Книга: Недостающее звено

Глава четвертая Ниша в саванне

Глава четвертая

Ниша в саванне

Подобно пользовавшемуся орудиями предшественнику человека, шимпанзе готовится слизнуть термитов с соломинки, на которую их подцепил

В хорошем детективном романе ключи к разгадке тайны должны предлагаться читателю таким образом, чтобы они последовательно подготавливали его к развязке. Пусть она будет неожиданной и ошеломляющей (как в лучших детективных романах), но ей должна быть присуща логика — в противном случае она вызовет одно недоумение. У детективного романа об эволюции человека есть, к сожалению, один недостаток: представляя себе в общих чертах развитие сюжета и развязку (человекообразная обезьяна становится человеком), мы пока еще очень мало осведомлены о тех сюжетных ходах и поворотах, которые подводят к этой развязке. Ключи к разгадке, которые мало-помалу становятся нам известны, несомненно, объединены общей логикой, но какова конкретная суть этой логики, нам еще не ясно.

Да, конечно, мы уже установили ряд важнейших фактов. Мы знаем, что австралопитеки существовали и что один их тип развился в человека. Мы знаем, сколько примерно времени занял этот процесс, и нам кое-что известно о том, почему статус человека в конце концов достался данному примату, а не какому-нибудь другому. Чтобы установить все это, нам пришлось поближе познакомиться с некоторыми приматами, разобраться в истории их эволюции, в различиях между низшими и человекообразными обезьянами и выяснить, в чем же заключаются те особенности человекообразных обезьян, которые позволили одной из них стать человеком.

Теперь нам следует рассмотреть некоторые другие данные, чтобы получить представление о том, как, собственно, протекал процесс превращения человекообразной обезьяны в человека. И в поисках разгадки мы вновь обращаемся, с одной стороны, к окаменелостям, а с другой — к поведению приматов.

"Заняться на земле чем-то новым" — написал я в заключении предыдущей главы. Что это означает? Что первая предприимчивая обезьяна, соскользнув с дерева, прямо пошла гулять по саванне? Конечно же, нет. В течение очень долгого времени она, вне всяких сомнений, вела, скорее, древесный, чем наземный, образ жизни, пока она сама и ее потомки мало-помалу убеждались, что можно неплохо прожить и на опушке леса, и даже на открытой равнине.

Если она и ходила гулять, то недалеко. А как именно она ходила, еще неизвестно. Шервуд Уошберн (Калифорнийский университет в Беркли) после наблюдений за человекообразными обезьянами пришел к выводу, что первые гоминиды при ходьбе опирались на согнутые пальцы рук. Так ходят, напоминает он, две современные человекообразные обезьяны — шимпанзе и горилла. Благодаря очень длинным рукам и коротким ногам они способны стоять, наклонившись и слегка касаясь земли фалангами согнутых пальцев, — таким образом, часть их веса приходится на руки и они без труда удерживают равновесие. Как указывает Уошберн, примерно такую же позу принимает вратарь, готовясь взять мяч, или человек, перегибающийся через стол. Такая поза легко позволяет выпрямиться, что шимпанзе постоянно и проделывают.

Поскольку гоминиды, когда они спустились с деревьев, были не четвероногими, а своего рода брахиаторами (как и гориллу, их можно назвать "бывшими брахиаторами"), то логика подсказывает, что они начали ходить так же, как прочие брахиаторы, в свою очередь спустившиеся на землю, — на задних конечностях, опираясь на полусогнутые пальцы передних. Подобный способ передвижения нередко считается переходной стадией между четвероногостью и двуногостью.

Но не все разделяют это мнение. Антрополог Чарлз Окснард обращает внимание на то, что человеческая лопатка похожа на лопатку орангутана, который при ходьбе, как правило, не опирается на пальцы. Это позволяет предположить, что древнейший гоминид имел крупное туловище, как у орангутана, по деревьям передвигался, повисая и раскачиваясь на руках, а спустившись на землю, сразу начал передвигаться на двух ногах (как нынешние гиббоны), обойдясь без стадии опирания на пальцы.

