Книга: Homo Roboticus? Люди и машины в поисках взаимопонимания

Глава 5 Развитие идей

Глава 5

Развитие идей

Еще в молодости, во время службы в ВМС США в 1950-х гг., Роберт Тейлор приобрел приличный летный опыт, хотя и не имел права управлять самолетом. Он частенько играл роль второго пилота у настоящих летчиков, которым требовались не только часы налета, но и время для подготовки к экзаменам. Они брали Тейлора с собой в учебные полеты, и после взлета он управлял самолетом (осторожно), пока настоящие пилоты зубрили свои задания на заднем сиденье. Ему даже доверяли заход на посадку по приборам, когда самолет направляют по радио, а пилот сидит в специальном шлеме, закрывающем обзор.

Вот почему в начале 1960-х гг. молодой руководитель программы NASA Тейлор чувствовал себя уверенно, когда его пригласили принять участие в испытательном полете в аэрокосмической лаборатории Корнеллского университета. На него надели неудобный противоперегрузочный костюм и усадили на переднее сиденье учебного реактивного самолета Lockheed T-33, а профессиональный пилот устроился позади него. Они взлетели, набрали максимальную высоту почти 15 000 м и Тейлору разрешили попрактиковаться в управлении самолетом. Через некоторое время пилот сказал: «А теперь попробуем что-нибудь поинтереснее. Сможешь перейти в пике?» Тейлор подал ручку управления вперед, чтобы самолет пошел вниз, а потом потянул ее назад и замер – самолет перешел в более крутое пике. Ощущение было как при спуске на американских горках. Он потянул ручку сильнее, но самолет продолжал падать почти вертикально.

Наконец Тейлор сказал сидевшему сзади пилоту: «Все, сдаюсь, лучше возьми управление на себя!» Пилот засмеялся, выровнял самолет и сказал: «Попробуем еще раз». Они попробовали еще раз, но теперь в ответ на движение ручки вперед самолет пошел вверх. Чем больше Тейлор подавал ручку вперед, тем круче становился подъем. На сей раз он запаниковал, и снова пилот выровнял самолет.

Тейлору следовало бы догадаться. Реакция самолета была такой странной, поскольку он сидел за штурвалом лабораторного образца, на котором исследователи из ВВС экспериментировали с системами управления. Тейлора пригласили в Корнелл по той причине, что он, как руководитель программы NASA, по собственной инициативе выделил $100 000 исследовательской группе авиабазы Райт-Паттерсон.

Сначала в NASA, а затем в DARPA Тейлор готовил почву для появления систем, предназначенных и для расширения возможностей людей, и для их замены. NASA исполнилось три года, когда в 1961 г. президент Кеннеди объявил об амбициозной цели – доставить человека на Луну и обратно в течение десятилетия. Агентство столкнулось с уникальной задачей: определить принципы взаимодействия людей с машинами, причем не только в летательных аппаратах, но и во всех автоматизированных системах – от настольных компьютеров до сегодняшних мобильных роботов.

Термин «киборг», т. е. «кибернетический организм», был введен в 1960 г. медиками-исследователями, ломавшими головы над расширением возможностей людей при подготовке к освоению космоса{123}. В их воображении появилось новое существо – получеловек-полумашина, способное выживать в суровых условиях.

В отличие от этого организация Тейлора финансировала разработку электронных систем, которые тесно взаимодействовали с людьми, но не переходили границу, разделявшую человека и машину.

В начале 1960-х гг. NASA представляло собой государственное ведомство, расколотое на две части в вопросе о роли людей в космических полетах. Тогда впервые появилась возможность всерьез задуматься о полностью автоматизированных космических полетах. Многих очень беспокоило очевидное направление развития – передача управления машинам и превращение людей в пассажиров. Именно таким путем в то время шла советская космонавтика. Американская программа опиралась на другой подход, о чем ясно говорил ряд инцидентов, в которых вмешательство астронавтов в процесс доказывало важность сохранения того, что в NASA называли «человек в контуре управления». Например, Уолли Ширра стал героем после того, как во время запуска Gemini VI он в нарушение правил NASA не нажал кнопку аварийного прекращения предстартовых операций{124}.

Дебаты в NASA о необходимости включения человека в контур управления в 1950-х и 1960-х гг. превратились в ожесточенные сражения. Тейлор, пришедший в агентство в 1961 г., обнаружил, что для местной инженерной культуры характерно почитание раздела математики, известного как теория управления, – наследия кибернетики Норберта Винера. Инженеры NASA разрабатывали системы управления летательными аппаратами и для авиации, и для космоса. Они были настолько сложными, что казались инженерам прекрасными, можно сказать, по определению. Тейлор быстро понял, что разработчики зачарованы эстетикой управления и уверены в необходимости дальнейшей автоматизации систем, поскольку люди недостаточно быстры и надежны, чтобы совладать с ними.

Проблема раскола технической культуры казалась практически непреодолимой. В вопросе о роли людей в космических полетах NASA делилось на два лагеря. Спор проник даже в высшие эшелоны руководства, и было легко предсказать, на какую сторону встанет каждый из менеджеров. Бывшие пилоты самолетов выступали за сохранение человека в системе, а специалисты по теории управления выбирали полную автоматизацию.

Как руководитель программы Тейлор отвечал в 1961 г. за финансирование исследований в нескольких областях, одна из которых называлась «системы управления пилотируемых аппаратов». Его коллега по отделу финансирования отвечал за «системы автоматического управления». Они были в хороших отношениях, но постоянно занимались перетягиванием бюджетного одеяла. Тейлор понимал аргументы своих коллег, поддерживавших автоматизированное управление, хотя и отвечал за отстаивание интересов сторонников систем с участием человека. Его выручала поддержка астронавтов, имевших огромное влияние. Отряд астронавтов NASA состоял главным образом из летчиков-испытателей. Они были гордостью космического агентства и бесценными союзниками Тейлора. Тейлор финансировал создание тренажеров для отработки маневров на орбите, которые широко использовались при подготовке астронавтов с первых дней программы Mercury, и много раз обсуждал с астронавтами достоинства и недостатки различных сред виртуального обучения. Астронавты прекрасно знали о спорах вокруг места людей в космических программах, и их очень волновал вопрос, смогут ли они играть активную роль в космических системах или будут мало чем отличаться от собачек и обезьянок, которых берут с собой в поездку.

В политическом сражении вокруг человека в контуре управления фигурировали два противопоставляемых друг другу сюжета: один – успех посадки астронавтов-героев на поверхность Луны, другой – призрак катастрофы с гибелью астронавтов и, как следствие, ликвидацией агентства. Проблема была, по крайней мере на время, снята, когда в ходе первой высадки человека на Луну Нил Армстронг взял управление на себя после сбоя компьютера и благополучно осуществил прилунение Apollo 11. Посадка на Луну и другие подвиги, такие как решение Уолли Ширры не прерывать полет Gemini, определенно ставили человека выше машин, которые могли давать сбои. Представление астронавтов как современных Льюисов и Кларков[13] было с самого начала неотъемлемой частью духа NASA, что резко контрастировало с решением СССР включить женщин в отряд космонавтов{125}. На американских представлениях об управляемых человеком системах долгое время сказывались субъективные различия подходов США и СССР к аэронавтике и космонавтике. Космические корабли «Восток» были более автоматизированными, поэтому советские космонавты играли роль скорее пассажиров, а не пилотов. Но первоначальная преданность Америки пилотируемым космическим полетам сформировалась, когда аэронавигационная техника переживала период становления. За следующие полвека компьютеры и автоматизированные системы стали значительно более надежными.

Для Тейлора баталии вокруг проблемы человека в контуре управления стали опытом, определившим его позицию и в NASA, и в DARPA, где он руководил проектами и финансировал технологические прорывы в области компьютеров, робототехники и искусственного интеллекта. Во время работы в NASA Тейлор пересекся с Джозефом Ликлайдером, который интересовался психологией и информационной технологией и предвидел появление интерактивных компьютерных систем. В своей основополагающей статье «Человеко-машинный симбиоз» (Man-Computer Symbiosis) 1960 г. Ликлайдер предсказал наступление эры полного вытеснения людей автоматизированными системами. На его взгляд, ей должен предшествовать переходный период продолжительностью от 15 до 500 лет, период сотрудничества людей и компьютеров. Он полагал, что это будет «самое творческое и увлекательное [время] в истории человечества».

