Книга: ЧЕЛОВЕК И НООСФЕРА

Обращение к человеку и новые проблемы

Обращение к человеку

и новые проблемы

На этих замечаниях о коллективном интеллекте и его месте в исследованиях взаимодействия человека и окружающей среды я, наверное, и должен закончить книгу. Но это вовсе не означает, что тема исчерпана. Подойдя к проблемам современности и пытаясь заглянуть в завтра, я вижу множество неопределенностей и не рискую говорить о деталях грядущего развития, которые, всего вероятнее, окажутся совсем иными, чем они мне представляются сегодня. Но есть и еще одна причина, заставляющая меня остановиться на сказанном.

Мне, как и всякому исследователю, хотелось, конечно, создать некоторую целостную концепцию того предмета, которому я посвящаю свои усилия. Другими словами, я хотел написать «Введение в теорию развития ноосферы». Но чем дальше я продумываю методологические и прикладные аспекты теории совместного развития Природы и Общества, чем ближе я подхожу к проблемам современности, тем больше я вижу ограниченность и недостаточность той схемы, которую я развил в этой книге. На этапе, который должен наметить переход в эпоху ноосферы, надо уже переходить к совершенно иным категориям, и теория, которая может здесь возникнуть, требует и другого языка, и иных подходов, ибо теперь речь должна идти о Человеке, его сущности.

Но начинать анализ проблем взаимоотношения Природы и Общества надо было именно с тех вопросов, которые обсуждаются в этой книге. С методологической позиции мне представляется важной та общая схема самоорганизации — схема алгоритмов эволюции, которая служит стержнем всей работы. Мне казалось очень важным показать, что Общество, его законы развития — это естественный этап развития нашего мира. На Земле Общества могло и не состояться — пути Природы прихотливы. Но коль скоро оно возникло, то оно такое же творение Природы, как и все остальные атрибуты нашего мира. Вот почему я считаю, что понять законы общественного развития, лучше сказать, алгоритмы эволюции Общества невозможно, не увидев их связи со всем предшествующим развитием нашего земного мира: те же законы дивергенции, та же неоднозначность выбора путей развития, та же роль лимитирующих факторов, которые присущи и другим проявлениям мирового процесса самоорганизации. Все они сохраняют свою силу, несмотря на появление Разума и постепенное утверждение его доминирующего положения на планете.

Вот с подобных позиций я пытался обсуждать и гуманитарные проблемы — выйти на вопросы Человека. Сделать их объектом изучения. Подобно тому, как мы начали изучать биосферу как некоторую единую целостность, мне казалось, что пришло время начать изучать Человека «в целом». Не отдельные его свойства и особенности, как это пытаются делать физиологи и психологи, а Человека как сложную систему, как естественный элемент общества одновременно. Попытаться связать свойства Общества и Человека, понять Общество через свойства Человека и обратно — понять свойства Человека, его поведение и поступки, выводя их из свойств Общества.

Однако эти вопросы, по-видимому, неизмеримо труднее всех тех, которые обсуждались в этой книге, и стоит ли говорить, что моя программа осталась невыполненной. И вместе с тем я полагаю, что проделанная работа дает один из важных ракурсов рассмотрения проблем коэволюции Природы и Общества.

Иван Одоевский в середине прошлого века сказал, что рационализм XVIII века подвел человека к вратам истины, но не ему суждено их открыть. Что-то подобное могу сказать и я, ибо то физикалистское мышление, которое лежит в основе предложенных в книге схем и анализа алгоритмов развития, в чем-то схоже с рационализмом XVIII–XIX веков и, во всяком случае, является его наследником. И так же, как и рационализм, предлагаемые физикалистские схемы алгоритмов эволюции мне представляются неизбежным этапом при создании той синтетической дисциплины, которую я хотел бы назвать «Теорией развития ноосферы», или «Теорией ноогенеза».

Вместе с Разумом в Природе родился новый феномен — Человек с его непредсказуемым поведением, которое порой очень трудно назвать рациональным — во всяком случае, с позиций тех представлений, которые являются каноническими. Хотя поведение, как и представления, тоже результат действия Разума — во всяком случае, так хочется думать. Игра страстей, иррациональность многих реакций говорят лишь об очень сложном духовном мире, который присущ и каждому человеку в отдельности, и группам людей, и Обществу в целом. Но без проникновения в этот духовный мир, без его познания что может дать Общество Человеку, кроме хлеба насущного? Да и его не сможет дать, не осознав себя и цели, которые порой самым непредсказуемым образом прорываются в действиях людей.

Одним словом, те рациональные схемы, о которых я рассказывал в этой книге, подводят нас к неизбежному выводу о необходимости изучения того феномена, который называется не просто «Человек», а «Духовный мир Человека». Нам необходимо понять, как из множественности и нетождественности этих духовных миров отдельных людей складывается духовный мир Общества. Можем ли мы влиять на него? И как он связан с целями развития Общества, определяет ли он их? И что вообще мы можем сказать о целях развития, хотя бы на самый малый отрезок времени? Как справиться с этими задачами, решение которых, казалось бы, должно определяться всей логикой предшествующего развития нашего мира?

