обломков рифов новые острова. Преобразился весь атолл. Коралловые поселения на Фунафути были детально описаны английской экспедицией 1896–1898 годов; в 1971 году их обследовала комплексная экспедиция Академии наук СССР на научно-исследовательском судне «Дмитрий Менделеев». За 75 лет они почти не изменились. После «Биби» описание этих рифов нужно делать заново.

Известны случаи гибели рифа под потоками жидкой лавы, выливающейся в море из жерла действующего вулкана. Так были уничтожены коралловые рифы вокруг вулканического острова Кракатау вблизи Явы, когда 26 августа 1883 года произошло самое сильное вулканическое извержение за всю историю человечества. После страшного взрыва, который был слышен даже на побережье Австралии, из жерла вулкана поднялся столб пара высотой более 20 километров, а сам остров Кракатау превратился в массу раскаленной лавы и камней. В кипевшей воде погибло все живое. Но и менее значительные извержения могут быть причиной гибели рифа. Так, погиб коралловый риф в 1953 году при извержении одного из вулканов на Гавайских островах.

Коралловая рыбка-император.

Грозную опасность для живых коралловых рифов представляют землетрясения. Одна из таких катастроф произошла у берегов Новой Гвинеи, вблизи маленького приморского городка Маданг. В ночь с 30 октября на 1 ноября 1970 года мощные подземные толчки потрясли город и бухту. Эпицентр землетрясения находился в море, поэтому городок не пострадал, но риф был разрушен на протяжении нескольких километров. От первых ударов обломились и рухнули на дно тонкие нежные веточки кустистых и древовидных кораллов. Массивные шаровидные колонии оторвались от субстрата, но первое время оставались на своих местах. Землетрясение сопровождалось волнением моря, вызванным подземными толчками. Как свидетельствуют береговые наблюдатели, море вначале отступило, а затем стремительно поднялось на 3 метра выше нормального уровня в прилив. Уходящая и накатывающаяся волны смели плоские листовидные и дисковидные колонии. Пришли в движение оторванные от дна метровые и более крупные коралловые шары. Перекатываясь по рифу, они довершали разрушения. Много таких колоний скатилось вниз по склону гребня, другие же, хотя и оставались вблизи своих мест, были перевернуты. За несколько минут риф перестал существовать. То, что не было разбито и раздавлено, оказалось погребенным под слоем обломков. Отдельные уцелевшие животные кораллового биоценоза в ближайшие за катастрофой дни погибли в результате отравления воды массой разлагающихся органических веществ.

Страшная угроза для коралловых рифов кроется в нашествии полчищ хищных морских звезд, которых ученые называют акантастер планци, а пресса и научно-популярная литература окрестили «терновым венцом». Еще совсем недавно, до 1960 года, «терновый венец» считался редкостью, но в 1962 году о нем заговорили не только зоологи, но также журналисты и государственные деятели. Неожиданно размножившись в несметных количествах, «терновые венцы» странным образом изменили свои вкусы и перешли с питания моллюсками на уничтожение рифообразующих кораллов. Массированному нападению морских звезд подверглись многие рифы Тихого океана, в том числе Большой Барьерный риф Австралии.

Для спасения кораллов понадобилось срочное вмешательство, но никто толком не знал, что именно следует предпринимать. Даже о самой морской звезде наука располагала весьма скудными сведениями. И вот ученые разных стран и различных специальностей устремились на коралловые рифы, чтобы как можно больше узнать о коварном «терновом венце» и найти его ахиллесову пяту. Акантастер — одна из самых крупных морских звезд: отдельные экземпляры достигают 40–50 сантиметров в размахе лучей. Молодые звездочки этого вида имеют типичное пятилучевое строение, но по мере роста число их лучей увеличивается и у старых экземпляров достигает 18–21. Вся спинная сторона центрального диска и лучей вооружена сотнями подвижных, очень острых шипов длиной 2–3 сантиметра. Благодаря этой особенности акантастер и получил свое второе название — «терновый венец». Тело звезды имеет сероватую или серо-голубую окраску, шипы красные или оранжевые.

Акантастер ядовит. Укол его шипа вызывает жгучую боль и последующее общее отравление.

«Терновый венец» способен довольно быстро передвигаться и забираться в узкие пространства между кораллами, но обычно эти звезды спокойно лежат на поверхности рифа, словно сознают свою неприступность. Размножаются они, выметывая в воду массу мельчайших икринок. Известный исследователь коралловых рифов директор Сиднейского зоологического музея профессор Франк Талбот и его жена Сюзетт провели специальное исследование по биологии «тернового венца». Ими установлено, что на Большом Барьерном рифе акантастер размножается летом (в декабре — январе), причем самка выметывает 12–24 миллиона икринок. Личинки держатся в планктоне, и ими могут питаться различные планктонные хищники, но едва личинки осядут на дно для превращения в молодую звезду, как становятся ядовитыми. Врагов у «тернового венца» немного. Достоверно известно, что этих звезд поедают крупные брюхоногие моллюски харония, или тритон. Распространены акантастеры по всей тропической зоне Тихого и Индийского океанов.