Дэвид Пилбим (Йельский университет) указывает на интересную особенность, связанную с позвоночником. Судя по найденным до сих пор экземплярам, позвоночник австралопитека имел шесть поясничных позвонков. У шимпанзе и гориллы их всего три-четыре, и представляется вероятным, что два-три поясничных позвонка они утратили в процессе эволюции, определившей их нынешнюю походку. Следовательно, гоминид, по-прежнему обладающий пятью-шестью поясничными позвонками, возможно, стадии опирания на полусогнутые пальцы не проходил вовсе. Когда скелет, найденный Доном Джохэнсоном, будет изучен подробно, возможно, нам удастся более точно определить время утраты этих позвонков.

Но как бы то ни было, выпрямлялись ли наши предки, отталкиваясь пальцами от земли, или с самого начала кое-как ковыляли на двух ногах, хорошо ходить они научились не сразу. Куда легче представить себе, что истинная двуногость вырабатывалась постепенно, в течение долгого начального периода наземного существования, поскольку силы естественного отбора благоприятствовали прямохождению, чем поверить, будто это произошло мгновенно. Вспомним хотя бы, что успешное передвижение на двух ногах требует особого строения стопы и таза, а также мощных ножных и ягодичных мышц и что у человекообразных обезьян, ведущих древесный образ жизни, нет ни того, ни другого.

Какие же силы тут действуют? У Уошберна есть ответ и на это. Он напоминает нам, что человекообразные обезьяны — брахиаторы, а потому обладают зачатками прямой осанки, которой низшие обезьяны лишены вовсе, и что некоторые из них пользуются орудиями. Уошберн помещает человекообразную обезьяну, которой суждено стать человеком, в новую среду обитания — она живет уже не на деревьях, а на земле, где все время надо что-то поднимать, где валяются камни, которые можно бросать, ветки и сучья, которыми можно размахивать, угрожая или защищаясь. Он предполагает постепенное изменение пищевого рациона — если прежде она питалась главным образом сочными плодами, то теперь ест практически все, что можно найти на земле. Эту новую пищу приходится разбивать, разминать, убивать, из-за нее надо драться, вступать в конкуренцию с другими животными. Уошберн считает, что такая ведущая наземный образ жизни человекообразная обезьяна неизбежно должна все больше и больше пользоваться руками — чтобы носить предметы, чтобы орудовать предметами, чтобы драться предметами. Вот такое использование разных предметов в различных целях и стало, по мнению Уошберна, той движущей силой, которая выработала у предка человека постоянное прямохождение.

Короче говоря, человек стал двуногим потому, что начал пользоваться орудиями. Доказательство использования орудий на очень ранней стадии Уошберн видит в том, что клыки у самца австралопитека, как свидетельствуют их окаменевшие остатки, были удивительно невелики. У прочих крупных приматов, ведущих наземный образ жизни, — у шимпанзе, гориллы и особенно у павиана — клыки самцов огромны. Это подлинные клыки, которые, в частности, могут, по-видимому, служить для защиты от крупных наземных хищников. Самцы-гоминиды обитали на земле, но не имели такого средства обороны, из чего следует, что у них для защиты имелось нечто другое. Орудия и оружие — утверждает Уошберн.

Итак, использование орудий содействовало развитию двуногости. Но само собой разумеется, связь могла быть прямо обратной, как считают некоторые специалисты, в частности английский антрополог Бернард Кэмпбелл и южноафриканский зоолог Дж. Т. Робинсон. Такая гипотеза подразумевает, что человек был уже двуногим тогда, когда впервые покинул деревья, и именно эта особенность позволила ему пользоваться орудиями, так как освободила руки для того, чтобы носить предметы. Если гоминид ходил на двух ногах с самого начала, естественный отбор неизбежно должен был совершенствовать и далее кости таза и ног гоминида, а также их мышцы в направлении, наиболее благоприятном для такого способа передвижения.

