Книга: О чем говорят названия растений

Ручаемся за древность

Ручаемся за древность

Тот, кто интересуется, как возникают названия растений, многое может почерпнуть в этимологических словарях. Однако этимология — наука, изучающая происхождение слов, — свидетельствует, что далеко не всегда удается проследить их историю подробно и последовательно. В первую очередь это касается слов древних, исконных, которые не были заимствованы, а издавна бытовали в народном языке.

Таковы, например, общеславянские названия: ель, крапива, клюква, морковь, сосна, хрен, ясень, осина. Сегодня мы можем только догадываться, с чем связано их образование. И, конечно, большинство из них не оставались неизменными за свою долгую историю. Так, для крапивы известно более раннее «коприва», для моркови — «мърка», «морква», ясень еще не так давно был женского, а не мужского, как сейчас, рода. А вот, например, слово «хрен» не претерпело изменений с XIV века, в чем убеждают письменные источники того времени.

Лингвисты знают довольно много славянских названий, чьи корни аналогичны имеющимся в балтийских языках. Скажем, овес, просо, клен. Часть названий растений считается общеславянскими индоевропейского характера, к примеру, лен, дуб, яблоко. И у той, и у другой групп этимология не совсем ясна, а это косвенно свидетельствует об их относительной древности.

Изучая историю имен растений, мы нередко в пластах словообразований открываем старославянские слова, уже давно исчезнувшие из нашего обихода. И это помогает понять не только как появилось данное название, но и почему это произошло.

Всем известно слово «смрад» — сильный, порой очень неприятный запах. В древности существовало аналогичное «смородъ», от которого пошли черная, красная, золотистая, белая и другие смородины. Понятно, что тут отправной точкой послужил резкий характерный запах, свойственный ягодам и листьям многих видов этих кустарников.

А вот славянское «порть» или «пороть», что значит крыло, сейчас полностью исчезло из живой речи, но остались производные от него: парить и … папоротник. И ведь действительно листья папоротников очень напоминают покрытые перьями крылья каких-то крупных птиц! Недаром один из самых могучих папоротников средней России зовется орляком. Правда, это название, видимо, является «обрусевшим» переводом его латинского имени (pteris — по-гречески крыло, aquila — по-латыни орел) — орлиное крыло (Pteridium aquilinum).

Точно так же не сохранилось слово «полети» — гореть, хотя всем известен, например, произошедший от него глагол «спалить». От него лингвисты производят и название «полынь». Кто знаком с резким, словно отдающим гарью, специфическим запахом этого растения и его едким, горьким, вызывающим целый пожар во рту вкусом, тот, разумеется, поймет причину подобного словообразования. Потеряли мы и слово «лоп» — лист, от которого произошло название «лопух» и вполне современный технический термин «лопасть».

Если вам приходилось бродить по болоту, прибрежным зарослям, заливному лугу, то наверняка вспомните порезы и царапины от острых, как маленькие лезвия, листьев осок. Под сильной лупой их края и вовсе выглядят словно полотно тщательно отточенной мелкозубчатой пилы. Да к тому же покровные ткани листьев несут твердые кристаллы кремнезема, которые действуют наподобие абразивной наждачной шкурки. Вот и название осоки представляет собой дальний отголосок славянского «осечи» — обрезать. Видно, нашим предкам крепко досаждала эта трава!

В XVIII веке в русском языке появилось слово «хлопчатый» — определение для изделий из хлопка. Предполагают, что в основе его лежит славянское «хлъп» — клок, то есть оборванная часть чего-то, в данном случае пучка волосков, выросших на семенах хлопчатника.

Ветла и вишня… Первое название этимологи производят от древнерусского «веть» — ветка (вспомните длинные плакучие ветви этого дерева), второе — от «висьна» или «висна», что значит обвислые от тяжести цветков или плодов ветки, какими они и бывают в урожайные годы.

Только в «Толковом» словаре В. И. Даля, наверное, найдешь сегодня слова «ляда», «лядина», то есть «пустошь, заросли трав на низкой плохой почве». А вот производное от них «лядвенец» — название распластанного по земле низкорослого мелколистного бобового растения с ярко-желтыми цветками — знакомо многим.