Тейлор пришел в ARPA в 1965 г. как протеже Ликлайдера. Он занялся финансированием ARPAnet, первой общенациональной ориентированной на исследования компьютерной сети. В 1968 г. эти два человека в соавторстве написали продолжение статьи Ликлайдера о симбиозе, получившее название «Компьютер как коммуникационное устройство» (Computer as a Communication Device). В ней Ликлайдер и Тейлор, пожалуй впервые обрисовали влияние компьютерных сетей на общество.

Несмотря на десятилетия исследований взаимодействия человека с машиной в кабине самолета, спор так и остался неразрешенным и вновь разгорелся с появлением автономной системы управления в поездах и автомобилях. Если Google лидирует в исследованиях в сфере беспилотных автомобилей, то традиционная автомобильная промышленность внедряет интеллектуальные системы, которые могут взять на себя управление в некоторых четко определенных условиях, например при движении в пробках, но отдают контроль человеку в слишком сложных или опасных для автопилота ситуациях. Сидящему за рулем человеку, занимающемуся чтением электронной почты и т. п., может потребоваться несколько секунд, чтобы «сориентироваться в обстановке» и возобновить управление автомобилем. Исследователи Google, надо думать, уже столкнулись с ограничениями возможностей беспилотного движения. В настоящее время все больше специалистов соглашаются с тем, что проблема «передачи управления» – возврат управления автомобилем человеку в аварийной ситуации – возможно, неразрешима. Если это подтвердится, то развитие автомобилей пойдет по пути расширения возможностей, а не полной автоматизации. Применение полностью беспилотного транспорта может быть ограничено определенными случаями, например движение с небольшой скоростью в городских условиях и движение по автострадам.

Так или иначе споры в NASA были предвестником нарождающегося мира автономных машин. В течение первых 50 лет существования интерактивных систем, начиная с середины 1960-х гг., компьютеры в основном расширяли возможности людей, а не заменяли их. Технологии, которые стали фирменным знаком Кремниевой долины, – персональные компьютеры и интернет – усиливали человеческий интеллект, хотя вряд ли кто усомнится в том, что каждый «усиленный» человек заменял нескольких своих коллег. Сегодня у разработчиков систем есть выбор. По мере того как технологии искусственного интеллекта (зрение, речь и построение логических выводов) становятся совершеннее, появляется все больше возможностей как включать, так и исключать человека из контура управления.

На заре компьютерной эры Джон Маккарти и Дуг Энгельбарт, финансируемые сначала Джозефом Ликлайдером, а с 1965 г. Бобом Тейлором, работали всего в нескольких километрах друг от друга, но с таким же успехом могли находиться в разных вселенных. Обоих финансировало ARPA, однако они практически не контактировали друг с другом. Маккарти был блестящим, хотя и несколько сумасбродным, математиком, а Энгельбарт – мальчиком с фермы в Орегоне и мечтателем.

Эффект противоборства их новаторских исследований был неожиданным. Когда Маккарти в середине 1960-х гг. создавал в Стэнфорде Лабораторию искусственного интеллекта, его работа, сконцентрированная на таких амбициозных направлениях, как искусственный интеллект и доказательство правильности программ с использованием формальной логики, находилась в самом сердце компьютерной науки. Энгельбарт нацеливался на создание «интегрированной среды» для усиления интеллекта человека. Первоначально это была менее отчетливая концепция, находящаяся в стороне от господствующего течения в академических исследованиях, однако на протяжении первых трех десятилетий существования интерактивных систем идеи Энгельбарта оказывали большее влияние на мир. Появление современных персональных компьютеров, а позднее технологий совместного использования информации вроде Всемирной паутины в определенной мере связано с исследованиями Энгельбарта.

С той поры сторонники Энгельбарта неустанно преобразовывали мир. Они расширяли возможности человека во всех областях современной жизни. В наши дни персональные компьютеры, превратившие в смартфоны, не носят с собой разве что их принципиальные противники. Смартфоны практически по определению образуют обширную распределенную вычислительную сеть, которую соединяет беспроводной интернет. Их используют и как искусственную память. Сегодня многие буквально не могут поддержать беседу или найти дорогу в городе, не обратившись к ней.

Если исследования Энгельбарта напрямую вели к PC и интернету, то лаборатория Маккарти была теснее всего связана с двумя другими технологиями – робототехникой и искусственным интеллектом. Какого-то разового решающего прорыва не было. Снижение стоимости вычислительных систем (обработки данных и хранения информации), постепенный переход от символьной логики искусственного интеллекта первого поколения к более утилитарным статистическим алгоритмам и машинному обучению второго поколения и удешевление датчиков позволяют сейчас инженерам и программистам создавать автоматизированные системы, которые видят, говорят, слышат и перемещаются в пространстве.

Баланс, однако, изменяется. Появляются компьютерные технологии, способные не только заменять, но и превосходить людей. В то же время за полстолетия усиление интеллекта и искусственный интеллект – две области, ставшие продолжением первоначальных работ Энгельбарта и Маккарти, – практически не сблизились. Хотя компьютерные и робототехнические системы вышли из лабораторий и прочно вплелись в ткань современной жизни, взгляды представителей двух сообществ по большей части так и остаются несовместимыми.

Сообщество взаимодействия человека и компьютера продолжает обсуждать широкий круг вопросов – от окон на экране и мышей до автономных агентов, но в рамках философской концепции Энгельбарта, предполагающей использование компьютеров для расширения возможностей человека. Сообщество искусственного интеллекта говорит о производительности и экономических целях, оперируя уравнениями и алгоритмами и мало задумываясь о судьбе людей. В одних случаях результаты такого подхода очевидны, взять хотя бы производственных роботов, прямо вытесняющих живой труд. В других случаях прямое влияние новых технологий на занятость заметить труднее. Уинстон Черчилль сказал: «Сначала мы строим здания, а потом они строят нас». Сегодняшние системы стали гигантскими вычислительными комплексами, определяющими характер нашего взаимодействия с обществом – от функционирования зданий до структуры организаций, будь то правительства, компании или церкви.

По мере того как созданные сообществами искусственного интеллекта и усиления интеллекта технологии изменяют мир, формируются два представления о будущем. В одном мире люди мирно живут и процветают вместе с машинами – роботы заботятся о престарелых, автомобили ездят сами, а однообразная и тяжелая работа исчезает, рождаются новые Афины, где люди занимаются наукой и искусством, наслаждаются жизнью. Будет замечательно, если информационная эра окажется именно такой, но можно ли считать, что это решенное дело? Не менее вероятен вариант, в котором эти могущественные технологии, вместо того чтобы освободить человечество, облегчат дальнейшую концентрацию богатства, породят масштабные волны технологической безработицы, обеспечат тотальный надзор, от которого невозможно укрыться, приведут к появлению нового поколения автономного супероружия.

Когда Эд Фейгенбаум закончил говорить, в зале воцарилась тишина. Ни вежливых аплодисментов, ни гула неодобрения. Только тишина. Потом участники конференции один за другим вышли, оставив пионера искусственного интеллекта на подиуме в одиночестве.

После избрания Барака Обамы президентом в 2008 г. казалось, что план администрации Буша по исследованию космоса, гвоздем которого было создание обитаемой базы на Луне, может быть заменен еще более смелой программой, включающей полеты к астероидам и даже высадку людей на марсианских лунах Фобосе и Деймосе{126}. В числе более близких целей значилась отправка астронавтов к точкам Лагранжа в 1,5 млн км от Земли, где гравитация Земли и Солнца взаимно компенсируется, создавая условия для долговременного размещения аппаратов типа космического телескопа Hubble следующего поколения.