Но если можно спорить о том, употребление ли орудий стимулировало прямохождение или прямохождение позволило пользоваться орудиями, то роль использования орудий в развитии мозга гоминидов и в становлении их человеческих качеств признается всеми с полным единодушием.

Следует заметить, что шимпанзе, хотя они пользуются орудиями и изготовляют их, в сущности, по-настоящему в орудиях не нуждаются и могут прекрасно обходиться без них. Тем не менее у шимпанзе есть эта удивительная способность — пусть малоразвитая и ненужная для выживания, но она существует. И пример шимпанзе доказывает, что у человекообразной обезьяны с достаточно ловкими руками и пальцами может возникнуть привычка пользоваться простейшими орудиями просто потому, что она проводит много времени на земле, где в изобилии валяются камни, палки и всякие другие предметы, которые легко подобрать.

Мы никогда не узнаем, какой шимпанзе первым научился выуживать термитов с помощью соломинки и сколько времени потребовалось, чтобы это стало общей повадкой. Джейн Гудолл пока еще не выяснила, откуда такая форма поведения берется у современных шимпанзе: открывает ли каждый из них этот способ для себя заново благодаря врожденной сметке или же молодые обезьяны перенимают его у старшего поколения. По наблюдениям Джейн Гудолл, у детенышей есть полная возможность учиться у взрослых: молодые шимпанзе внимательно следят за действиями старших и часто подражают им.

Она открыла у своих шимпанзе еще один талант — умение бросать различные предметы. Это крайне интересно по нескольким причинам. Как следует из ее наблюдений, умение это, во-первых, приобретено давно: многие особи пускали его в ход при самых различных обстоятельствах. Во-вторых, оно несомненно приносит пользу, хотя меткость шимпанзе оставляет желать много лучшего. В их жизни большую роль играют запугивание и агрессивные демонстрации. Они прыгают на месте, размахивают руками, ухают, визжат, кидаются вперед. Такие действия выглядят еще более внушительными, когда животное вдобавок швыряется палками, камнями и всем, что ему под руку попадется. Разумеется, это умение вошло в систему видового поведения именно потому, что оно полезно.

В настоящее время шимпанзе никак нельзя причислить к чемпионам по метанию. Бросает он палки и камни очень недалеко и редко попадает в цель, если до нее больше чем полтора метра, — такие результаты вряд ли произвели бы впечатление на тренера по легкой атлетике. Но не надо забывать, что шимпанзе бросает свои метательные снаряды для того, чтобы производить впечатление не на тренеров, а на других шимпанзе, на павианов, леопардов и прочих врагов. А для такой публики этого более чем достаточно. Совершенно очевидно, что умение бросать способствует выживанию, и можно предположить, что шимпанзе, если оставить их в покое на достаточно долгий срок, научатся бросать много лучше, чем теперь.

Да и в настоящее время отдельные особи способны приобретать заметно большую сноровку. В Гомбе-Стрим таким был, например, Мистер Уорзл (чтобы легче распознавать своих шимпанзе, Джейн Гудолл давала им клички). Оказавшись в необычных условиях, Мистер Уорзл научился бросать камни гораздо лучше, чем он делал это прежде, — достижение поистине замечательное. Чтобы облегчить наблюдения, Джейн Гудолл старалась привлечь шимпанзе в свой лагерь и для этого выкладывала там бананы. Однако столь неестественное обилие пищи привлекало не только шимпанзе, но и обитавших по соседству павианов, что приводило к стычкам. Павианы быстро разобрались, какие шимпанзе (главным образом самки и детеныши) отойдут от бананов, если ринуться на них всем скопом. Но отогнать Мистера Уорзла им не удавалось: он упрямо оставался на месте, поднимал с земли все, что подвертывалось под руку, и швырял в павианов. Иногда это были просто листья, а как-то раз, к большому удовольствию своих врагов, он бросил в них гроздь бананов. Но постепенно Мистер Уорзл осознал, что лучше всего для его намерений подходят камни, и со временем он начал всему предпочитать их, выбирая какие побольше.

