Книга: Вселенная

Глава 11 Нормально ли во всём сомневаться?

Глава 11

Нормально ли во всём сомневаться?

Людвиг Витгенштейн, один из величайших философов XX века, начал подготовку к соисканию докторской степени в Кембриджском университете под руководством Бертрана Рассела, который и сам был влиятельнейшим мыслителем. Рассел любил рассказывать, как молодой Витгенштейн брался отрицать, что всё эмпирическое — любое утверждение о реальном мире, а не логически доказуемое суждение — поддаётся познанию. Пригласив Витгенштейна в свою относительно тесную кембриджскую квартиру, Рассел потребовал от Витгенштейна признать, что в комнате нет носорога. Витгенштейн отказался. «Думаю, мой немецкий инженер дурак», — писал Рассел в одном письме, хотя впоследствии он и изменил мнение. (Витгенштейн был австриец, а не немец, да и определённо не дурак.)

Среди философов есть старинная салонная игра: кто кого перещеголяет в оспаривании, казалось бы, очевидных истин об окружающем мире. Скептицизм — подвергание сомнению всего и вся — был популярной древнегреческой философской школой. Самыми радикальными скептиками были пирронисты, последователи Пиррона из Элиды, настаивавшего, что мы не можем быть уверены даже в том факте, что ни в чём нельзя быть уверенным.

Более современным участником этой игры был Рене Декарт, французский мыслитель XVII века. Будучи не только философом, но также математиком и естествоиспытателем, он заложил основы аналитической геометрии, занимался одними из первых исследований в области механики и оптики. Если вам когда-либо приходилось чертить на бумаге в клеточку оси x и y — то вы следуете примеру Рене Декарта, который изобрёл этот хитрый приём. Сегодня мы говорим о «декартовых координатах». Философия Декарта во многом испытала влияние практической математики. В частности, его очаровывал тот факт, что в математике можно получить абсолютно бесспорные доказательства — как минимум если признать соответствующие аксиомы.

Рене Декарт — философ, математик и скептик, сомневавшийся во многих вещах, но не в собственном существовании

В 1641 году Декарт опубликовал свой знаменитый труд «Размышления о первой философии». Эта книга до сих пор обычно входит в обязательную программу при изучении первого вузовского курса философии. В «Размышлениях» Декарт пытается максимально скептически интерпретировать наши знания о мире. Например, сидя на стуле, и вы можете полагать, что его существование абсолютно бесспорно. Но так ли это? В конце концов, ранее вы наверняка не сомневались в тех или иных убеждениях, которые оказались ложными. Во сне или в бреду вы, бесспорно, «переживаете» события, которые в реальности не происходят. То есть такое вполне возможно. Декарт полагает, что мы грезим даже в этот момент либо что наши чувства обманывает какой-то злой демон, который (по какому-то непостижимому демоническому замыслу) пытается уверить нас в реальности стула, на самом деле не существующего.

Но не отчаивайтесь. Декарт приходит к выводу о том, что против одного убеждения скептицизм бессилен: это убеждение в собственном существовании. Да, рассуждает он, мы можем сомневаться в существовании неба и земли, ведь наши чувства могут быть обмануты. Но я не могу сомневаться в собственной реальности: ведь если бы меня не было, то кто бы тогда выражал скепсис? Декарт выразил эту идею в знаменитом «cogito ergo sum»: «я мыслю — следовательно, я существую». Он впервые написал эту фразу на латыни в более поздней работе «Первоначала философии», но французская формулировка «je pense, donc je suis» появляется и в более раннем труде «Рассуждение о методе», предназначенном для более широкой аудитории.

Если бы каждый мог быть уверен лишь в собственном существовании, а о существовании других судить с осторожностью, то это было бы неудовлетворительное, солипсистское бытие. Декарт хотел заложить базис для обоснованных убеждений обо всём мире, а не только о себе. Но он не позволяет апеллировать к чему-либо видимому или испытываемому — в конце концов, если даже сам он существует, злой демон может обмануть его ощущения.