Освоение Солнечной системы с участием человека было идеей фикс Скотта Хаббарда, главы Исследовательского центра Эймса NASA в Маунтин-Вью, штат Калифорния. Его активно поддерживало Планетарное общество, некоммерческая организация, выступавшая за исследование космоса и развитие науки. В результате NASA организовало конференцию, посвященную возобновлению исследований Солнечной системы с участием человека. Среди ее участников было немало имевших отношение к космосу знаменитостей, включая астронавта Базза Олдрина, второго побывавшего на Луне человека, и астрофизика Нила Тайсона. Одна из секций посвящалась роли роботов, которые, по задумке организаторов конференции, должны были предстать в виде интеллектуальных систем, помогающих людям во время долгих полетов в другие миры.

Фейгенбаум был учеником одного из основоположников индустрии искусственного интеллекта Герберта Саймона и возглавлял в Стэнфорде разработку первых экспертных систем. Он верил в потенциал искусственного интеллекта и робототехники, и его страшно раздражало услышанное как-то выступление специалиста по геологии Марса, который утверждал, что всего несколько минут присутствия человека на Марсе дадут больше научной информации, чем любой автоматический аппарат принесет за все время своего существования. Фейгенбаум очень хорошо разбирался в конструкции космических систем. Когда-то он был руководителем исследовательских работ в военно-воздушных силах и приобщился к дебатам о человеке в контуре управления еще во времена обсуждения космической программы.

Фейгенбаум вышел на подиум полный решимости бросить вызов. Используя простой набор слайдов, он обрисовал альтернативу пилотируемому полету к Марсу. В его презентациях редко встречались надписи прописными буквами, но не в этот раз:

Сама мысль об отправке людей к другой планете, когда роботы могут сделать все не хуже, а может быть, и лучше, с меньшими затратами и без риска для чьей-то жизни, казалась Фейгенбауму абсурдной. С его точки зрения, системы искусственного интеллекта и роботы в широком смысле настолько быстро расширяют свои возможности, что старая идея о человеке в контуре управления потеряла и притягательную силу, и ценность. Все коэффициенты на машинной стороне уравнения изменились. Ему хотелось заставить слушателей мыслить категориями агентов, сменить тему и представить себе людей, исследующих Солнечную систему с помощью более чувствительных средств восприятия. Но это шло вразрез с тем, что хотела услышать аудитория. Когда зал опустел, к столу подошла женщина-ученый, которая работала в Центре космических полетов Годдарда NASA, и тихо сказала, что благодарна Фейгенбауму за выступление. У себя на работе она не могла бы высказаться в таком духе.

История Фейгенбаума подчеркивает, что в реальности нет единственно «правильного» подхода к выбору между искусственным интеллектом и усилением интеллекта. Для одних полет людей в космос является заветной мечтой. Для других, таких как Фейгенбаум, это пустая трата ресурсов. Интеллектуальные машины отлично подходят для враждебной внеземной среды, и их разработка позволяет совершенствовать технологии, которые могут приносить пользу и на Земле. Спор с его участием также показывает, что легкого пути к единению двух лагерей нет.

Хотя сферы искусственного интеллекта и взаимодействия человека с компьютерами мало где пересекаются, есть люди, которые жили в обоих мирах, и исследователи, которые переходили из одного лагеря в другой. Специалист по когнитивной психологии из Microsoft Джонатан Грудин первым отметил, что популярность этих областей растет и падает в противофазе. Когда вперед выходит искусственный интеллект, взаимодействие человека с компьютерами отступает на второй план, и наоборот.

Грудин считает себя оптимистом. Он пишет, что верит в возможность великого сближения двух направлений в будущем. Пока же отношения между ними остаются неконструктивными, и взаимодействие человека с компьютерами, пионером которого был Энгельбарт и за которое выступают энтузиасты вроде Грудина и его наставника Дональда Нормана, является, пожалуй, самым существенным противовесом технологиям искусственного интеллекта с их двойным потенциалом – возможностью освобождения или порабощения человечества.

Если Грудин на протяжении своей карьеры становился то на одну, то на другую сторону, то Терри Виноград стал первым крупным специалистом, дезертировавшим из мира искусственного интеллекта. Он решил уйти из этой области, создав одну из основополагающих программ для ранних систем искусственного интеллекта, и посвятить себя антропоцентрическим компьютерным системам, или усилению интеллекта.

Интерес Винограда к компьютерам зародился, когда он в молодости изучал математику в Колледже Колорадо, после того как преподаватель медицины обратился на его кафедру за помощью в расчетах для лучевой терапии{128}. Медицинский центр располагал мини-компьютером размером с пианино CDC 160A компании Control Data, одной из первых разработок Сеймура Крэя. Одномоментно на нем мог работать один человек, загружая написанные на ФОРТРАНе программы с помощью перфоленты, похожей на телеграфную ленту. В один из первых дней работы Винограда на машине было довольно жарко, поэтому позади стола с компьютерным терминалом поставили вентилятор. Виноград заправлял перфоленту в компьютер, когда неожиданно ее затянуло в этот вентилятор{129}.

Наряду с компьютерами Винограда заинтересовали первые публикации об искусственном интеллекте. Для талантливого математика, занимающегося лингвистикой, очевидным местом для последипломного образования был Массачусетский технологический институт. Виноград оказался там в разгар войны во Вьетнаме и обнаружил, что между вотчинами Марвина Мински и Ноама Хомского, лидера в сфере искусственного интеллекта и лидера в сфере лингвистики, образовалась глубокая пропасть. Раскол был настолько серьезен, что, стоило Винограду на вечеринках со студентами Хомского заикнуться о своей принадлежности к Лаборатории искусственного интеллекта, как они отворачивались и уходили.

Виноград попытался навести мосты, прослушав курс Хомского, но получил тройку за доклад, в котором высказывался в пользу искусственного интеллекта. Несмотря на конфликт, это было отличное время для исследований в области искусственного интеллекта. Война во Вьетнаме заставила Пентагон раскошелиться, и ARPA фактически подписывало незаполненные чеки исследователям в крупнейших научно-исследовательских лабораториях. Как и в Стэнфорде, в Массачусетском технологическом институте ясно представляли, что следует понимать под «серьезным» исследованием в информатике. Как-то к ним заехал Дуг Энгельбарт и показал фильм о своей системе NLS. Исследователи из Лаборатории искусственного интеллекта старались преуменьшить его достижения. Как же иначе, ведь они создавали системы, способности которых скоро сравняются со способностями людей, а Энгельбарт показывал систему машинного редактирования, которая годилась разве что для сортировки списков покупок в магазине.

В то время Виноград принадлежал к мейнстриму компьютерного мира, и, поскольку духу времени отвечал искусственный интеллект, он следовал в этом направлении. Большинство верило, что очень скоро машины будут видеть, слышать, говорить, ходить и выполнять другие свойственные человеку действия. Мински предложил Винограду продолжить лингвистические исследования – ему очень хотелось доказать, что его студенты не хуже в «языке», чем студенты Хомского. Эта тема вполне устраивала Винограда, и он с интересом занялся исследованием языка, используя компьютер для моделирования.

Подростком Виноград жил в штате Колорадо и, как многие его сверстники, читал журнал Mad. Фривольный и зачастую инфантильный сатирический журнал сыграл определенную роль в выборе названия SHRDLU для программы, написанной им во время учебы в аспирантуре в конце 1960-х гг. Эта программа «понимала» естественный язык, отвечала на команды и стала одним из самых больших достижений в сфере искусственного интеллекта.

