Книга: Записки примата: Необычайная жизнь ученого среди павианов

15. Павианы. Смутное время

15. Павианы. Смутное время

В самодисциплине самцы павианов не сильны. Способность к отсрочке вознаграждения и дух коллективизма тоже не их конек. Равно как и доверие друг к другу. Сплотившаяся ради свержения Саула клика продержалась целое утро, а потом распалась на группировки, в которых началась грызня в прямом и переносном смысле.

Несколько месяцев в стаде творился бедлам. Иисус Навин, Манассия, Левий, Навуходоносор, Даниил и Вениамин, безусловно, составляли теперь высокоранговую когорту: при социальном взаимодействии, например, любой из них доминировал над юнцами вроде Давида, закадычного приятеля Даниила. Однако между собой они определиться не могли. Ранги тасовались ежедневно. Левий, в схватке одержав верх над Даниилом, мог демонстративно воспользоваться его правами раз десять за остаток дня, но уже на следующее утро они с Даниилом менялись местами. По итогам нескольких месяцев Манассия мог торжествовать над Навуходоносором, но при этом выигрывать только в 51 % контактов, а не в 95 %, как в более стабильные времена. В стаде царил хаос. Все что-то замышляли, часами сколачивали коалиции, которые распадались в первые же минуты перехода к делу. Почти в 40 % случаев после распада бывший партнер превращался в заклятого врага. Число стычек зашкаливало, как и число ран. Всем было не до еды, не до груминга, о спаривании просто забыли. Крупные государственные стройки заморожены, почту доставляют с перебоями.

Постепенно — в том же году — обстановка стабилизировалась, иерархия доминирования более или менее оформилась, однако в течение ближайших трех лет в стаде раз за разом появлялись слабые альфы, не задерживающиеся в статусе вожака. Хотите знать, насколько все было плачевно? В какой-то момент на вершине иерархии очутился Вениамин. Занесло его туда чудом, и верховодил он недолго, один раз спарился с Деворой на пике набухания ее половой кожи, один раз победил Манассию в схватке — похоже, по чистой случайности. Как и следовало ожидать, он оказался не из тех, кто способен выстоять в активном соперничестве. Его зашкаливало, он не вылезал из истеричных метаний. Оскалится на кого-нибудь угрожающе и тут же удирает. В один критический момент попытался спрятаться за Девору: продемонстрировав катастрофическое незнакомство с эволюционным учением, он попробовал прикрыться от угроз Манассии киднеппингом и выбрал для этого валькирическую Девору. Девора ответила тумаком. С досады Вениамин пошел гонять зебр, а после одной напряженной стычки полдня сидел на дереве и обламывал ветки, пружиня на них всем весом. Однажды он решительно приблизился к Манассии со спины, пока тот дремал, и угрожающе зевнул во всю пасть прямо у него над ухом. А потом в панике пустился наутек, когда Манассия шевельнулся с таким видом, будто сейчас кто-то у него схлопочет.

Вениамин явно не внушал никому доверия. Как-то раз стадо проходило через узкий просвет между двумя чащобами, Вениамин шествовал во главе. Вообще-то у павианов самцы независимо от ранга редко возглавляют походы — точнее, за ними редко кто-то следует. Самцы не ориентируются в обстановке, они пришли в стадо сравнительно недавно. Следуют обычно за старыми самками. И вот Вениамин, не оборачиваясь, шествует по тропке между чащобами. Тем временем две старухи- родоначальницы, Лия и Ноеминь, решают свернуть в дебри, и все остальные сворачивают за ними. Вениамин, раздуваясь от гордости, дефилирует мимо джипа и наконец оборачивается. «А-а-а, ужас-кошмар, куда все подевались?!» Пометавшись в панике, Вениамин, окончательно сбитый с толку, заглядывает в поисках шестидесяти с лишним павианов под мой джип.

