Книга: Научные битвы за душу. Новейшие знания о мозге и вера в Бога

Духовность и отход от жизни

<<< Назад
Вперед >>>

Духовность и отход от жизни

«Величайшее испытание нашего времени: как осуществить революцию сердца, революцию, которая должна начаться с каждого из нас?»[815]

Католичка и социальная активистка Дороти Дэй (1897–1980)

«Стань изменением, которое ты хочешь увидеть в этом мире»[816].

Индийский мудрец Мохандас Ганди (1869–1948)

Кое-кто считает, что РДМО – это отступление от требований реальной жизни. В прошлом веке было модно противопоставлять духовность реализму и даже озабоченности социальной справедливостью. Конечно, исторические данные, как прошлые, так и настоящие, говорят об обратном. Для многих социальных активистов и реформаторов – от Ганди до Дороти Дэй, – РДМО стал мотивом, и неудивительно, если вспомнить, что люди, работающие на благо справедливости, серьезно рискуют и должны иметь веские причины, чтобы упорствовать.

Популярно также заблуждение, что истинные мистики отгораживаются от мира, потому что теряют интерес к его проблемам. Это не так: мистики стремятся прекратить мыслить, говорить и действовать, руководствуясь наслоениями ложного сознания, то есть перестать быть одной из проблем этого мира и начать превращаться в желаемое изменение, как выразился Ганди. Мистик верит, что в длительной перспективе никакой другой подход не сработает. Но когда мистики уверены, что действуют в соответствии с истинным чутьем, они становятся на редкость активными.

Андерхилл, к примеру, призывает читателей задуматься об общественном служении представительницы мистиков, Екатерины Сиенской (1347–1380), сыгравшей ключевую роль в реформировании папства, что было непросто для средневековой женщины скромного происхождения, умершей в возрасте 33 лет. Андерхилл предлагает также:

Вспомнив ее более скромную, но не менее прекрасную и выдающуюся генуэзскую тезку [Екатерину Генуэзскую[817] ], деятельную жизнь святого Франциска Ассизского, святого Игнатия, святой Терезы, жизнь, внешне обремененную усердным служением, соблюдением бесконечного множества утомительных мелочей, составлением правил, закладыванием основ, отсутствием пренебрежения ни к одной из сторон своего дела, способной внести свой вклад в его практический успех, однако вместе с тем остающуюся «пребыванием с Богом в умиротворенном блаженстве». Разве все перечисленные – не величайшие образцы состояния, в котором «я», осознанное полностью и познающее Реальность, потому что она совершенно реальна, наконец отдает свою дань?[818]

Но действительно, мистикам свойственно понимать действия в социальной сфере несколько иначе, чем это делают многие другие. Они с недоверием относятся к идеологии, потому что обычно воспринимают ее как ложное сознание. Томас Мертон (1915–1968), монах-траппист, бывший и мистиком, и межконфессиональным экуменистом, наставлял молодого друга, которому грозила опасность сгореть дотла в борьбе за мир:

Увлечься идеями, лозунгами и мифами так легко, что в конце концов некому будет держать суму – пустую, без каких-либо признаков смысла, оставшихся в ней. И тогда возникает искушение вопить еще громче прежнего, чтобы смысл, как по волшебству, появился там вновь.

Мертон советовал другу избрать иной подход к своей миссии:

Постепенно ты будешь все меньше и меньше сражаться за идею, и все больше и больше – за конкретных людей. Поле деятельности станет уже, зато гораздо реальнее. В конечном итоге все спасает реальность межличностных взаимоотношений[819].

Конечно, если насчет природы вселенной мистики правы, это именно то, чего нам следует ожидать. Трансперсональное не сводится просто к абстрактному, а личное не сводится к материальному. Мы не в состоянии ни сбежать от себя, ни опровергнуть себя, поэтому должны жить с собой, как бы там ни было.

«Неужто безбожие перемещается с одного конца кампуса на другой?»[820]

Дэвид Гленн, газета и сайт Chronicle of Higher Education

В 2005 году Элейн Ховард Экклунд и Кристофер П. Шайтл представили предварительные результаты продолжающегося исследования религиозных верований 1646 ученых; это произошло на ежегодном собрании Ассоциации специалистов по социологии религии. Ключевые результаты могли пролить некоторый свет на вопрос, который не дает нам покоя: почему ученые цепляются за материализм, несмотря на растущее количество доводов против него, и зачастую принимают спорные объяснения для таких феноменов, как сознание или пси?