Виноград намеревался сделать систему, которая могла бы отвечать на вводимые с клавиатуры команды на естественном языке и выполнять полезные операции. Тогда уже ясно обозначилась волна первых экспериментов по созданию диалоговых программ. Программу Eliza, написанную ученым-компьютерщиком из Массачусетского технологического института Джозефом Вейценбаумом в 1964 и 1965 гг., назвали в честь Элизы Дулитл, которая училась правильно говорить по-английски в «Пигмалионе» Бернарда Шоу и в мюзикле «Моя прекрасная леди». Eliza была прорывным экспериментом в исследовании взаимодействия человека с машинами: она позволяла пользователям разговаривать с компьютером, как с человеком. Чтобы обойтись без реальных знаний, Eliza имитировала роджерианский подход в психологии и часто преобразовывала фразы пользователей в вопросы. Беседа была в основном односторонней, поскольку Eliza могла отвечать лишь на определенные ключевые слова и фразы. Этот подход приводил к крайне нелогичным выводам и странным отклонениям. Так, на фразу пользователя, где фигурировали слова «их мать», Eliza отвечала вопросом: «Вы имеете в виду свою мать?» Неожиданно для Вейценбаума пользователи Eliza настолько увлекались беседами с программой, что даже рассказывали глубоко личные детали. Это было удивительное откровение, касающееся не машин, а человеческой природы. Как оказалось, люди склонны очеловечивать практически все, с чем они взаимодействуют, от неодушевленных объектов до программ, имитирующих человеческий интеллект.

Может ли случиться так, что в кибербудущем все более изолированным друг от друга людям останется лишь общаться с суррогатным компьютерным интеллектом? Каким будет этот мир? Возможно, таким, какой показан в фильме 2013 г. «Она», где застенчивый парень общается с искусственным интеллектом. Сегодня все еще не ясно, станет ли появление киберпространства огромным шагом вперед для человечества, как рисуют киберутописты, например поэт Джон Барлоу в своей опубликованной в журнале Wired в 1996 г. «Декларации независимости киберпространства» (A Declaration of the Independence of Cyberspace). Или это будет намного более холодный мир, описанный Шерри Теркл в книге «Одинокие вместе: Почему мы ожидаем от технологий большего, чем друг от друга» (Alone Together: Why We Expect More from Technology and Less from Each Other)? По Барлоу, киберпространство станет утопическим миром без преступлений и деградации «реального мира». Теркл описывает мир, в котором компьютерные сети все более и более разделяют людей, оставляя их в одиночестве и изоляции. На взгляд Вейценбаума, вычислительные системы могут существенно уменьшать общение людей. Почти в том же ключе, что и марксистский философ Герберт Маркузе, клеймивший развитое индустриальное общество, он опасается, что грядущая информационная эра породит «одномерного человека».

После создания Eliza группа ученых Массачусетского технологического института, включая основоположника теории информации Клода Шеннона, собралась в Конкорде, штат Массачусетс, чтобы обсудить социальные последствия этого явления{130}. Привлекательность взаимодействия с Eliza беспокоила Вейценбаума, который усматривал в чрезмерной ориентации на технологии признаки морального падения общества. Корни такого взгляда восходят ко временам его детства в нацистской Германии. В 1976 г. он изложил гуманистическую критику компьютерной технологии в книге «Возможности вычислительных машин и человеческий разум: От суждений к вычислениям» (Computer Power and Human Reason: From Judgment to Calculation). В ней не было доводов против возможности создания искусственного интеллекта, она предъявляла страстные обвинения автоматизированным системам, которые принимают решения вместо человека. Автор утверждал, что компьютеры являются консервативной силой в обществе, поддерживают бюрократию и превращают мир в тесное и бесплодное место, ограничивая потенциал человеческих отношений.

Критика Вейценбаума так и не нашла отклика в Соединенных Штатах. Годы спустя его идеи получат большее понимание в Европе, куда он переедет в конце жизни, но тогда в США, где внедрялись новые компьютерные технологии, было больше оптимизма в отношении искусственного интеллекта.

В конце 1960-х гг. аспирант Виноград попал в тепличную атмосферу Лаборатории искусственного интеллекта Массачусетского технологического института, места рождения культуры программистов-фанатиков, которая привела к появлению PC и идеологии «свободы обмена информацией», а позже движения 1990-х гг. за открытую среду. Многие в лаборатории строили карьеру на вере в то, что дружелюбные и автономные интеллектуальные машины скоро станут реальностью. Eliza, а позднее и SHRDLU Винограда стали прямыми предшественниками более сложных электронных личных помощников, появившихся в последующие десятилетия. В Массачусетском технологическом институте уже предпринимались попытки строить микромиры или «блочные миры» – ограниченные смоделированные среды, в которых исследователи могли создавать программы, способные судить об окружающей обстановке и планировать действия. Иногда использовались даже реальные манипуляторы и блоки. Когда Виноград начал работать над своим проектом, уже создавалась система заказа авиабилетов, но это не очень интересовало его. Он собирался построить собственную ограниченную среду для исследований и рационализации и выбрал для нее форму виртуального компьютерного мира.

Виноград создал компьютерную модель мира, населенного цветными блоками, которые можно было исследовать и которыми можно было управлять с помощью языка программирования под названием Micro-Planner, основанного на работах аспиранта Массачусетского технологического института Карла Хьюитта. Учитывая сравнительно невысокий уровень развития вычислительной техники в то время, во многом приходилось полагаться на воображение. Наглядного графического представления мира блоков не было. Пользователь просто сидел у терминала Teletype и вводил вопросы с клавиатуры, а компьютер отвечал на естественном языке. Виноград выбрал название SHRDLU потому, что ничего лучше не пришло в голову. Позже он сказал, что последовательность букв SHRDLU, наверное, сидела у него в подсознании. Последовательность «etaoin shrdlu» – самые ходовые в английском языке буквы – располагается на левой стороне клавиатуры линотипа, как «1qaz 2wsx» в пишущей машинке. Эта последовательность символов время от времени мелькала в шутку в журнале Mad как якобы случайно проскочившая при печати строка. У линотипа, который отливает всю строку из расплавленного металла, не было клавиши Backspace. Поскольку завершить отливку строки с ошибкой быстрее, чем заниматься исправлением, наборщики обычно «заполняли» оставшуюся часть строки бессмысленным набором символов и удаляли всю строку, когда она застывала, а если забывали это сделать, то уповали на то, что корректор выловит ее{131}.

В то время Винограда мало заботили этические последствия создания системы обработки естественного языка, которая могла «понимать» и отвечать в виртуальном мире. В SHRDLU «понимание» означало, что программа анализировала структуру введенных вопросов и пыталась ответить на них и отреагировать на команды. Это была одна из первых попыток справиться с неоднозначностью – проблемой обработки естественного языка, сложной для решения даже сегодня. Например, к чему относится местоимение «он» в предложении «стакан поставили на стол, и он сломался», к стакану или столу? Без контекста ни человек, ни искусственный интеллект не могут этого определить.

Система Винограда опиралась на общие знания о своем микромире при ответе и реагировании на вопросы. В диссертации Виноград приводил следующий пример диалога:

В 1970 г. после завершения работы программа SHRDLU стала одной из самых успешных демонстраций потенциала искусственного интеллекта, возможно, слишком успешной. Годы спустя это детище Винограда обвинили в том, что оно способствовало появлению слишком оптимистического представления о возможности «масштабирования» подобных программ для решения проблем реального мира. Например, в 1980–1990-х гг. сообщество искусственного интеллекта в целом верило, что можно создать машину с умственными способностями по крайней мере ребенка детсадовского возраста путем простого накопления практических правил.

Впрочем, критика оптимистов искусственного интеллекта началась еще до того, как Виноград создал SHRDLU. Если выступления Вейценбаума касались этической стороны создания интеллектуальных машин, то вопрос принципиальной возможности таких машин вызывал более горячие споры. Сеймур Пейперт, научный руководитель Винограда, спорил с Хьюбертом Дрейфусом, философом и последователем Хайдеггера[14]. Дрейфус всего через десятилетие после того, как Маккарти ввел термин «искусственный интеллект» в употребление, высмеял это направление в статье «Алхимия и искусственный интеллект» (Alchemy and Artificial Intelligence), изданной в 1965 г. RAND Corporation{133}. (В его честь в ремейке 2014 г. кинофильма «Робокоп» (RoboCop) вымышленного американского сенатора, сторонника закона о запрете роботов-полицейских, назвали Хьюбертом Дрейфусом.)