Одним из наиболее поразительных событий в Гомбе-Стрим было стремительное восхождение по иерархической лестнице самца Майка, вначале находившегося на очень низкой ее ступени. Майк добился доминирующего положения среди самцов группы, проявив редкостную сообразительность — он нашел совершенно новое устрашающее оружие и с его помощью терроризировал остальных самцов, которые до той поры безнаказанно пинали и гоняли его.

Положительная обратная связь, ведущий механизм эволюции человека; заключается в усиливающем воздействии, которое одна сторона развития оказывает на другие: так, прямохождение (верхний ряд) само по себе не создало умения хорошо бросать (второй ряд), но способствовало его улучшению, а это благоприятно сказывалось на развитии прямохождения. Все шесть эволюционных изменений, прослеженные горизонтально (стрелы), взаимодействовали между собой подобным образом, хотя связать отдельные этапы по вертикали невозможно

Майк обнаружил, что в палатке Джейн Гудолл лежат пустые канистры из-под керосина. Он заходил туда, брал две-три пятнадцатилитровые канистры и кидался в нежданную атаку на компанию доминирующих самцов, которые безмятежно обыскивали друг друга.

Такие атаки у шимпанзе — результат нарастающей ярости или возбуждения, которые находят выход в стремительной пробежке вперед (часто в вертикальной позе.) При этом нападающий ухает, размахивает руками, швыряется ветками и вообще ведет себя агрессивно. Обычно доминирующий самец просто не обращает внимания на подобные угрозы подчиненного самца и спокойно позволяет ему пробежать мимо. Но атаки Майка были настолько эффектными, что игнорировать их было невозможно. Он бежал, толкая перед собой канистры и поднимая оглушительный грохот, так что остальные самцы бросались врассыпную, устрашенные этим грохотом не меньше, чем катящимися к ним огромными канистрами. Поле битвы оставалось за Майком — волосы у него вздыбились, глаза свирепо сверкали, и он пыхтел от ярости. Разбежавшиеся самцы постепенно возвращались и проделывали обычные для шимпанзе умиротворяющие действия: осторожно дотрагивались до него, робко обыскивали, приближались к нему, опустив голову, — словом, выражали ему ту же покорность, какую прежде выражал им он.

После того как Майк проделал свой номер с канистрами несколько раз, Джейн и Гуго решили, что такие демонстрации слишком опасны и надо положить им конец. Они спрятали канистры. Но Майк уже добился своего: остальные самцы боялись его и уважали, а вскоре ему удалось подчинить даже высшего по рангу Голиафа с помощью обычной демонстрации — прыжков и размахивания ветками. С этого момента Майк прочно занял положение на вершине иерархической лестницы и удерживал его несколько лет. Наибольшее впечатление на Джейн Гудолл (и на меня после некоторого размышления) произвело то обстоятельство, что Майк, по ее наблюдениям, кидался в атаку преднамеренно. Он не впадал в непроизвольное возбуждение, которое обычно завершается у шимпанзе атакой, а хладнокровно выбирал подходящий момент. Он сначала хватал канистры, а уж потом принимался доводить себя до исступления.

Опять-таки ситуация была необычной — металлические канистры на деревьях не растут. И реакция Майка, как и реакция Мистера Уорзла, быстро научившегося бросать камни, указывает на пластичность психики, на способность к импровизации, которая присуща смышленому и физически ловкому животному и проявляется, когда оно попадает в непривычное положение или перед ним открывается возможность найти новый выход из уже известной ситуации.

Итак, дано: способность шимпанзе (и предположительно их предшественников) пользоваться орудиями и действовать по-новому, сообразно с обстоятельствами, а также спокойное однообразие лесного существования, которое шимпанзе вели миллионы лет и которое не стимулировало их эволюцию так, как могла бы стимулировать другая среда обитания. Спрашивается: в каких условиях и в какой среде животное, наделенное такой же способностью, могло бы эволюционировать быстрее?