Итак, продолжая свои размышления, Декарт осознаёт, что может спасти реальность мира, даже не покидая своего удобного кресла. Он говорит себе: «Я не только на самом деле мыслю, но и, собственно говоря, могу помыслить идею о совершенстве — чёткую и ясную. У этой идеи, равно как и у моего существования, должна быть определённая причина, а единственная возможная причина — Бог. Действительно, Бог — само совершенство, а свойство “бытия” есть необходимый аспект совершенства, поскольку бытие более совершенно, чем небытие. Следовательно, Бог существует».

А дальше начинается самое интересное. Если мы уверены не только в собственном существовании, но и в бытии Божием, то можем быть уверены и во многом другом. В конце концов, Бог совершенен, а совершенное существо не допустило бы, чтобы всё видимое и слышимое мною было чистейшим обманом. Бог может одолеть любых злых демонов, которые могут пытаться ввести меня в заблуждение. Поэтому моему чувственному опыту, а также объективной реальности мира в основном можно доверять. Теперь можно заняться наукой, уверенно сознавая, что она позволит нам открывать истины о Вселенной.

Декарт был католиком и считал, что защищает свои религиозные взгляды от докучливых сомнений скептиков. Не все так считали. Его доказательства бытия Бога считались безжизненными и схоластическими, лишёнными бурного духовного опыта переживаемой веры. Его обвинили в атеизме, что на протяжении большей части записанной человеческой истории означало: «Ты не веришь в Бога так, как от тебя требуется». Атеизм был одним из преступлений, за которые Сократ был приговорён к смерти, хотя он и постоянно говорил о богах. Мелет, один из его оппонентов, в итоге обвинил Сократа и в атеизме, и в вере в полубогов. Наконец, в 1663 году папа Александр VII внёс все книги Декарта в «Index Librorum Prohibitorum» — церковный список официально запрещённых текстов, где они оказались вместе с книгами Коперника, Кеплера, Бруно, Галилея и других.

* * *

Один профессор, у которого я учился в колледже, как-то говорил, что нельзя написать дипломную работу по философии, не опровергнув Декарта. Не уточнялось, какие выкладки Декарта предполагалось опровергать — его исходный скептицизм и способность во всём сомневаться либо его обоснования уверенных религиозных убеждений, связанные с тем, что и сам Декарт, и Бог определённо существуют?

Мнения о существовании Бога, и в частности о мнимых декартовских доказательствах, сильно разнятся. Однако, прежде чем перейти к этой части рассуждений, большинство людей инстинктивно противятся «картезианским сомнениям». Когда нас пытаются убедить в том, что мы вообще ни в чём не можем быть уверены — не то что в реальности стула, на котором сидим, — это кажется нам нелепым и раздражающим.

Тем не менее в этой части своего метода Декарт абсолютно прав. Мы можем быть вполне убеждены в реальности окружающего мира, но не можем быть убеждены в этом абсолютно, отбросив всякие мыслимые сомнения. Даже если не считать декартовских идей о сне наяву или о коварном демоне, можно вообразить несколько сценариев, в соответствии с которыми мы можем обманываться. Возможно, человек — это мозг в колбе, получающий ложные импульсы от проводов, вживлённых прямо в нейроны, а не от реального мира. Мы можем жить в компьютерной симуляции наподобие «Матрицы», а подлинна и окружающая реальность может быть совсем иной, нежели мы предполагаем. Наконец, как отмечали критики, Декарту следовало обеспокоиться не только тем, что он грезит, но и тем, что сам он — чей-то сон. Так, в индуистской традиции Веданта весь мир считается сном Брахмы.

В 1857 году натуралист Филипп Генри Госсе издал книгу «Omphalos», в которой попытался примирить оценки возраста Земли, следующие из геологических открытий (Земля очень старая) и из библейского текста (Земля очень молодая). Он рассуждал просто: Бог создал мир несколько тысяч тому лет назад, но искусственно его «состарил» — возвёл горные хребты, на формирование которых потребовались бы миллионы лет, оставил окаменелости, которые кажутся очень древними. Название книги Госсе в переводе с греческого означает «пуп», так как его вдохновляла мысль о том, что Адам, очевидно, был полноценным человеком и имел пуп, хотя и не родился от женщины. Различные варианты этой идеи и сегодня пропагандируются некоторыми христианскими и иудейскими креационистами, пытающимися объяснить такой космологический факт: мы наблюдаем свет далёких галактик, который прилетел к нам от них спустя миллиарды лет.