«Терновый венец» ощетинил свои ядовитые колючки.

Подобно многим другим морским звездам, «терновый венец» хищник. Мелкую добычу он заглатывает целиком, а более крупных животных обволакивает вывернутым наружу через рот желудком. При питании кораллами звезда медленно ползет по рифу, оставляя за собой белый след коралловых скелетов. Пока эти звезды немногочисленны, коралловое сообщество от них почти не страдает. Подсчитано, что на одном гектаре рифа могут без вреда для него прокормиться до 65 «терновых венцов». Но если их численность возрастает, кораллам грозит уничтожение. Супруги Талбот указывают, что в районе массовой вспышки размножения акантастеры питаются круглосуточно. Двигаясь по рифу сплошным фронтом со скоростью до 35 метров в сутки, они уничтожают до 95 процентов кораллов. После опустошения рифа звезды внезапно исчезают, но вскоре появляются на соседних рифах, переползая по дну более глубокие участки, отделяющие один риф от другого.

Причину бедствия некоторые зоологи были склонны видеть в нарушении человеком естественных взаимоотношений на рифе. Предполагалось, что массовая добыча для сувениров крупных моллюсков тритонов, имеющих красивую раковину, привела к увеличению численности морских звезд. Ведь тритон почти единственный враг «тернового венца». Предполагалось также, что вылов маленьких креветок хименоцера тоже способствует размножению хищных звезд. В прессе появились сообщения, будто кто-то видел, как эти маленькие рачки, собравшись целой стайкой, устраивают на спине у звезды пляски и прыгают до тех пор, пока обессиленный «терновый венец» не втянет свои многочисленные ножки с присосками. Тогда рачки забираются под звезду и выедают неядовитые мягкие ткани нижней стороны. Однако никому из ученых этого наблюдать не приходилось. Тритоны действительно способны съесть морскую звезду, но эти крупные моллюски никогда не встречаются в большом количестве, и их роль в регулировании численности «терновых венцов» ничтожна. Для спасения рифов правительства многих стран запретили ловлю тритонов и продажу их раковин, но положение на рифах от этого не изменилось.

Масштаб разрушений за короткий срок достиг небывалой величины. Несколько групп специалистов из Австралии, Англии, Японии и США обследовали 83 рифа Тихого океана. На эти экспедиции и на разработку мер борьбы со звездой к 1972 году было израсходовано в общей сложности около миллиона фунтов стерлингов. Между тем звезды продолжали плодиться. Контрольные подсчеты на Гавайских островах показали, что один аквалангист за час может насчитать от 2750 до 3450 «терновых венцов». Попытки уничтожить акантастеров ядовитыми веществами или огораживать рифы голыми проводами, через которые пропущен электрический ток, к желаемым результатам не привели. Раздались голоса ученых о необходимости усилить контроль за загрязнением океана.

Первые наблюдения за «терновым венцом», проведенные советскими учеными во время специального «кораллового» рейса научно-исследовательского судна «Дмитрий Менделеев» в 1971 году, убедительно показали, что акантастеры в основном нападают на ослабленные рифы, загрязненные бытовыми и промышленными отходами, а также нефтепродуктами. К подобным же выводам пришел и руководитель работ по изучению Большого Барьерного рифа австралийский зоолог профессор Роберт Эндин. В 1973 году Р. Эндин и сотрудник его лаборатории Р. Чишер пришли к выводу, что чаще всего районы вспышек численности звезд и поражения ими рифов находятся в непосредственной близости от поселений человека. На рифах, удаленных от поселений, вспышек численности звезд не происходит.

С этим мнением согласились не все. Так, одна из комиссий, созданных в Австралии, вопреки очевидности пришла к выводу, о практической безвредности «терновидных венцов» для рифа. Впрочем, на эту комиссию оказывали сильное давление нефтяные компании, добивавшиеся разрешения на бурение скважин в районе Большого Барьерного рифа. Об этом говорится в статье зоолога Алькольма Хезела, опубликованной в 1971 году в журнале «Бюллетень загрязнения моря».

Не только отдельные компании, но и государственные деятели были вовлечены в круг вопросов, связанных с «терновым венцом». В 1973 году конгресс США принял законопроект о выделении 4,5 миллиона долларов для выполнения программы по изучению этой проблемы и разработки соответствующих мер контроля над создавшейся ситуацией. Вряд ли конгрессмены так легко расстались бы с этими средствами ради чистой науки или каких-то экзотических рифов. Совершенно очевидно, что за их спиной стояли магнаты промышленного капитала, в первую очередь нефтяные фирмы.

Подводя итог обзору причин гибели коралловых рифов, нужно еще добавить и непосредственное губительное действие на них загрязнения океана. Наконец, несколько рифов стали жертвой атомных испытаний. Так печально окончилось существование всего живого на атолле Эниветок, где неоднократно проводились испытания ядерного оружия. Зоолог Р. Иоганесс, обследовавший Эниветок через 13 лет после взрыва, нашел на рифе лишь маленькие колонии четырех видов кораллов.