Многие антропологи считают, что все свелось просто к переходу на землю — на открытое пространство у опушки тропического леса и дальше в саванну. Столь новая среда с новыми источниками пищи, новыми возможностями и новыми опасностями, естественно, требовала от животного, потенциально к этому готового, новых путей приспособления. Считается, что именно здесь у наших предков-гоминидов выработались особые качества, которые в конце концов привели к возникновению человека. Но даже предложить теорию, которая объяснила бы эту эволюцию, нелегко. Пусть павиан не стал человеком, потому что был четвероногой обезьяной и поэтому не мог обрести ни способности пользоваться орудиями, ни двуногости, и пусть горилла с шимпанзе тоже не достигли статуса человека из-за того, что уютно устроились в своих лесных нишах и у них не было никакого эволюционного стимула переселяться в саванну и вырабатывать образ жизни, связанный с прямохождением, но чем объясняется успех третьей большой человекообразной обезьяны, как давным-давно назвал нашего предка Чарлз Дарвин? Для убедительного разрешения этой проблемы необходимо найти какое-то логичное объяснение, почему наши предки гоминиды оказались на земле у кромки леса иди в открытой саванне, а также логично объяснить, каким образом взаимодействие такой среды с особыми качествами гоминидов создало человека.

Оба этих объяснения требуют в конечном счете исследования вопроса о положительной обратной связи, то есть о взаимном усиливающем воздействии, которое предположительно оказывали особые качества проточеловека, стимулируя друг друга к дальнейшему и быстрейшему взаиморазвитию. Положительная обратная связь — явление широко известное. Она отчетливо проявляется, например, в образовании при соответствующих условиях необычно больших океанских волн или в нарастании вибрации, которая порой возникает в машинах, когда сами волны способствуют возникновению значительно больших волн, а вибрация — значительно более сильной вибрации. Есть все основания предположить наличие положительной обратной связи и в эволюционных процессах. Но тут возникает еще одна проблема, которая становится очевидной, если выразить элементы, составляющие модель обратной связи, в вопросах и ответах.

Вопрос. Значит, древнейшие гоминиды пользовались орудиями?

Ответ. Мы предполагаем, что да. У них, как у шимпанзе, была такая потенциальная способность, и они сохранили ее, покинув лес.

Вопрос. Но что стимулировало ее развитие?

Ответ. На открытой местности им требовались орудия, чтобы защищаться от врагов.

Вопрос. А почему?

Ответ. Потому что клыки у них были небольшими.

Вопрос. А почему клыки у ник были небольшими?

Ответ. Потому что большие клыки им уже не были нужны. Они овладевали прямохождением, а это давало им все больше возможностей пользоваться оружием. Оружие позволяло им успешнее защищаться, и большие клыки утратили свое значение как средство защиты.

Это — классическая модель положительной обратной связи. Стоит привести ее в действие, и уже нетрудно увидеть, как каждый элемент в ней содействует развитию всех остальных, включая и беспредельно важный побочный продукт — развитие мозга. Беда, однако, в том, что возникает замкнутый круг: клыки ведь не становятся маленькими оттого, что вам нужны орудия и прямая осанка для защиты, поскольку у вас маленькие клыки.

На это логическое хождение по кругу указал английский антрополог Клиффорд Джолли, который замечает, что, чем совершеннее модель положительной обратной связи, тем труднее привести ее в действие. Если все связано такой точной зависимостью со всем остальным, утверждает он, то ничего вообще происходить не будет.

Размышляя над этой дилеммой, Джолли пытался найти элемент, который не зависел бы от остальных и получил бы первоначальный толчок извне. Его, как и многих других антропологов, поразило различие между зубами древнейших гоминидов и остальных человекообразных обезьян. Эти маленькие клыки и резцы — и непомерно крупные коренные зубы — требовали какого-то объяснения.

Поскольку зубы и строение челюсти явно связаны со способом питания, Джолли решил, что объяснение особенностей строения зубов древнейшего гоминида по логике вещей следует искать в переходе от одного типа пищи к другому — плоды уступили главное место иной пище. Полностью развившийся современный Homo sapiens все еще в больших количествах потребляет зерна различных злаков (то есть семена травянистых растений), и Джолли предположил, что в незапамятные времена древнейший гоминид начал есть большие количества семян.