Шутливое выражение «при царе Горохе» отсылает нас в незапамятные времена. А ведь слово горох и в самом деле пришло в наш язык очень давно. Его видоизменение «горх» родственно древнеиндийскому garsati, что значит «трёт». И здесь уместно вспомнить, что горох в старину использовали преимущественно в тертом и толченом виде. Из этой муки, например, пекли гороховые лепешки.

Язык — динамическая, очень гибкая система, которую невозможно представить застывшей, неизменной. Бывает, что слова, казалось бы, безвозвратно утраченные, вышедшие из употребления и оставшиеся лишь в справочниках и словарях, возрождаются и вновь утверждаются в речевом обиходе. А уж следы старых слов почти всегда остаются. В русском языке существует много слов, относящихся к тому периоду, когда человек был теснее связан с природой, когда описания окружавших его предметов и явлений были точнее, полнее, если хотите, острее, сочнее, чем сейчас. И поневоле становится грустно, когда встречаешься с такими забытыми словами…

В письменных памятниках начиная с XVI веха мы находим слово «губы» — не те губы, которые составляют часть лица, а тип … грибов. Вообще среди этих лесных даров различали две большие группы: те, которые сушили (белые, подосиновики, подберезовики), и считали собственно грибами, а вот идущие на солку и жарку (грузди, рыжики, волнушки, сыроежки) называли «губы», что, кстати, сохранилось и поныне во многих славянских языках. Губы же, в свою очередь, делили на отварухи, мочухи и солонухи, то есть по виду принятой их переработки.

На деревьях, пнях, на поваленных стволах мы часто встречаем плодовые тела грибов, объединяемых, несмотря на довольно большое разнообразие форм, общим названием — трутовики. На березе они свои — белые, мясистые; на сосне тоже свои — желтовато-красные. Одни плотно облегают ствол, у других заметна мясистая «ножка». Эти несъедобные грибы находили тем не менее важное хозяйственное применение, по которому их собственно и «окрестили». Трутовик имеет общий корень со словом «трут», а его значение «Словарь русского языка» объясняет так: «фитиль или высушенный гриб, зажигающийся от искры при высекании огня». Казалось бы, чего проще: ударил кресалом о кремень, высек искру, затлелся сухой трутовик, можно раздувать огонь. Однако даже воздушно-сухой гриб загорается с большим трудом. Чтобы трутовик оправдал свое название, превратился в настоящий трут, нужно знать особый рецепт его обработки. Вспомним документальную повесть В. Пескова «Таежный тупик», где рассказывается о заброшенной по воле судьбы глубоко в тайгу семье Лыковых. Почти первобытный уклад жизни вынудил их быть изобретательными во всем, включая и добывание огня. Героиня повести Анфиса поделилась с автором технологией приготовления трута: «Гриб надо варить с утра до полночи в воде, а потом высушить». Вот, оказывается, когда трутовик действительно готов превратиться в трут!

Ручаясь в этой главе за древность приводимых имен растений, заметим, однако, что и древность древности рознь. Например, известный специалист В. А. Меркулова выделяет три основных периода их формирования. Первый, самый ранний (протославянский или архаический), который закончился к VIII веку нашей эры, дал около одной четверти всех нынешних названий, в том числе и такие, как черемша, пырей, малина, осот, папоротник, гриб и другие. Второй период — восточнославянский — приходится на VIII–XIV века. На этом этапе появляются разнообразные названия, характерные для ряда русских говоров, например, новгородского, вологодского, олонецкого. Скажем, тогда же, кроме общего понятия «грибы», возникли более частные — подосиновики, подберезовики, грузди, белянки. Вместе с тем начинает ощущаться и влияние других языков (на севере — финского, на юге и юго-востоке — тюркских). Третий период, который продолжается и сегодня, отличается от более ранних тем, что на русские говоры все возрастающее влияние оказывает русский литературный язык. Все чаще народными названиями становятся переводы-кальки названий научных, которые включены в травники, лечебники, а затем и в научную и научно-популярную литературу более позднего времени. Именно в данный период наблюдается резкое увеличение заимствований из других языков.