В 1969 году исследование Комитета Карнеги по высшему образованию показало, что специалисты в области естественных наук с большей частотой, чем социологи, называют себя религиозными людьми. Но по-видимому, за несколько десятилетий ситуация сменилась на прямо противоположную. Целых 55,4 % специалистов в области естественных наук (физики, химии, биологии), участвовавших в опросе, назвали себя атеистами или агностиками, и всего 47,5 % специалистов по социальным наукам (социологии, экономике, политологии и психологии) сделали то же самое. Биологи были наименее религиозными – их результат составил 63,4 %[821].

Примечательно, что наименее нерелигиозными оказались экономисты (45,1 %). Возможно, прослеживается связь с тем, что с недавних пор экономисты начали серьезнее воспринимать проявления человеческой натуры. Крэг Ламберт пишет в Harvard Magazine: «У “экономического человека” есть один роковой изъян: его не существует. А когда мы обращаемся к настоящим, живым людям, то обнаруживаем вместо логики, как у роботов, всевозможные иррациональные, самовредительские и даже альтруистические поступки»[822].

Как мы уже видели, множество противников РДМО вышло из рядов биологов. Интересно отметить, что основоположники изучения РДМО Уильям Джеймс (психолог) и Алистер Харди (зоолог) прочно опирались на естественные науки и именно по этой причине добились огромного прогресса в исследовании РДМО. Джеймс, к примеру, уловил важность выявления широкого спектра образцов наряду с одобренными и классическими; Харди старался находить неповрежденные образцы в их естественной среде. И оба в конце концов убедились, что люди, получившие РДМО, сталкивались с реальными фактами о космосе.

Но в последние десятилетия, когда естественные науки оказались в плену у радикального материализма, натуралистический подход к РДМО приравнивался главным образом не к достоверным данным, а к спорным концепциям – таким, как чисто теоретические структуры или цепочки мозга, сомнительные синдромы, например «височная личность», «эгоистичные гены», «банды мемов». Ключевая задача для современной нейробиологии – эффективно применять возможности естественных наук и в то же время избегать непродуктивных идеологий. Один из многообещающих методов – изучение РДМО в условиях, в которых нейробиология способна фиксировать информацию. К нему мы обратимся в главе 9.

Религия и насилие

Может ли РДМО побуждать верующих к ненависти и самоуничтожению?

Недавние события в мире, такие, как теракты смертников и обезглавливания, наводят на мысль, что «религия приводит к насилию». Но реальность значительно сложнее. Когда незрелые люди испытывают сильные страсти – похоть, алчность, зависть, – их легко можно подстрекнуть к насилию. Сам по себе религиозный контекст таких страстей этих людей не изменит. Личные изменения происходят только посредством контакта с подлинной духовной реальностью. В противном случае незрелые верующие просто ссылаются на религию, чтобы оправдаться.

Недавно канадский политолог Салим Мансур путешествовал на границе между Алжиром и Тунисом, где за 1600 лет до этого служил епископом великий христианский мыслитель Блаженный Августин (354–430). У мусульманина Мансура, занимавшегося сравнительным изучением мировой культуры, при себе был экземпляр «Исповеди» Августина – автобиографии, где основное внимание уделяется душевному состоянию. Мансуру хотелось лучше понять рост вдохновленного религией насилия на Ближнем Востоке и в Северной Африке. Мансур также вез с собой труды арабского историка и философа Ибн Хальдуна (1332–1406), родившегося тысячелетие спустя в тех же местах, что и Августин.

Изучая одновременно и Августина, и Ибн Хальдуна, Мансур пришел к выводу, что их труды «проливают на причины терроризма больше света, чем любые недавние публикации экспертов, посвященные тому же предмету». Оба древних мыслителя держали в фокусе внимания то, что Августин называл «внутренней расположенностью» – к примеру, вероятностью, что обозленный человек прибегнет к насилию. «Человек, осознавший свою внутреннюю реальность, не способен творить зло – к примеру, быть террористом, – поскольку если он наполнен добром, в нем нет зла», – утверждает Мансур. Говоря о своих собратьях по религии, он добавляет:

У террористов-мусульман их «внутренняя расположенность» крепко заперта. Для них вера сводится к внешним ритуалам подчинения, к стремлению к власти над другими людьми, а не к осознанию бесконечности внутри них, исполненной Бога, по образу которого они были сотворены. Они творят зло потому, что в них недостаточно добра, несмотря на их настойчивые обращения к Богу согласно традициям их веры[823].

Религия, отчужденная от стремления к личному духовному преображению, становится ареной страстей, притом чрезвычайно опасных.

<<< Назад
Вперед >>>

Генерация: 0.483. Запросов К БД/Cache: 0 / 2
Вверх Вниз