Анализ этой гипотезы, который дает Джолли, очень сложен, а аргументы, опирающиеся на особенности зубов, слишком специальны, чтобы приводить их здесь, но она достаточно стройна, и доводы в ее пользу очень любопытны.

Начнем с характеристики самой экологической ниши: открытая местность (вернее, огромные просторы) и резко выраженные сезонные изменения погоды. Для нормальной жизни травянистой степи необходимо чередование сезонов дождей и сухих сезонов. В тропиках вода — главное препятствие на пути неумолимо наступающих лесов: излишек воды в определенные сезоны, когда она разливается по равнине, и нехватка ее в остальное время года. И то и другое мешает росту деревьев. Степные пожары, время от времени вспыхивающие от молний в сухие сезоны, также уничтожают неокрепшие ростки деревьев. И наконец, древесную поросль объедают и вытаптывают стада пасущихся травоядных животных, которые немедленно заселяют степь, едва она возникает.

Как бы то ни было, в открытой местности с ее злаками человекообразную обезьяну, чьи пальцы способны быстро подбирать, вылущивать или обдирать мелкие семена, ждет новый и обильный источник пищи. В наши дни так питаются павианы да некоторые шимпанзе, приспособившиеся к периодическому пребыванию в открытой местности, куда они перебираются на сухой сезон, когда находить привычную пищу в лесу становится труднее. И нет никаких причин считать, что наш гоминидный предок не делал того же.

Что требуется для полноценного питания семенами? Крупные коренные зубы для постоянного перетирания большого количества мелких твердых предметов, а также толстый слой эмали на этих зубах, который выдерживал бы подобную нагрузку. И еще — такое сочленение нижней челюсти, которое обеспечивало бы как мощность, потребную для дробления, так и достаточную свободу движения из стороны в сторону, необходимого для перетирания.

Однако что толку от подобной подвижности, если огромные клыки, цепляясь друг за друга, препятствуют вращательному движению нижней челюсти?

Если вы возьмете в рот горстку семян подсолнуха или мака и начнете их пережевывать, то заметите две вещи. Во-первых, когда ваша нижняя челюсть, перетирая семена, ходит из стороны в сторону, передние зубы движутся так же, как задние, если не больше. Попробуйте ограничить движение передних зубов, как ограничили бы его длинные клыки, и вы убедитесь, что это заметно сковывает боковое движение задних зубов. Во-вторых, сводчатое твердое нёбо и толстый подвижный язык обеспечивают постоянное поступление семян под коренные зубы, пока первые измельчаются настолько, что их можно будет проглотить. Как уже говорилось, сочетание очень больших коренных зубов, небольших клыков как у самок, так и у самцов, относительно небольших резцов и сводчатого твердого нёба характерно для австралопитеков, но не для человекообразных обезьян.

В этом-то, по мнению Джолли, и заключается причина своеобразной эволюции зубов древнейших гоминидов, тот первоначальный толчок, который привел в действие механизм положительной обратной связи. Если новая среда обитания изобилует мелкой твердой пищей вроде семян и эволюционное преимущество получают самцы с относительно небольшими клыками, позволяющими полнее использовать эти пищевые ресурсы, естественный отбор приведет к уменьшению клыков у всего вида.

— Позвольте! — воскликнет бдительный скептик. — А как же павианы? Ведь павианы обладают огромными клыками, обеспечивающими им защиту на земле, не так ли? Так почему же они сохранили такие зубы, хотя и стали питаться семенами?

Для ответа на этот вопрос необходимо вернуться к принципиальному различию между гоминидами и низшими обезьянами, которое заключается в том, что первые в отличие от вторых обладают жизненно важной наследственной способностью к прямохождению, а также зачаточным умением пользоваться орудиями. Если гоминид научится защищаться или хотя бы отпугивать врагов с помощью оружия, большие клыки перестанут быть ему нужны. А павианам они нужны — и павианы сохраняют их по сей день.