Конфликт у Дрейфуса с исследователями искусственного интеллекта возник в начале 1960-х гг., когда они появились на его курсе по философии Хайдеггера и уничижительно отозвались о философах из-за того, что те так и не поняли интеллект человека, хотя изучали его на протяжении столетий{134}. Это неуважение он не забыл и на четыре десятилетия стал самым непримиримым критиком искусственного интеллекта. Его главный аргумент прозвучал в выпаде против двух исследователей искусственного интеллекта из Стэнфорда: «Фейгенбаум и Фельдман утверждают, что ощутимый прогресс действительно достигнут, но определяют его очень осмотрительно как „приближение к конечной цели“. С таким определением первый человек, который взобрался на дерево, мог говорить об ощутимом прогрессе на пути к полету на Луну»{135}. Три года спустя Пейперт дал ответ на это в статье «Искусственный интеллект Хьюберта Дрейфуса – собрание ошибок» (Artificial Intelligence of Hubert L. Dreyfus, A Budget of Fallacies). «Беспокоит не то, что Дрейфус вводит метафизику в область техники, а то, что его высказывания безответственны, – писал он. – Его факты почти всегда неправильны; его представление о программировании настолько ограниченно, что он относит к невозможным программы, которые может написать новичок; а его невосприимчивость к логике позволяет принимать собственную неспособность представить, как можно реализовать конкретный алгоритм, за основание считать, что никакой алгоритм не может достичь нужной цели»{136}.

Виноград в конечном счете полностью разошелся с Пейпертом, но произошло это через много лет. Он приехал в Стэнфорд как преподаватель в 1973 г., когда его жена, врач, приняла предложение стать ординатором в районе залива Сан-Франциско. Это случилось всего через два года после того, как Intel представила первый коммерческий микропроцессор 4004, а журналист Дон Хефлер в своем бюллетене Microelectronics News ввел в употребление название «Кремниевая долина США». Виноград еще несколько лет развивал идею понимания машиной естественного языка в ключе SHRDLU. Сначала он проводил почти половину своего времени в Исследовательском центре компании Xerox в Пало-Альто, работая с Дэнни Боброу, другим исследователем, интересовавшимся проблемой понимания естественного языка. В марте 1975 г. Xerox открыла новое красивое здание неподалеку от Стэнфорда, так как это обеспечивало компании легкий доступ к лучшим программистам. Позже Виноград говорил друзьям: «Вы ведь знаете все разработки PARC в области PC? Так вот, я работал совсем не над этим».

Виноград работал над углублением и развитием исследования, которым он занимался в Массачусетском технологическом институте и которое принесет плоды лишь четыре десятилетия спустя. В 1970-х гг. эта задача казалась невыполнимой, и многие задавались вопросом, сможет ли наука когда-нибудь разобраться, как люди понимают язык. После того как Виноград потратил на проблему компьютерной обработки языка полдесятилетия, его стал одолевать скептицизм в отношении возможности реального развития искусственного интеллекта. Он отошел от этой сферы не только из-за незначительности успехов, но и в какой-то мере под влиянием нового друга, чилийского политического беженца по имени Фернандо Флорес, а также знакомства с группой философов из Беркли во главе с Дрейфусом, намеревавшейся разоблачить рекламную шумиху вокруг нарождающейся индустрии искусственного интеллекта. Истинный технократ, Флорес был министром финансов в правительстве Альенде и чудом спасся из своего офиса во дворце при бомбардировке во время мятежа. Прежде чем попасть в Соединенные Штаты, он провел три года в тюрьме, но его выпустили в результате кампании, развернутой Amnesty International. Стэнфорд назначил Флореса консультантом по информатике, но он уехал из Пало-Альто работать над докторской диссертацией в Беркли под руководством квартета настроенных против искусственного интеллекта философов: Хьюберта и Стюарта Дрейфусов, Джона Сирла и Энн Маркуссен.

Виноград считал Флореса одним из самых ярких интеллектуалов, которых он когда-либо встречал. Виноград вспоминал: «Мы начали разговаривать, он дал мне книгу по философии науки и сказал: "Вы должны прочитать это". Я прочитал ее, мы начали обсуждать эту тему, решили написать работу по ней, получилась монография, которая превратилась в книгу. Это был процесс пробуждения интереса к нему и осознания того, что наши разговоры интеллектуально обогащают»{137}. Из бесед с Флоресом молодой программист понял причину своей неудовлетворенности тем, что воспринимал как «идеологию» искусственного интеллекта. Флорес был согласен с харизматичным Вернером Эрхардом, организация которого «Учебные семинары Эрхарда» (Erhard Seminars Training – EST) имела в 1970-е гг. множество последователей в районе залива Сан-Франциско. (В Стэнфордском научно-исследовательском институте Энгельбарт отправил весь штат своей лаборатории на тренинг в EST и вошел в совет директоров организации.)

Хотя компьютерный мир в то время был крошечным, противоречия подходов Маккарти и Мински, с одной стороны, и Энгельбарта – с другой, были очень осязаемыми. PARC работала над персональным компьютером; Стэнфордская лаборатория искусственного интеллекта занималась всем – от манипуляторов и мобильных роботов до программ для игры в шахматы. В недавно переименованном Стэнфордском исследовательском институте (который стали называть SRI из-за антивоенных протестов студентов) исследователи работали над широким спектром проектов – от системы NLS Энгельбарта и робота Shakey до распознавания речи и «умного» оружия. Виноград приезжал в Беркли для неофициальных встреч за ланчем с философами Сирлом и Дрейфусом, их аспирантами и Фернандо Флоресом. Хьюберт Дрейфус выступал против оптимистических предсказаний исследователей искусственного интеллекта, а Джон Сирл шел дальше и ставил один из самых острых философских вопросов XX в.: действительно ли возможно построить думающую машину?

Умевший привлечь внимание блестящий лектор Сирл никогда не уклонялся от спора. До того как заняться преподаванием философии, он был политическим активистом. Во время учебы в Висконсинском университете в 1950-х гг. он состоял в организации «Студенты против Джозефа Маккарти[15]», а в 1964 г. стал первым штатным сотрудником Беркли, который присоединился к «Движению за свободу слова». Еще когда Сирл был молодым философом, его привлекала междисциплинарная область – когнитивистика. В то время считалось, что биологический разум является аналогом оживляющего машины программного обеспечения. В этом случае понимание процессов мышления человека становилось просто вопросом разгадывания программы, заложенной в миллиардах переплетенных нейронов человеческого мозга.

Фонд Слоуна направил Сирла в Йельский университет, чтобы обсудить тему искусственного интеллекта. В самолете тот начал читать книгу об искусственном интеллекте, написанную Роджером Шанком и Робертом Абелсоном, ведущими исследователями Йеля во второй половине 1970-х гг. В их книге «Сценарии, планы, цели и понимание» (Scripts, Plans, Goals and Understanding){138} говорилось, что программы искусственного интеллекта могли «понимать» истории, составленные их разработчиками. Например, разработчики могли предложить компьютеру простую историю, описывающую, как человек идет в ресторан, заказывает гамбургер, а затем убегает, не заплатив за него. В ответ на вопрос программа делала вывод, что человек не съел гамбургер. «Здесь что-то не так, – подумал Сирл. – Получается, что мне предлагают историю на китайском языке со множеством правил расстановки символов, я не понимаю ни слова по-китайски, но все равно могу дать правильный ответ»{139}. На его взгляд, из этого не следовало, что компьютер способен понимать что-либо в результате простого умения интерпретировать набор правил.

