Книга: Политическая экология

Экологический кризис начала XX века

Экологический кризис начала XX века

Признаки всякого экологического кризиса, приближения экологической катастрофы:

• снижение продуктивности природных систем (обмеление рек, сокращение выловов рыбы, истощение почв), что влечет за собой необходимость вкладывать все больше денег и усилий в получение такого же количества продукции;

• сокращение биоразнообразия, то есть исчезновение наиболее ценных видов, сокращение ареалов всех видов диких животных и растений, разрыв их ареалов на убежища-рефугиумы;

• кризис традиционной системы землеустройства и землепользования.

Все эти признаки оказались налицо в России в ходе экономического подъема времен Александра III и Николая II.

Во-первых, всего за сорок лет – с начала 1870-го по 1913 гг., на 40 % сократилась площадь лесов Европейской России. Леса рубили даже на водоразделах, независимо от их водоохранного значения. Реки стали стремительно мелеть. Крупные сохраняли роль транспортных артерий, но малые не могли принимать глубоко сидящих в воде пароходов. Все малые притоки Волги, Днепра, Камы, Дона или вообще перестали быть судоходными, или стали судоходными только на части протяжения.

Выловы рыбы резко сократились. Еще в 1870-е гг. во всех притоках и субпритоках Волги, включая Москву-реку, водилась стерлядь. Размеры карася упали с 30–40 до «современных» 10–20 см. К началу XX века качественной рыбы стало намного меньше, а ее место начали занимать виды, которые до сих пор считались сорными, включая ерша и ельца.

Причины? Прежде всего, обмеление рек, то есть исчезновение ландшафтов, вмещающих рыбу. Затем, засорение этих ландшафтов промышленными отходами, особенно затонувшими бревнами при молевом сплаве – то есть сплаве вырубленного леса отдельными бревнами (в этом случае 5–10 % сосновых и до 15 % дубовых бревен тонут, вода засоряется корой, щепками и смолой).

Во-вторых, промышленные месторождения оказались выработанными прежними методами разработки. Нужно было или искать и разрабатывать новые (то есть вкладывать деньги и тратить время и силы), или изменять технологии (тоже время, усилия и деньги).

Разработка железа Курской магнитной аномалии стала заметно дороже, потому что пришлось прокладывать более глубокие шахты, бороться с обводнением шахт и карьеров, возросли расходы на добычу такого же количества продукции.

Одновременно и по тем же причинам дорожал уголь Донбасса, необходимый для выплавки металла.

В-третьих, иссякало плодородие почв. Установившиеся в Великороссии с XV в. земледельческие традиции: трехполье, навозное удобрение и активное использование окружающего деревни леса – было вполне эффективно при численности населения Московии (7–8 миллионов человек) или Российской империи начала XIX в. (до 20–25 миллионов). По первой в истории России переписи населения 1897 г. ее население составляло 128,2 миллиона человек, из них 93,4 миллиона – в Европейской России, 9,5 миллионов в Царстве Польском, 2,6 миллиона – в Великом княжестве Финляндском, 9,3 миллиона – в Кавказском крае, 5,8 миллионов – в Сибири, 7,7 миллионов – в Среднеазиатских областях.

Из чего следует – в географическом пространстве, кормившем 20–25 миллионов человек в 1830 г., стало жить порядка 90 миллионов. При этом методы ведения земледельческого хозяйства почти не изменились.

Основатель русской школы почвоведения и географии почв Василий Васильевич Докучаев с фактами в руках показывал, что природная среда в России деградирует. Что в реки каждый год смываются миллионы тонн чернозема и что национального богатства, русского чернозема, у нас к 1900 г. на 5–10 % меньше, чем полустолетием раньше130. Кроме того, навозное удобрение вело к тому, что много навоза попадало в реки, отравляя их.

В-четвертых, сокращалось биологическое разнообразие.