Легко понять, как «гипотеза Омфалоса» подводит нас к ещё одному скептическому сценарию, так называемому последнему четвергизму. Эта идея заключается в том, что вся Вселенная была создана в готовом виде в прошлый четверг вместе со всеми хронологическими свидетельствами и «артефактами», указывающими на её огромный возраст. Бертран Рассел однажды отметил, что нельзя полностью исключать даже того, что мир возник из ничего пять минут назад. Вы можете предположить, что это не так, поскольку чётко помните, что было в прошлую среду. Однако память — точно так же, как фотография или дневник, — существует сейчас. Мы считаем воспоминания и записи довольно надёжными свидетельствами о прошлом, поскольку до сих пор они нас не подводили. Однако логически возможно, что все эти мнимые воспоминания, а также наше впечатление об их достоверности были созданы вместе со всем остальным.

* * *

Даже не имея таких намерений, физикам пришлось рассматривать космологические модели, находящиеся в опасной близости от гипотезы Омфалоса. В XIX веке Людвиг Больцман размышлял о Вселенной, которая существовала вечно, но практически везде и всегда находилась в состоянии однородного неинтересного беспорядка. Отдельные атомы во Вселенной должны находиться в постоянном движении, всё время перемешиваясь и сталкиваясь друг с другом. Но в конечном итоге, если запастись терпением, мы дождёмся момента, когда в результате этих движений атомы чисто случайно окажутся в высокоупорядоченном состоянии — как, например, галактика Млечный Путь, которую астрономы долгое время считали целой Вселенной. Древнеримский поэт Лукреций воображал очень похожую картину; как и Больцман, он был атомистом и пытался понять, откуда в мире взялся порядок. Такая структура должна развиваться как обычно и в конечном итоге раствориться в окружающем хаосе, когда Вселенная достигнет окончательной тепловой смерти. Как минимум до следующей флуктуации.

С идеей Больцмана связана одна довольно важная проблема. Флуктуации, приводящие от хаоса к порядку, случаются редко, а крупные флуктуации такого рода — ещё реже, чем мелкие. Итак, если Больцман был прав, то незачем ждать, пока из хаоса зародится нечто столь масштабное и грандиозное, как галактика Млечный Путь с сотнями миллиардов звёзд. Гораздо проще дождаться более рядового события, например зарождения Солнца с планетами. А если задуматься, абсолютное большинство сознающих, мыслящих существ в подобной Вселенной будут отдельными особями, появившимися на свет в результате флуктуаций совершенно самостоятельно лишь для того, чтобы успеть подумать: «Хм, кажется, я одинок в этой Вселенной» — и умереть. Да что там целое тело? Большинство этих одиноких душ были бы минимальными сгустками материи, каждый из которых можно было бы считать мыслящим существом — бестелесным мозгом, плывущим в пространстве.

Неудивительно, что такой концепт стал называться «Больцмановский мозг». Честно говоря, никто не думает, что Вселенная именно такова. Проблема в том, что данный сценарий, по-видимому, должен быть истинным, если Вселенная бесконечно стара и подвергается постоянным флуктуациям. В таком случае возникновение «Больцмановского мозга» представляется неизбежным. А поскольку абсолютное большинство наблюдателей в такой Вселенной — это бестелесные мозги, то почему я не один из них?

Существует способ выпутаться из проблемы, связанный с «Больцмановским мозгом», — простой, но неправильный. Можно сказать: «Может быть, большинство наблюдателей во Вселенной — просто случайные флуктуации, но я-то не флуктуация, так что мне всё равно». Откуда вам знать, что вы — не случайная флуктуация? Вы не можете утверждать, что у вас есть воспоминания о долгой и интересной жизни, поскольку все они могли возникнуть в результате флуктуации. Вы можете указать на окружающий мир — вот комната, окно, за окном такая сложная окружающая среда — всё это далеко не укладывается в безумный сценарий с флуктуациями.