Чтобы укрепить свой ранг, Вениамин сколотил коалицию с Иисусом Навином, который поддерживал его в статусе альфы. Однако мягкотелость Вениамина оказалась заразной, и вскоре уже оба неприкаянно слонялись вокруг в истерически взвинченном состоянии. Главным соперником, дышавшим им в загривок, был Манассия, но, к несчастью для него, свергнуть сложившуюся коалицию, даже такую разболтанную, в одиночку невероятно трудно. Классическое противостояние выглядело так. Вениамин заигрывает с дамой, Манассия молча и расчетливо выписывает вокруг пары постепенно сужающиеся круги. На очередном витке в круг вваливается суматошно мечущийся Иисус Навин в роли помехи, путающейся у Манассии под ногами. Чуть погодя, не в силах больше выдерживать давление Манассии, Вениамин с Иисусом Навином сматывают удочки и, теряя на бегу соломенные шляпы и фибровые чемоданы, увлекают поджавшую губы красотку подальше в лес, чтобы там начать все заново. А через несколько дней брачными играми будет заниматься Иисус Навин при далеко не блестящей тактической поддержке Вениамина.

Однако при всем очаровании обоих такой союз был обречен на недолгую жизнь. Недели через три коалиция Вениамина и Иисуса Навина сгорела в пламени невротизма — это было скорее усталое отречение, чем открытый захват престола. В статусе альфа-самца утвердился Манассия, а вскоре за ним — молодой и катастрофически ранний Даниил. После этого ситуация стала еще более неопределенной, открывая возможность для недолгого воцарения Нафанаила, только что пришедшего в стадо. Нафанаил был исполином, самым крупным и тяжелым из всех попадавших под мой шприц-дротик, при этом без капли честолюбия и агрессии. Он повергал всех в трепет уже одной своей массой, так что, естественно, ему предложили должность альфы. На самом же деле он был большим плюшевым мишкой, созданным для того, чтобы укачивать детей в огромных лапищах или раздавать из бездонных корзин мармеладки за примерное поведение. Во многом он тяготел к духовному родству с Исааком, другом Рахили, который привычно самоустранялся от любого неприятного социального взаимодействия. Наскоро воздав должное череде наложниц, он решил, что пусть самцы дальше соперничают друг с другом без него. Он добровольно сложил с себя полномочия альфы и удалился на покой — играть с молодняком. И хотя я ни разу не засек его за раздачей мармеладок, он здорово навострился подбрасывать детенышей в воздух и ловить, нередко рискуя рухнуть всей своей массивной тушей под весом карабкающейся на него малышни.

Так сменяли друг друга альфы в эти смутные годы. Замечательное время, открывающее богатые возможности для любой самки с мозгами. У всякого, кто наблюдает все эти павианьи брачные игры, неизбежно возникает вопрос: может ли самка хоть как-то влиять на то, с кем в итоге окажется? На заре приматологии считалось, что нет. По строго линейной модели 1960-х, если в стаде есть самка в состоянии эструса, с ней будет спариваться альфа-самец. Если в какой-то день таких самок окажется две, они достанутся альфе и следующему за ним, а если три… Ну и так далее по разнарядке. Для самки тут веселого мало. С кем вы предпочтете встречаться — со сволочью Навуходоносором (к этому времени уже достигшим относительных иерархических высот) или низкоранговым Исааком? Ответ очевиден. Самки павианов, как выясняется, в своих симпатиях руководствуются вполне рациональными стремлениями: например, держаться подальше от того, кто тебя лупит. Но поди останови самца, дважды превосходящего тебя размерами. Если альфа — сильный доминирующий самец и заинтересован в самке, то он ее, скорее всего, получит, хочется ей того или нет. Но если у него есть слабина, то находчивая самка сумеет ее нащупать. Можно, например, вертеться и изворачиваться, когда самец пытается на тебя влезть. Можно потихоньку удалиться, пока самец, голодный и изнуренный приставаниями к тебе, присаживается перекусить и перевести дух. Или вот самый яркий пример войны на изматывание: как-то раз с Рахилью, находящейся на пике набухания половой кожи, заигрывал Иисус Навин — Манассия угрожающе нарезал круги, Вениамин путался под ногами. Рахиль явно не пылала страстью ни к кому из троих. Поэтому она часами напролет раз за разом методично проворачивала ту же комбинацию: направиться к Манассии, тем самым вынуждая Иисуса Навина вклиниться посредине, а Вениамина затем между Манассией и Иисусом Навином, тогда Иисус Навин ее оттеснит или Манассия отступит, обстановка разрядится. И Рахиль снова направится к Манассии. В конце концов, соперничающую троицу этот балет доставал настолько, что они уматывали на простор — драться. А Рахиль радостно подсаживалась к Исааку.