Так, по пути в Йель у него родился аргумент против разумных машин, названный «китайской комнатой». Сирл исходил из того, что никаких смоделированных «мозгов в коробке» существовать не может. Его аргумент отличался от критики Дрейфуса, который утверждал, что невозможно добиться от программ искусственного интеллекта эффективности, сопоставимой с человеком. Сирл просто указывал, что компьютер всего лишь очень быстрое средство перебора символов, использующее ряд синтаксических правил. Чего ему не хватает, так это способности биологического разума интерпретировать семантику. Биологические корни семантики, постижения смысла, остаются загадкой. Аргумент Сирла приводил представителей сообщества искусственного интеллекта в бешенство в какой-то мере потому, что связывал их доводы с теологическим представлением о разуме как о сущности за пределами физического, биологического мира. По мнению Сирла, умственная деятельность полностью определяется биологическими процессами в мозге и реализуется в нем, и думающая машина должна копировать, а не моделировать эти процессы. В тот момент Сирл полагал, что его возражение восприняли и на дискуссию не потребуются недели, не говоря уже о десятилетиях. Но все произошло с точностью до наоборот. Реакцией на первую статью Сирла стали 30 опровержений. И даже три десятилетия спустя дискуссия далека от завершения. Число публикаций с критикой его идеи достигло к настоящему моменту нескольких сотен. Сирл по-прежнему здравствует и продолжает защищать свою позицию.

Нужно также заметить, что дискуссии за ланчем о возможности создания интеллектуальных и предположительно обладающих самосознанием машин велись на фоне наращивания военного потенциала при Рейгане. Война во Вьетнаме закончилась, но активные группы политически несогласных еще сохранялись по всей стране. Философы собирались на перекрестке через дорогу от университетского городка в Беркли. Виноград и Дэнни Боброу из Xerox PARC стали постоянными участниками этих дискуссий, и Виноград заметил, что они шли вразрез с его представлениями о философских основах искусственного интеллекта.

В конечном итоге Виноград отошел от искусственного интеллекта как «религии» и уверовал в то, что в человеческом интеллекте нет ничего мистического. В принципе, если бы удалось понять, как работает мозг, можно было бы создать машину с искусственным интеллектом, но невозможно построить такую машину с помощью символической логики, которая доминировала в 1970-х и 1980-х гг. Интерес Винограда к искусственному интеллекту был двойственным: он служил и в качестве модели для понимания языка и человеческого мозга, и как система, способная выполнять полезные задачи. Но в этот момент он пошел за Энгельбартом. Философски и политически антропоцентрические компьютерные системы больше соответствовали его мировоззрению. Интеллектуальное единство Винограда и Флореса привело к рождению книги с критикой искусственного интеллекта «О понимании компьютеров и мыслительного процесса: Новая основа для разработки» (Understanding Computers and Cognition: A New Foundation for Design). Так или иначе книга касалась философского аспекта, а не науки, и Винограду все еще предстояло определиться, чем заниматься. В конце концов он оставил работу над созданием более умных машин и сосредоточился на использовании компьютеров для расширения возможностей людей. Виноград преодолел пропасть и переключился с разработки систем, вытесняющих людей, на создание технологий, улучшающих взаимодействие людей с компьютерами.

Хотя впоследствии Виноград утверждал, что политика не играла особой роли в его переходе в другой лагерь, политический климат того времени, без сомнения, повлиял на решение многих ученых оставить сферу искусственного интеллекта. В 1975–1985 гг. исследования в области искусственного интеллекта в основном финансировались Министерством обороны. Некоторых известных ученых, включая Винограда, беспокоило увеличение доли военных разработок в сфере компьютерных технологий. В глазах поколения, которое выросло на фильме «Доктор Стрейнджлав»[16] (Dr Strangelove), программа «звездных войн» правительства Рейгана была опасным балансированием на грани войны. Именно в таком морально-этическом и интеллектуальном контексте Виноград решил покинуть область, которую помогал создавать. Он называл себя «продуктом 1960-х гг.»{140} и в период отхода от разработки искусственного интеллекта играл вместе с исследователями из Xerox PARC и Стэнфорда ключевую роль в создании национальной организации компьютерщиков, обеспокоенных гонкой вооружений под флагом «звездных войн». Они очень не хотели, чтобы военная верхушка толкала страну к ядерной конфронтации с Советским Союзом. Во время учебы в аспирантуре Виноград активно выступал против войны во Вьетнаме, в Бостоне он входил в группу «Программисты за мир», а в 1981 г. включился в создание национальной организации специалистов-компьютерщиков, выступавших против ядерного оружия.

Выступавшие против Стратегической оборонной инициативы специалисты полагали, что могут более эффективно бороться против ядерных вооружений. В конечном итоге они превратились из «публики» в «профессионалов» и в 1981 г. основали новую организацию, названную Ассоциацией компьютерных профессионалов за социальную ответственность. Виноград провел первое организационное собрание в большой аудитории в Стэнфорде. Присутствовавшие вспоминали, что, в отличие от многих политических встреч антивоенной эры, пронизанных агрессией и спорами, собрание вызывало чувство необычайного единения и общности цели. Виноград показал себя умелым политическим организатором.

В очерке 1984 г. по вопросу о том, должны ли ученые-компьютерщики принимать финансирование от военных, Виноград подчеркивал, что в прошлом он избегал обращения к военным за финансированием, но не афишировал это решение и постепенно стал воспринимать его как принятие более широкой ответственности. Конечно, учился он в финансируемой Пентагоном лаборатории Массачусетского технологического института. Участие в создании Ассоциации компьютерных профессионалов за социальную ответственность было первым в ряду событий, которые в конечном счете привели к «дезертирству» Винограда из сообщества искусственного интеллекта и переключению внимания с создания интеллектуальных машин на расширение возможностей людей.

Косвенно это движение оказало значительное влияние на мир. Виноград имел достаточный авторитет в сообществе искусственного интеллекта, и если бы он выбрал более типичную академическую карьеру, то вполне мог бы создать империю на основе своих научных интересов. Его, однако, не привлекало создание крупной исследовательской лаборатории или руководство группой научных сотрудников со степенью. Он хотел прямого взаимодействия со своими студентами.

Одним из них был Ларри Пейдж, нахальный молодой человек с широким кругом идей относительно темы диссертации. Пейдж с подачи Винограда остановился на идее доступа к ресурсам всей сети и улучшения организации и поиска информации. Он начал с поиска знаний по существующим в сети гиперссылкам. В 1998 г. Виноград и Пейдж в соавторстве с Сергеем Брином, аспирантом Стэнфорда и близким другом Пейджа, и консультантом Брина, специалистом по сбору данных Радживом Мотвани, опубликовали статью под названием «Что можно сделать с сетью в кармане?»{141}. В ней они описали прототип поисковой системы Google.

Пейдж рассматривал и другие, более традиционные для искусственного интеллекта идеи, включая автомобили с автопилотом, однако при поддержке Винограда стал заниматься получением знаний о поведении и логике человека с помощью ссылок, создаваемых миллионами пользователей интернета. Он использовал эту информацию, чтобы значительно улучшить качество результатов, выдаваемых поисковой системой. Эта работа привела к появлению самого существенного инструмента «усиления» в истории человечества. В сентябре того же года Пейдж и Брин ушли из Стэнфорда и основали Google Inc. со скромной целью «организации мировых знаний и превращений их в общедоступный ресурс».

К концу 1990-х гг. Виноград полагал, что сообщества искусственного интеллекта и взаимодействия человека с компьютерами придерживались принципиально разных взглядов на взаимодействие компьютеров и людей. По его словам, проще всего было бы признать оба лагеря одинаково «правыми» и исходить из того, что в мире есть проблемы, которые можно решить с помощью любого из подходов. Но такой ответ вуалировал бы тот факт, что эти подходы рождают разные структуры, определяющие характер систем. Виноград пришел к убеждению, что подходы к созданию автоматизированных систем влияют и на то, как мы понимаем людей, и на то, насколько технологии полезны им.