Совершенно верно, большинство людей при данном безумном сценарии с флуктуациями не должны оказаться в комнатах, в окружении городских кварталов и всей той материи, из которой, по нашему глубокому убеждению, состоит здешняя окружающая среда. Тем не менее некоторые окажутся. Если Вселенная действительно бесконечно древняя, то в ней найдётся бесконечное число таких окружений. Причём абсолютное большинство из них возникнет в результате случайных флуктуаций прямо из окружающего хаоса. Например, вы можете полагать, что читаете книгу некоего «Шона Кэрролла», который, вероятно, существует (или существовал — в зависимости от того, когда вы её читаете). Однако в бесконечной Вселенной то, что книга с этой картинкой на обложке, где также стоит моё имя, сама собой возникнет из ничего в результате случайной флуктуации, гораздо вероятнее, чем то, что в результате таких флуктуаций возникнут и книга, и я. Даже если мы согласимся считать реальностью всё то, что, казалось бы, испытываем в нашей локальной окружающей среде, в больцмановской космологии у нас нет решительно никаких оснований верить в существование чего-либо ещё — в частности, всего того, что находится за пределами вашего непосредственного восприятия, или всего того, что, как вам кажется, вы помните из прошлого. Все наши воспоминания и впечатления с вероятностью, близкой к единице, просто возникли из ничего в результате флуктуаций. Это наискептичнейший сценарий.

* * *

Вы уверены в том, что вы — не больцмановский мозг? Как минимум уверены ли вы в том, что ваше непосредственное окружение не появилось совсем недавно в результате флуктуации? Откуда вы знаете, что вы — не мозг в колбе или не персонаж в игре более совершенного существа?

Нет, вы этого не знаете. Не можете знать. Если под словом «знать» понимается «знать с абсолютной метафизической определённостью, без какой-либо мыслимой возможности оказаться неправым», то мы никогда не убедимся, что ни один из этих сценариев не верен.

На склоне лет Витгенштейн сам размышлял о том, как разрешить эту загадку. В самом начале работы «О достоверности» он пишет: «Из того, что мне — или всем — кажется, что это так, не следует, что это так и есть». А затем сразу добавляет: «Но задайся вопросом, можно ли сознательно в этом сомневаться». Иными словами, нечто вполне может оказаться истинным, но нет смысла присваивать этой гипотезе большую субъективную вероятность.

Рассмотрим наиболее радикальные скептические сценарии — например, беспокойство Декарта о ненадёжности всех наших знаний об окружающем мире, поскольку нас вводит в заблуждение злой демон. Хотелось бы доказать, что это не так, или хотя бы собрать убедительные доказательства против этой гипотезы. Но мы не можем. Достаточно могучий и умный демон сможет повлиять на все наши отсылки к логике и фактам. «Я мыслю — следовательно, я существую», «Существование — признак совершенства, следовательно, Бог существует» — эти утверждения могут показаться вам вполне логичными и разумными (как минимум они казались таковыми Декарту). Однако злому демону только и надо, чтобы вы так думали! Как мы можем быть уверены в том, что демон не одурачивает нас, подталкивая к логическим ошибкам?

Любые разнообразные скептические сценарии относительно существования окружающей реальности и наших знаний об этом вполне могут оказаться истинными. Но в то же время это не означает, что мы должны присваивать им высокую субъективную вероятность. Проблема в том, что вера в такие сценарии абсолютно бесполезна. Именно об этом и говорит Витгенштейн.

Сравним две возможности. Первая: наши представления об окружающей реальности в целом верны. Вторая: известная нам реальность не существует, и на самом деле нас просто обманывает злой демон. Мы склонны собрать максимально полную информацию, рассчитать вероятность получения этой информации при первом и при втором сценарии и соответствующим образом уточнить наши субъективные вероятности. Однако во втором сценарии злой демон может подбросить нам ту самую информацию, которую мы ожидаем получить в первом сценарии. Итак, собирая новые данные, мы не в силах отличить первый вариант от второго.