Богатые возможности открывались и для соседнего стада. Половина самцов в моем стаде были ранены, хандрили, строили козни или не отошли еще после утренней драки — где уж тут объединять силы. Соседнее стадо временами наведывалось вытеснить их из леса — исключительно ради вредности, без всяких видимых причин. Невероятное зрелище — хоть и огорчительное, если вы болеете за мою команду: полторы сотни павианов, которые мчатся по лесу вопя, огрызаясь, преследуя друг друга, петляя и отбиваясь. Постоять за себя в этих стычках у моего стада получалось плохо. Навуходоносор и Манассия, потрепав и доблестно обратив в бегство двух-трех захватчиков, решали вдруг, что теперь самое время подраться друг с другом. Туда же ввязывался Иисус Навин, ненадолго отвлекшись от ухлестывания за Деворой, которую тут же пытался увлечь в укромный уголок Нафанаил, прерывая погоню за соседским самцом. Духом коллективизма в стаде и не пахло, и однажды утром соседи-налетчики с треском выдворили моих павианов из леса уже к половине девятого утра. Потоптавшись на опушке, наши побрели в поле и весь день там что-то безучастно жевали, а на ночлег, впервые на моей памяти, устроились в другом месте, за милю от прежнего, скрючившись на тщедушных акациях. Через несколько дней им удалось заново закрепиться в своем лесу, однако еще не один сезон соседнее стадо безжалостно гоняло их по округе.

За это время случилось несколько примечательных перемен в составе. Исчезли старик Аарон, молодой Урия и Левий. Левий два года спустя обнаружился в другом стаде за тридцать миль от моего и выглядел вполне довольным жизнью. Подозреваю, что остальные двое тоже нашли себе новое прибежище. Пропал и чудаковатый бедолага Иов — этого, скорее всего, растерзали гиены. Манассия кочевал из моего стада в соседнее, ни там, ни там ничего особенно выдающегося не совершив. На смену выбывшим пришло несколько новеньких. Рувим — дюжий самец, которому, впрочем, не суждено было продвинуться в иерархии. Из года в год, стоило ему после долгих маневров наконец вырулить на решающий поединок, как в критический момент он, задрав хвост, в панике улепетывал. Как-то раз, когда мимо, провожаемые полным равнодушием остальных, проходили гиены, Рувим притаился в траве, не выдавая себя ничем, кроме торчащего зада и вздыбленного хвоста. Так что приходилось признать, что Рувим — попросту трус. Кроме него, стадо приняло в свои ряды дряхлого старика с покалеченной задней лапой, которого я назвал Хромым. На нем отыгрывался каждый, кто был замечен в косвенной агрессии, и каждый ублюдок, желавший выместить злобу. Чуть погодя к стаду примкнул Десна — еще более дряхлая развалина (если такое можно вообразить), чем Хромой, только вдобавок без зубов и потому неизвестно каким чудом до сих пор не погибший. Десна очутился на полступени ниже несчастного забитого Хромого, который тут же утратил любые прежде завоеванные симпатии, поскольку норовил при каждом удобном случае напуститься на Десну. Смотришь на этих двоих, которые по-прежнему, хоть и вполсилы, соперничают, изворачиваются, лавируют, и поневоле задаешься вопросом: кто они, что у них в прошлом? Какой район Серенгети держал в страхе Хромой много лет назад? Убивал ли слюнявый доходяга Десна кого-нибудь в драке? Может, они были знакомы в те незапамятные времена? Может, Хромой и Десна — единственные уцелевшие участники некоего экстраординарного события? Помнят ли они о нем сейчас?

За этот период пополнение в стаде наблюдалось еще дважды, и оба случая были нетипичны: новенькие были самками. Обычно самки проводят всю жизнь в одном стаде, четверть века выстраивая сложные отношения с родней, друзьями и недругами. Так что если самка переходит в другое стадо — значит на прежнем месте ей совсем не стало житья. Обе новенькие напоминали то ли политических беженок, то ли забитых жен. Все началось в тот день, когда мое стадо встретилось с соседним во время кормежки у реки. После короткой перебранки — вопли, рявканье, угрозы, беготня и суета с обеих сторон — все вернулись к трапезе. А я краем глаза заметил в противоположном стане взрослую самку, которая метнулась вдоль берега и юркнула за куст.