Неумение ответить на подобные вопросы означает одно: духовный мир, рожденный вместе с Разумом, — это результат бифуркации куда более глубокой, чем мы себе представляем. Вместе с ней возникли и новые законы, которые мы называем законами общественного развития и которые стараемся вкладывать в ту или иную рациональную схему. Но действительность оказывается значительно сложнее: эти законы, скорее даже не законы, а расплывчатые тенденции, возникают нс сами по себе, а как часть нечто большего. Возникает Мир, возникает своя Вселенная, в которую мы пока не можем проникнуть со своими грубыми методами анализа.

Может быть, отдельные мыслители и художники, такие гиганты, как Шекспир, Гёте, Гоголь, Достоевский, и смогли приоткрыть завесу человеческой Вселенной? Мне, исследователю-естественнику, трудно сказать что-либо утверждающее эту мысль. Это ведь совсем другая сфера жизнедеятельности человеческой личности. Нас порой разделяет пропасть, а мостов, объединяющих науку и искусство, пока нет. И признавая, что искусство — это тоже необходимая форма познания окружающего мира, возникшая вовсе не случайно в процессе становления разумной жизни, мы должны отчетливо представить себе жизненную необходимость этих мостов, необходимость включения Человеческой Вселенной как естественной составной части большой Вселенной, макрокосма, Универсума Тейяра-де-Шардена.

Без этого единства вряд ли можно говорить о глобальной стратегии человечества, о поисках путей в будущее. Без признания и последующего объединения существующего дуализма я не вижу возможности для преодоления тех трудностей, которые стоят на пути возвращения человека в лоно его единения с Природой.

Обдумывая пути подобного синтеза, я в заключение хотел бы заметить, что возникновение духовного мира Человека, его собственной Вселенной — это ведь тоже результат самоорганизации, саморазвития Человека как биологического вида и его общественных структур.

Эти соображения могут оказаться весьма полезными для создания концепции Человека. Более того, исторический, эволюционный подход мне представляется совершенно необходимой составляющей наших дальнейших усилий. Я надеюсь, что гуманитариям, которые идут к этим проблемам с другой стороны, предлагаемая позиция окажется необходимой.

Если мы соглашаемся признать, что становление духовного мира, присущего Человеку — носителю Разума, есть некоторый процесс самоорганизации, естественного саморазвития, то это означает признание того, что оно диктуется определенными потребностями популяции Homo sapiens, что оно есть результат отбора и, следовательно, подвержено действию случайностей и механизмам наследственности. Тогда возникает некоторая реальная основа для формирования исследовательской программы. И, по-видимому, первым шагом этой программы будет попытка понять, почему неоантропу понадобился «духовный мир», какова его связь с развитием интеллекта, как исторически менялась эта связь, как и почему с развитием интеллекта и общественных форм жизни усложнялся и духовный мир человека?

Тогда все выстраивается в историческом контексте. Мы не просто будем регистрировать факты и особенности, но будем стараться понять их генезис как один из фрагментов единого мирового эволюционного процесса. Мы по-новому сможем увидеть и данные антропологии, и результаты изучения первобытных культур. Может быть, подобная позиция наведет переправу между наукой и искусством, которое дает отражение того реального духовного мира людей, который присущ данному народу и данной эпохе.

Изучая историю искусства — литературы, живописи, музыки, архитектуры, изучая оттенки религиозных верований и сопоставляя их с другими фактами, характеризующими материальные условия жизни людей, их общественные институты, мы сможем нащупать и новые подходы к изучению духовного мира человека.

Но здесь уже мало чем могут помочь общие разговоры — нужны целенаправленные научные программы и усилия больших коллективов исследователей.

Предлагаемая позиция «универсального эволюционизма» позволяет увидеть еще в одном ракурсе те идеи, которые исповедовали Достоевский и другие русские мыслители прошлого века. Люди не виноваты в том, что не все они честны, благородны, готовы к самопожертвованию, что они такие, какие они есть, — жадность, агрессивность, эгоизм — тоже неотделимы от них. И тем не менее они достойны любви. В самом деле, ведь такова их судьба, такова история развития биологического вида Homo sapiens, таковы те алгоритмы эволюции, которые управляли нашим развитием. И люди еще не знают того, что, не изменив надлежащим образом свое поведение, свое отношение друг к другу, не сменив шкалу ценностей и своих взаимоотношений с окружающей средой, они обрекут себя, свой род на деградацию, а может статься, и вымирание.

Вот почему в качестве первого шага в утверждении «нравственного императива» я полагаю необходимым реализовать Всемирную просветительскую программу. Это необходимо, но отнюдь недостаточно — подчеркну это еще раз.