От нас зависит только выбор априорных субъективных вероятностей. Мы можем задавать их как хотим — и каждой возможности должно соответствовать ненулевое значение. Но мы вполне можем оставлять априорную субъективную вероятность радикально-скептических сценариев очень низкой, а более высокие значения априорной субъективной вероятности присваивать очевидно реалистичным возможностям.

Радикальный скептицизм не очень полезен для нас — он никак не помогает в жизни. Вполне возможно, что все наши мнимые знания, все наши цели и стремления — это фокусы, которые нам показывают. Ну и что? Мы, в сущности, не можем руководствоваться таким убеждением, поскольку любое действие, которое покажется нам разумным, может быть внушено нам несносным демоном. С другой стороны, если мы примем мир как данность, то можем идти вперёд. Есть вещи, которые мы хотим сделать, вопросы, на которые хотим ответить, и стратегии, чтобы всё это совершить. Мы с полным правом можем присваивать высокую субъективную вероятность таким взглядам на мир, которые будут продуктивны и плодотворны, предпочитая их тем, которые чреваты ступором и апатией.

* * *

Некоторые скептические сценарии — не просто экстравагантные измышления вроде декартовского демона. Это ситуации, которые, к нашему беспокойству, могут оказаться истинными. Если Вселенная бесконечно древняя и претерпевает постоянные флуктуации, то следует ожидать, что мир населён больцмановскими мозгами. Сюжет фильма «Матрица» является научно-фантастическим, но философ Ник Бостром утверждает, что мы с большей вероятностью можем жить в компьютерной симуляции, чем в «реальном мире». По сути его идея такова: для технологически развитой цивилизации не составило бы труда запускать мощные компьютерные симуляции, в частности симулировать в них людей, поэтому большинство «людей» во Вселенной вполне могут оказаться элементами таких моделей.

Возможно ли, что вы и окружающий вас мир, а также все ваши знания об этом мире спонтанно возникли из ничего в результате флуктуации хаотического бульона элементарных частиц? Разумеется, это возможно. Но такой возможности никогда не следует присваивать высокую субъективную вероятность. Такой сценарий когнитивно нестабилен, выражаясь словами Дэвида Альберта. Вы пользуетесь добытыми в поте лица научными знаниями, чтобы составить картину мира, и осознаёте: в рамках этой картины поразительно велика вероятность того, что вы возникли в результате случайной флуктуации. Однако в таком случае это касается и всех ваших научных знаний, добытых с таким трудом; у вас нет ни малейших причин полагать, что такое представление о реальности является точным. Невозможно, чтобы такой сценарий был истинным, но в то же время у нас были серьёзные основания в него верить. Наилучший выход — присвоить ему очень низкую субъективную вероятность и жить дальше.

Аргумент о компьютерной симуляции немного иной. Возможно ли, что вы сами, а также всё, что вам когда-либо доводилось испытывать, — просто модель, построенная сверхразумным существом? Разумеется, да. Строго говоря, это даже не скептическая гипотеза: в ней сохраняется реальный мир, который, предположительно, подчиняется законам природы. Просто прямой доступ к нему для нас закрыт. Если наша задача — понять законы того мира, в котором мы существуем, то логичен вопрос: и что? Даже если наш мир был создан высокоразвитыми существами, а не отражает реальность во всех её проявлениях, то, по условию, этот мир — всё, что у нас есть, он вполне подходит для того, чтобы изучать его и пытаться понять.

Витгенштейн сказал бы, что целесообразно присвоить львиную долю нашей субъективной вероятности такому варианту: наблюдаемый нами мир реален, причём он функционирует во многом именно так, как нам это представляется. Естественно, мы всегда готовы откорректировать это убеждение, если появятся новые факты. Если однажды в безоблачную ночь звёзды на небе перестроятся и сложатся во фразу: «ЗДРАВСТВУЙТЕ, Я ВАС ЗАПРОГРАММИРОВАЛ. НУ КАК ВАМ ЭТА СИМУЛЯЦИЯ, НРАВИТСЯ?», — то мы соответствующим образом изменим субъективные вероятности.