Чуть погодя она метнулась за другой куст, ближе к моему стаду. Ее сородичи уже направлялись в обратный путь наверх по склону — это был период, когда соседи больше не претендовали на лес. Еще минут десять, еще один рывок за следующий куст, ее стадо тем временем переваливает за хребет. И наконец, перебежчица врывается в самый многочисленный кружок моего стада.

У нее максимальная фаза набухания половой кожи — возможно, как раз овуляция. Что показательнее, у нее две свежие раны от клыков: одна на бедре, другая на морде. Очередная представительница женского пола, которая, наверное, предпочла бы век не слышать ни о каком эстрогене. Готов спорить, что причина побега из стада была как-то связана с ее эструсом и сволочизмом самцов-павианов.

Стадо отреагировало предсказуемо. Самки принялись ее шпынять, самцы — обхаживать. Руфь с Деворой гоняли ее, Бупси оттесняла, не давая кормиться. Ионафан, позабыв о своей страсти к Ревекке, некоторое время подбивал клинья к новенькой, пока его не прогнал Рувим, которого в свою очередь оттолкнул Нафанаил. Самка успешно выдержала день-другой такого издевательства — видимо, по сравнению с тем, что ей пришлось вынести в собственном стаде, это был курорт. На третье утро набухание уменьшилось, стероидная отрава рассосалась, стало можно вернуться домой и какое-то время пожить спокойно. Так что новенькая убралась туда, откуда пришла, и больше о ней никто не слышал.

Вторая перебежчица совершила нечто еще более нетрадиционное. Она осталась. Подтолкнуть ее к такому бегству могло лишь что-то катастрофическое, так что ей пришлось оборвать все ранговые, родственные и дружеские связи в прежнем стаде. Эта самка тоже пришла на пике эструса, и у нее было порвано плечо. И недавно оттяпан кончик хвоста. Может быть, именно это и стало для нее последней каплей, вынудившей бежать. Куцехвостая осталась у нас и за неимением семьи или прослеживаемого рода угодила на самую нижнюю ступень женской иерархии. Там она задержалась на годы, ничуть не возражая против подчиненного положения. Характер у нее был суровый — что неудивительно, учитывая ее невероятную биографию. Она регулярно охотилась на кроликов, что самкам обычно несвойственно, и сражалась с самцами за остатки мяса от более крупной добычи. Вообще-то остальные считали ее ненормальной — все, кроме Адама, робкого самца-новичка, пришедшего почти одновременно с Куцехвостой: в ближайшие годы он будет неотступно следовать за ней по пятам с безответным обожанием.

Таким было смутное время — перевороты, контрперевороты, общий хаос. Я то и дело вспоминал одного коллегу, занимавшегося павианами, который после просмотра фильма «Политика у шимпанзе» — о том, с каким макиавеллиевским блеском эти обезьяны устраивали друг другу сладкую жизнь, — сказал: «Шимпанзе — это тот, кем хотел бы стать павиан, будь у него капля самодисциплины». Символическим отражением всего периода можно считать один врезавшийся мне в память эпизод. Дело было уже после распада худо-бедно сослужившей свою службу коалиции Вениамина с Иисусом Навином, когда они не то чтобы грызлись, но реагировали друг на друга нервно. Придя однажды в лес, я увидел, как Вениамин прячется за деревом, обхватив ствол обеими руками. Весь напряженный, настороженный и взвинченный. Время от времени он потихоньку высовывался из-за ствола и украдкой вглядывался во что-то на другом краю поляны. А потом опять резко скрывался.

Что это с ним? Перейдя на другой край, я обнаружил там Иисуса Навина, точно так же прятавшегося за смоковницей. Непонятно, как их угораздило, однако оба они, прикованные каждый к своему стволу, старательно прятались друг от друга, периодически выглядывая проверить, не предпринял ли что-то противник. Каждый, словно поймал другого в ловушку, но почему и зачем — не известно. Ни дать ни взять два спятивших лесных гнома-параноика. За деревьями они проторчали около получаса, пока Иисус Навин не заснул, привалившись к стволу, тогда освобожденный Вениамин ускользнул на цыпочках.