Подход сторонников искусственного интеллекта, который Виноград считает «рационалистическим», рассматривает людей как машины. Люди рождаются с внутренними механизмами, очень похожими на компьютеры. «Ключевые предпосылки рационалистического подхода заключаются в том, что существенные аспекты мышления можно выразить в формальном символическом представлении, – писал он. – Опираясь на эту логику, мы можем создавать интеллектуальные программы и разрабатывать системы, которые оптимизируют взаимодействие людей»{142}. Рациональному подходу искусственного интеллекта противостоит метод усиления интеллекта, который Виноград называет «проектированием». Этот подход более распространен в сообществе взаимодействия человека с компьютерами, в котором разработчики сосредотачиваются не на моделировании отдельного человеческого интеллекта, а на использовании взаимоотношений человека с окружающей средой в качестве отправной точки для исследований как в случае людей, так и в случае машин. Описываемая как антропоцентрическая, эта философская школа отказывается от формального планирования в пользу итеративного подхода к разработке, идею которого хорошо сформулировал дизайнер и основатель компании IDEO Дэвид Келли: «Грамотный метод проб и ошибок выигрывает у планирования, осуществляемого безупречным интеллектом»{143}. Примененное впервые психологами и специалистами по компьютерной технологии Дональдом Норманом в Калифорнийском университете в Сан-Диего и Беном Шнейдерманом в Мэрилендском университете, антропоцентрическое проектирование стало популярным подходом, который сильно отличался от разрекламированной в 1980-х гг. рационалистической модели искусственного интеллекта.

Пережив неудачи 1980-х гг., сообщество искусственного интеллекта в 1990-е гг. тоже резко изменилось. Оно практически отказалось от первоначального формального, рационалистского подхода «сверху вниз» – «старого доброго искусственного интеллекта» – в пользу статистических, «снизу вверх», «конструктивистских» подходов вроде тех, что проповедуют робототехники во главе с Родом Бруксом. Однако два сообщества так и остались разделенными, стремящимися к несовместимым целям – замене людей и расширением их возможностей.

Порвав с сообществом искусственного интеллекта, Виноград примкнул к группе ученых и инженеров, которые сделали шаг назад и переосмыслили взаимоотношения между людьми и создаваемыми ими умными машинами. Его концепция машинного интеллекта изменилась. Задавая вопрос, действительно ли люди такие же «думающие машины», как и те автоматы, над которыми бились исследователи искусственного интеллекта, он отвечал, что сама его постановка приводит нас, осознанно или нет, к наделению машины собственными чертами, а это имеет большее отношение к концепции человеческого интеллекта, чем к машинам, которые мы пытаемся понять. Виноград пришел к убеждению, что интеллект – продукт социального характера и что мы принижаем человеческую природу, упрощая и искажая с помощью машинного моделирования свою сущность.

Исследователи из двух лагерей редко общались друг с другом, но иногда на технических конференциях устраивали жаркие споры. В 1990-х гг. Бен Шнейдерман, ученый-компьютерщик из Мэрилендского университета, был страстным защитником идеи антропоцентрического проектирования с использованием метода, получившего название «непосредственное управление». В 1980-е гг. с появлением Macintosh компании Apple и операционной системы Windows компании Microsoft непосредственное управление стало обычным в интерфейсах пользователей компьютеров. Например, вместо ввода команд с клавиатуры пользователи могли изменять вид изображения на мониторе, захватывая его мышью и перемещая.

Шнейдерман, как ведущий специалист в этой сфере, в 1990-х гг. регулярно консультировал компании вроде Apple по вопросам проектирования компьютерных интерфейсов. Шнейдерман считал себя противником искусственного интеллекта и называл в числе людей, оказавших на него влияние, Маршалла Маклюэна. Побывав на лекции Маклюэна в культурном центре Ninety-Second Street Y в Нью-Йорке во время учебы в колледже, он решил заняться исследованиями в пограничной области между точными и гуманитарными науками. По возвращении домой он напечатал визитную карточку с названием своей работы «Общая эклектика» и подзаголовком «Прогресс – не самый важный наш продукт»{144}.

Его порадовало то, что Терри Виноград перешел в лагерь сторонников антропоцентрического подхода. Когда Шнейдерман в 1970-х гг. прочитал диссертацию Винограда, она вызвала у него решительное неприятие – он даже посвятил SHRDLU критическую главу в своей книге «Психология программирования» (Software Psychology), вышедшей в 1980 г. Несколько лет спустя, когда Виноград и Флорес выпустили книгу «О понимании компьютеров и мыслительного процесса», где подчеркивали, что компьютеры не способны «понять» естественный язык, он позвонил Винограду и сказал: «Вы были моим противником, но я вижу, что все изменилось». Виноград засмеялся и заметил, что «Психология программирования» входит в список обязательной литературы на курсе, который он читает. Они стали добрыми друзьями.

В своих лекциях и публикациях Шнейдерман не стеснялся в выражениях, критикуя мир искусственного интеллекта. Он утверждал, что технологии искусственного интеллекта не только бесплодны, но и этически ущербны, поскольку не нацелены на помощь людям. По его словам, автономные системы создавали серьезные морально-этические проблемы, связанные с ответственностью за их действия, проблемы, на которые не обращали внимания специалисты по компьютерам. Полемический задор не был чем-то новым для Шнейдермана – он и прежде участвовал в громких скандалах на технических конференциях вокруг уместности разработки анимированных помощников типа Microsoft Clippy, Office Assistant и Bob, так и не принятых пользователями попыток Microsoft создать более «дружественные» интерфейсы.

В начале 1990-х гг. антропоморфные интерфейсы стали чем-то вроде хобби у компьютерщиков. Вдохновленные в какой-то мере широко известным видеороликом компании Apple о Knowledge Navigator, разработчики компьютерных интерфейсов вводили в системы полезных и болтливых мультипликационных персонажей. Банки экспериментировали с анимационными персонажами, взаимодействовавшими с клиентами на дисплеях банкоматов, а автопроизводители начали проектировать автомобили с синтезаторами речи, предупреждавшими водителей, например, о том, что не закрыта дверь. Первоначальное страстное увлечение резко прекратилось после досадного провала Microsoft Bob. Хотя программа была разработана при помощи специалистов по пользовательским интерфейсам Стэнфордского университета, ее повсеместно высмеивали как глупую идею.

С чем была связана проблема Microsoft Bob – с самой идеей «социального» интерфейса или же со способом ее реализации? Неудачная попытка Microsoft опиралась на работу исследователей из Стэнфорда Клиффорда Насса и Байрона Ривза, которые обнаружили, что пользователи хорошо реагируют на компьютерные интерфейсы, имитирующие взаимодействие с человеком. Эти два исследователя одновременно пришли в 1986 г. на кафедру коммуникаций Стэнфорда. Ривз раньше читал курс по коммуникации в Висконсинском университете, а Насс изучал математику в Принстоне и работал в IBM и Intel до того, как переключиться на социологию.

Социолог Насс в сотрудничестве с Ривзом провели ряд экспериментов и на их основе разработали теорию коммуникации, названную ими «медиауравнением». Свою книгу «Медиауравнение: Почему мы обращаемся с компьютерами, телевизорами и новыми СМИ как с реальными людьми и местами» (The Media Equation: How People Treat Computers, Television, and New Media Like Real People and Places) они посвятили исследованию склонности людей взаимодействовать с техническими устройствами – компьютерами, телевизорами и электронными медиа – таким же «социальным» образом, как и в случае взаимодействия друг с другом. После выхода в свет «Медиауравнения» Microsoft пригласила Ривза и Насса в качестве консультантов, которые проповедовали разработку узнаваемых социальных и естественных интерфейсов. Это расширяло идею, лежавшую в основе графического интерфейса Apple для Macintosh, истоки которого, как и истоки Windows, восходили к первому персональному компьютеру Alto в Xerox PARC. В обоих случаях целью было облегчение взаимодействия с компьютером за счет графической среды, имитирующей работу за столом или в офисе. Но интерфейс Microsoft Bob принял карикатурную, упрощенную до абсурда форму, которую продвинутые пользователи посчитали оскорбительной и отвергли.