Система землепользования в России предполагала, что природные ландшафты окружают антропогенные и служат важным подспорьем в хозяйстве. Лес служил для охоты и рубки дров, сбора дикорастущих ягод, грибов и орехов, реки и озера давали рыбу. Всякое усиление эксплуатации предполагало, что люди могут брать эти «даровые» ресурсы. Без них многие нормы эксплуатации крестьянства в эпоху крепостного права были бы просто невозможны.

Верхушка общества прямо провоцировала народ на бесконтрольное хищническое использование природных ресурсов.

Крестьянство сопротивлялось всякой частной собственности на «Божьи угодья» и последовательно считало, что любой сельский житель вправе брать «ничьих» ресурсов, сколько сможет. Можно привести множество примеров вторжения крестьян в барские леса и угодья для вырубки леса и охоты. В этом следует видеть не столько «классовую борьбр, сколько

• жизненную необходимость в использовании этих все сокращающихся ресурсов, становившихся все менее доступными, и

• проявление народного крестьянского миропонимания.

В результате к началу XX в. в Европейской России исчезли не только дикие лошади, туры, зубры, соболь, но даже самые «обычные» звери – лоси, косули, кабаны, медведи сделались редки. Во многих губерниях крупного зверя практически не стало. Почти исчез благородный олень. Практически исчез речной бобр, выхухоль, стала крайне редкой куница.

Со временем охоты на все большее число видов все в большей степени становилась аристократической привилегией, ненавидимой простым народом.

Заповедники для крупной дичи создавались именно для охот высшей аристократии. Зубры в Беловежской Пуще сохранялись исключительно для охот царской семьи и ее гостей. Важный момент: стоило пасть Российской империи, как сами же егеря в Беловежской Пуще истребили зубров. Ехидно заметим, что среди охраны не было великороссов, а только белорусы и поляки. Последнего зубра в 1918 г. убил поляк Бартоломей Жпокович (или Шпокович). Видимо, для этих людей, в отличие от современных белорусов, зубр был не национальным символом, а символом царской привилегии.

Исчезали и многие виды мелких животных и птиц.

Крупный заяц-беляк стал редок. Аксаков описывал по словам еще живых очевидцев, как деревья были усеяны тетеревами, ветки ломились под тяжестью севших на них десятков глухарей. Сам он в 1870-е гг. уже не застал этого изобилия131.

В те же 1870-е гг. охота на вальдшнепа, других куликов и утку была обычным занятием образованного слоя «ружейных охотников». Нормы добычи описаны в классической литературе. У Льва Толстого удачливый охотник за утро «берет» по 57 куликов132.

К началу XX в. и от громадных утиных стай, и от куликов, и от боровой дичи мало что осталось. По описаниям Виталия Бианки, добыча глухаря стала редкой удачей, а добыча 5–7 куликов – успехом охотника.

При этом охота и на крупного зверя, и на мелкую и пернатую дичь продолжалась практически бесконтрольно. Вред от этого осознавался слабо.

Великий князь Сергей Александрович обратился к царю, предлагал для сохранения «кавказского дикого быка», т.е. зубра, объявить «нагорную полосу Кубанской области заповедной». Царь поставил вопрос на Совете министров… В 1914 г. Совет министров Российской империи ответил великому князю, что: «Охрана редких зоологических пород не отвечает понятию общеполезной государственной меры, ради которой можно поступиться неприкосновенным вообще правом частной собственности».

Важный симптом – многочисленные нападения волков на человека в самом конце XIX – начале XX вв. Волки-людоеды практически неизвестны, но нападения зимних стай на детей возле деревни, на прохожих и проезжих стали довольно частыми. Отметим: в начале XIX в. волк был обычен во всех губерниях России, включая территорию современной Украины. Известно, что идя из Михайловского в Тригорское, А.С.Пушкин брал на случай встречи с волком палку и описывал, как «с своей волчихою голодной / выходит на дорогу волк». Но нападения волков на домашних животных и человека фиксируются намного позже.

С волками происходит то же самое, что с тигром и леопардом в Индии – они лишаются привычной пищи и решаются на самую опасную для их жизни охоту – охоту за людьми.