Коралловый риф служит местом откорма бесчисленным стаям рыб.

Скорость восстановления рифа, точнее рождение нового кораллового биоценоза, различна и находится в прямой зависимости от причины, вызвавшей смерть старого рифа. Трудно ожидать полного восстановления коралловых рифов, угнетенных или погубленных хозяйственной деятельностью человека. Загрязнение моря вблизи населенных пунктов и промышленных предприятий действует непрерывно и имеет явную тенденцию к усилению. Очень медленно идет восстановление рифа после урагана, так как при этом разрушается основа, на которой развивается коралловый биоценоз. Еще более значительные изменения структуры дна вызывает ядерный взрыв, к механическому действию которого прибавляется еще и радиация. Понятно, что Р. Иоганесс нашел на атолле Эниветок только жалкие крохи жизни, хотя и прошло 13 лет после катастрофы. Рифы, погибшие в результате ливней или при землетрясении, восстанавливаются сравнительно быстро. Регулярных многократных наблюдении за развитием такого рифа чрезвычайно мало, наиболее интересные и важные по результатам исследования проведены советскими экспедициями на «Дмитрии Менделееве» и «Витязе».

Под наблюдение был взят риф в бухте у города Маланг на Новой Гвинее. Группа ученых посетила его трижды — в 1971 году (через 8 месяцев после разрушительного землетрясения), затем в 1975 и 1977 годах.

В течение первого года на восстанавливающемся рифе преобладают водоросли, они покрывают все обломки кораллов, лежащих на дне, почти полуметровым рыхлым слоем. Из донных прикрепленных животных преобладают губки, имеется некоторое количество маленьких колоний мягких кораллов. Рифообразующие кораллы представлены несколькими видами с тонкими веточками. Колонии этих кораллов прикрепляются к обломкам мертвого полипняка и достигают в высоту всего лишь 2–7 сантиметров. На каждый квадратный метр дна приходится не более 1–2 таких маленьких колоний.

Проходит год-другой, и водоросли уступают первое место губкам. Еще через год-другой на рифе получают преобладание мягкие кораллы. Все это время медленно, но неуклонно набирают силу герматипные (рифообразующие) мадрепоровые, гидроидные и солнечные кораллы. Через 4,5 года после разрушения на рифе уже почти не остается водорослей. Они сцементировали обломки в сплошную массу и уступили свое место губкам и мягким кораллам. К этому времени кораллы с известняковым скелетом занимают на рифе второе место и по числу колоний, и по степени покрытия ими дна. Через 6,5 года они уже главенствуют в биоценозе, занимая более половины жизненного пространства. Ими сильно подавлены и оттеснены губки. Мягкие кораллы еще сопротивляются, но и их участь решена: пройдет еще несколько лет, и риф полностью восстановится во всей своей былой красоте.

На смену губкам и мягким кораллам поднимается молодая поросль мадрепоровых кораллов.

Коралловые рифы играют огромную роль в жизни населения приморских тропических стран, в жизни народов Океании. Население островов питается плодами кокосовой пальмы, овощами со своих маленьких огородов и дарами моря, которые они получают на рифе. Здесь островитяне собирают съедобные водоросли, моллюсков, иглокожих, ловят ракообразных и рыб. Животноводство на островах Океании развито слабо, и риф служит для населения главным источником белковой пищи. Коралловый известняк используется при строительстве. Из раковин коралловых моллюсков изготовляют разнообразные предметы домашнего обихода, инструменты, орудия труда, украшения, предметы культа. Риф, принимая на себя удары волн прибоя, предохраняет от размывания берега островов, где на узкой полоске земли лепятся хижины аборигенов, пальмовые рощи и огороды. Считается, что жизнь на тропических островах была бы невозможна без кокосовых пальм. Точно так же она невозможна и без коралловых рифов.

В безбрежных просторах соленой океанской пустыни коралловые острова представляют собой настоящие оазисы, жизнь в которых насыщена до предела. Причины высокой биологической продуктивности рифа еще до конца не выяснены, а узнать это очень важно. С каждым годом все больше возрастает роль морских подводных хозяйств, но пока они еще малорентабельны. Чтобы поднять их производительность, необходимо уяснить себе причины высокой продуктивности некоторых естественных морских биоценозов, в первую очередь коралловых рифов.

В связи с быстрым ростом населения Земли и увеличением хозяйственной деятельности человека появилась угроза уничтожения многих природных комплексов растений и животных. Для их охраны повсюду организовываются заповедники. Созданы и первые заповедники кораллов, но их пока очень мало, а рифы нуждаются в охране не меньше, чем другие природные сообщества.

Коралловые рифы, дающие возможность существования миллионам людей, отличающиеся такой сказочной красотой и столь чувствительные к самым разным формам воздействия, обязательно должны быть сохранены.

<<< Назад Глава 3. Умеренные моря

Вперед >>> Часть II В открытом море