Несколько десятилетий спустя успех Siri компании Apple доказал правоту исследования Насса и Ривза и позволил предположить, что причина провала Microsoft Bob кроется в реализации системы, а не в самом подходе. Siri облегчает работу в условиях, когда ввод с клавиатуры сложен или небезопасен, например на ходу или во время управления автомобилем. Microsoft Bob и Clippy тормозили взаимодействие пользователей с программой и создавали впечатление снисходительного отношения. Как выразился ветеран руководства Microsoft Тэнди Трауэр, «это все равно что предлагать учиться ездить на велосипеде, усаживая на трехколесную машину»{145}. Трауэр заметил, что Microsoft неправильно поняла идеи, предложенные социологами из Стэнфорда. «Исследования Насса и Ривза предполагают, что пользователь тем больше ожидает свойственного человеку поведения, чем больше персонажи походят на человека, – писал он. – Персонаж, похожий на Эйнштейна, чихал, когда его просили уйти. Конечно, брызги на пользователей не летели, но если почитать Насса и Ривза, то станет ясно, что это социально неприемлемое и грубое поведение. Пусть это всего лишь глупые картинки на экране, но большинство тем не менее отрицательно реагирует на такое поведение»{146}.

Программные агенты появились в самом начале эры искусственного интеллекта, когда Оливер Селфридж и его студент Марвин Мински, оба участники Дартмутской конференции по искусственному интеллекту, предложили подход к распознаванию образов под названием «Пандемониум», в котором совместно действующие программы, названные «демонами», или «интеллектуальными агентами», параллельно работают, поддерживая функцию машинного зрения. Поначалу программные агенты были просто компьютерными программами. Однако за два десятилетия ученые-компьютерщики, писатели-фантасты и режиссеры расширили эту идею. Она превратилась во впечатляющее видение взаимосвязанного компьютеризированного мира, в котором программы взаимодействуют для достижения общей цели. Программы собирают информацию, выполняют задачи и взаимодействуют с пользователями как живые слуги. Но разве в этом нет чего-то фаустовского? Шнейдермана беспокоило то, что передача компьютерам выполняемых людьми задач создаст больше проблем, чем решит. Именно это беспокойство лежало в основе его выступлений против разработчиков систем искусственного интеллекта.

Еще до первых столкновений Шнейдерман пытался разрядить напряженность, подарив плюшевого медведя Пэтти Маес, которая недавно стала матерью. На двух технических конференциях в 1997 г. он решительно выступил против Маес в вопросе искусственного интеллекта и программных агентов. Маес работала в Медиалаборатории Массачусетского технологического института под руководством ее основателя Николаса Негропонте и занималась созданием программных агентов для выполнения полезных задач от имени пользователя компьютера. Агенты были лишь одним из направлений развития вычислительной техники в лаборатории Негропонте, которая начиналась как «Группа архитектурных машин» (ArcMac) и выпестовала целый ряд поколений исследователей, преданных неписаной заповеди «Добейся результата или умри». Группа ArcMac и ее продолжение, Медиалаборатория, сыграли заметную роль в рождении многих идей, реализованных впоследствии в продуктах и Apple, и Microsoft.

В 1960-е и 1970-е гг. Негропонте, по образованию архитектор, обозначил путь от концепции партнерства человека с машиной до тогда еще смутного видения «архитектуры без архитекторов» в своих книгах «Архитектурная машина» (The Architecture Machine) и «Машины мягкой архитектуры» (Soft Architecture Machines).

В книге 1995 г. «Цифровой мир» (Being Digital) Негропонте, близкий друг Мински и Пейперта, описал свое представление о будущем взаимодействии человека и компьютера: «То, что мы сегодня называем "интерфейсами на основе агентов", станет доминирующим средством общения между компьютерами и людьми»{147}. В 1995 г. Маес с небольшой группой партнеров по Медиалаборатории основала консультативную службу в области музыки Agents, Inc. В конечном счете компания была продана Microsoft, которая использовала разработанные в Agents технологии обеспечения конфиденциальности, но не нашла коммерческого применения идеям в сфере программных агентов.

Сначала организаторы конференции хотели, чтобы Шнейдерман и Маес провели дебаты о возможности создания искусственного интеллекта, но Шнейдерман отказался, и тему изменили. Было решено обсудить два разных подхода – программные агенты, которые действуют от имени пользователя, и программные средства, которые расширяют возможности самого пользователя.

Дебаты состоялись в марте 1997 г. на организованной Ассоциацией по вычислительной технике конференции «Взаимодействие людей и компьютеров» в Атланте. Это событие заняло важное место среди других неотложных вопросов типа «Почему мы не летаем на личных вертолетах?» и «Единственный хороший компьютер – невидимый компьютер?». Перед собранием лучших разработчиков компьютерных интерфейсов два докладчика на протяжении часа приводили аргументы за и против инструментов, которые расширяют возможности человека и которые работают более или менее независимо от него.

«Я полагаю, что "интеллектуальные автономные агенты" – это подкоп под сферу ответственности человека, – сказал Шнейдерман. – Я могу продемонстрировать кучу статей в массовой прессе, где компьютер представлен как активная и ответственная сторона. Мы должны разъяснить, что причиной ошибок являются программисты и операторы»{148}.

Маес подошла к ответу прагматически. Исследование Шнейдермана в традиции Энгельбарта было нацелено на создание сложных систем, дающих пользователям огромные возможности, но требующих серьезной подготовки. «На мой взгляд, есть пределы тому, что можно сделать с помощью визуализации и непосредственного управления в компьютерной среде, которая все усложняется, – отвечала она. – Нельзя просто добавлять и добавлять всплывающие окна и кнопки. Есть и другие ограничения, поскольку пользователи – не специалисты по компьютерам. Я считаю, что необходимо частично или полностью передавать определенные задачи агентам, которые будут действовать от нашего имени или как минимум предлагать нам решения»{149}.

Пожалуй, самым веским аргументом Маес было то, что люди не обязательно хотят контролировать и отвечать за все на свете. «Уверена, пользователи иногда не прочь прибегнуть к помощи агента, который предложит им фильм, и не перебирать 4000 всплывающих окон в поисках того, что захочется посмотреть», – возражала она. Спор не принес явной победы никому, но Джонатан Грудин, который сидел в зале, оценил смелость Пэтти Маес, которая решилась на дебаты во время конференции «Взаимодействие людей и компьютеров», т. е. на территории Шнейдермана. Это событие произошло за полтора десятилетия до того, как Apple представила программу Siri и таким образом успешно привнесла элемент искусственного интеллекта во взаимодействие человека и компьютера. Годы спустя Шнейдерман признал, что в некоторых случаях использование синтезатора и распознавания речи может быть уместно. Вместе с тем он остался критиком основополагающей идеи программных агентов и не упускал случая подчеркнуть, что попытки внедрить распознавание речи в системы управления самолетом на протяжении многих десятилетий так и не увенчались успехом.

Когда в 2010 г. появилась Siri, шумиха вокруг «интернета вещей» приближалась к своему пику. Поначалу это была следующая после PC прорывная идея Xerox PARC. В конце 1980-х гг. Марк Вейзер из PARC предсказал, что по мере уменьшения стоимости, размера и энергопотребления микропроцессоров компьютерный интеллект можно будет встраивать в предметы повседневного пользования. Он назвал это UbiComp – «вездесущей компьютеризацией». По его словам, компьютеры растворятся в окружающих нас предметах подобно электродвигателям, шкивам и ремням, которые сейчас «невидимы». У входа в офис Вейзера красовалась надпись «UBICOMP СТАНОВИТСЯ ВСЕ РЕАЛЬНЕЕ». (Популярное определение слова «вездесущий» – «заметный только в случае отсутствия».)

Кто сумел в очередной раз успешнее других использовать результаты исследований PARC, так это Стив Джобс. В 1980-е гг. он заимствовал у PARC идею настольного компьютера и сделал Lisa, а затем Macintosh, а чуть больше десятилетия спустя первым успешно довел концепцию вездесущей компьютеризации до широкой потребительской аудитории. Представленный в октябре 2001 г. iPod был аудиоплеером, переосмысленным в ключе вездесущей компьютеризации, а iPhone – цифровым преображением телефона. Джобс также понял, что, в отличие от глухих Clippy и Bob в настольных компьютерах, помощник в мобильном телефоне должен слышать пользователя.

Так или иначе Шнейдерман продолжал считать, что он победил в дебатах и что с программными агентами покончено.