Во всяком случае, некоторые павианы. Одно время существовали павианы ныне вымершего вида Simopithecus. Они, по-видимому, вели наземный образ жизни, питаясь корнями, листьями и семенами травянистых растений. Четыре миллиона лет они были довольно широко распространены в Африке, но около двухсот тысяч лет назад вымерли, предположительно не выдержав конкуренции с человеком. Симопитеки интересны тем, что они имели очень большие коренные зубы, а клыки у самцов были довольно маленькими для павианов.

Размышляя об этих особенностях симопитеков, Джолли воссоздал картину того, как на протяжении долгого наземного существования в связи с новым способом питания зубы у них постепенно утрачивали сходство с зубами других павианов, как в такой же среде обитания и под воздействием предположительно такого же способа питания зубы гоминидов стали отличаться от зубов их предков.

Подробно и глубоко анализируя особенности симопитеков, Джолли обнаружил данные, которые, как он считает, убедительно подкрепляют главное его положение — что древний человек в основном питался семенами. Он провел подробнейшее физическое сравнение вымершего гоминида, ведшего наземный образ жизни (австралопитека), и его близкого, ныне живущего родича (шимпанзе), с одной стороны, и вымершего, ведшего чисто наземный образ жизни павиана (симопитека) и современных павианов — с другой. Это сравнение показало, что различия между австралопитеком и шимпанзе очень часто совпадают с различиями между симопитеком и другими павианами. Иными словами, вымерший гоминид и вымерший павиан похожи в том, что отличает их от ближайших родичей. Взглянем на это любопытное положение по-другому: если у гоминидов вообще есть нечто общее с павианами, то почему у них гораздо больше общего с симопитеками, чем с другими павианами?

Действительно, почему? Сравнения, проведенные Джолли, хотя сами по себе и не составляют неопровержимого доказательства, тем не менее выявляют интересную параллель и, несомненно, дают основания полагать, что "третья обезьяна" появилась в открытой саванне очень рано; вначале она, вероятно, еще не была двуногой, однако обладала способностью ходить, опираясь на полусогнутые пальцы, и умением использовать орудия и оружие, что не только позволило ее коренным зубам и клыкам измениться в соответствии с новой диетой, львиную долю которой составляли семена, но и привело к более интенсивному использованию орудий, к увеличению ловкости рук и пальцев, к двуногости — и все это вместе стимулировало дальнейшее развитие мозга. А уж это (наконец-то!) создает прямоходящую человекообразную обезьяну именно там, где требуется, — в саванне, и именно с теми зубами, которые, как указывают окаменевшие остатки рамапитека и австралопитека, ей и полагаются.

К несчастью, как это нередко бывает в палеоантропологии, далеко не все согласны с Джолли. Так, Шервуд Уошберн не принимает исходной гипотезы о питании семенами. По его мнению, способ питания не объясняет, почему у австралопитеков появились их своеобразные зубы — крупные коренные и маленькие клыки. Уошберн полагает, что эти особенности должны восходить к специфическим видам деятельности — к все более интенсивному использованию орудий и оружия и к развитию охоты.

Насколько я понимаю, Джолли согласился бы с Уошберном в вопросе о важности как использования орудий, так и охоты — но только для объяснения того, каким образом зубы австралопитека изменились в человеческие. Сам же он заглядывает дальше в прошлое: его интересует, каким образом зубы человекообразной обезьяны изменились в зубы австралопитека.

Итак, к чему же мы пришли? Употребление в пищу семян или использование орудий? Быть может, сочетание того и другого, причем вначале важнее была роль семян, а затем — орудий? Бесспорно, Уошберн очень убедителен в своем предположении, что использование орудий на какой-то стадии оказалось решающим фактором во все убыстряющемся процессе становления человека и что охота приобретала в жизни гоминидов все большее и большее значение. Но эти два вопроса очень важны, и их необходимо рассмотреть и обсудить подробнее.