Сходную периодизацию, видимо, можно провести для народных названий растений и в других языках. И там наиболее древними будут исконные, местные, не являющиеся калькой или иноязычными заимствованиями. Для примера упомянем о некоторых из таких древних растительных имен.

Наперстянка (Digitalis) — на английском «Fox glove» и переводится буквально как лисья перчатка. Казалось бы, подобно и русскому названию оно непосредственно связано с латинским digitus, что значит палец. На самом деле этимология его совсем иная. Glove считается видоизменением слова glew — названия старинного музыкального инструмента. Выходит, получается что-то вроде «лисьей музыки». Во всяком случае такой перевод уже указывает на относительную древность английского наименования наперстянки.

Название «лилия» (Lilium) пришло в современность из Древней Греции. Между тем в античные времена грекам были известны по меньшей мере две лилии и для каждой имелось свое имя. Собственно лилией — leirion называлась молочно-белая (L. candidum). Согласно преданию, она возникла из капель молока Геры — супруги владыки богов Зевса. Видовое название candidum — белая этой лилии дал древнеримский поэт Вергилий. Вторая лилия — халкидонская (L. chalcedonicum) — более мелкая, с чалмовидными мандариново-красными цветками, названа в честь Халкиды — самого крупного города греческого острова Эвбея. Древнее же ее обозначение — krinon — хорошо известно и сейчас, но только в ином приложении. Любители комнатного цветоводства нередко разводят на подоконниках кринум (Crinum) — красивое луковичное растение из семейства амариллисовых с колокольчатыми белыми или розовыми цветками, собранными в кистевидное соцветие на длинной стрелке. Древние греки не знали его: род кринум распространен в тропиках Старого и Нового Света. Однако как раз это растение волей систематиков стало наследником древнего названия халкидонской лилии.

Сохранились до наших дней и многие названия растений времен античного Рима. Вот некоторые из них: Portulaca — портулак, Ficus — инжир (F. carica), Salix — ива, Solanum — паслен. Интересный материал дают нам имена некоторых знатных римских деятелей. Например, имя Цицерон несет в себе название применяемого в пищу бобового растения нут (Cicer arietinum), Фабий — название бобов Faba. По-русски это выглядело, примерно, как фамилии Нутов и Бобин. Так или иначе мы получаем еще одно доказательство, что латинские названия бобов и нута весьма давние.

До сих пор в основном говорилось о сохранившихся названиях. И в то же время нет-нет да и появляются уже исчезнувшие, так сказать, ископаемые имена растений. Кто слыхал, положим, о гороховнике? Между тем это было одним из самых популярных в XVIII веке названий для караганы древовидной (Caragana arborescens), широко известной теперь как желтая акация (она же чепыжник, чилижник и др.). В описании заложенного в 1718 году Петром I столичного Летнего сада говорится, что дорожки там были обсажены сибирским гороховником и зеленицей — так звался тогда тисс ягодный (Taxus baceata).

О некоторых древних названиях мы узнаем косвенным путем. Тот, кого в детстве потчевали касторкой — касторовым маслом, вряд ли забыл его вкус и запах; масло это получают из семян клещевины (Ricinus communis) — травянистого растения из семейства молочайных (рис. 6). Словари дают следующее пояснение к слову «касторка»: «Образовано с помощью суффикса — ка на базе сочетаний „касторовое масло“, представляющего собой точный перевод английского castor oil». Как будто все ясно? Нет, отнюдь не все. На самом деле история данного названия выходит далеко за пределы Англии. Касторовое масло было известно еще древним египтянам. Они применяли его для составления мазей, заправляли им светильники. До XVI века включительно в Европу привозили его с Востока. Затем почти на два столетия оно вышло из употребления, и лишь во второй половине XVIII века испанцы начали доставлять его из Вест-Индии, где клещевина возделывалась под испанским названием Agno casto. Соответственно и масло получило имя oleum castum, которое со временем превратилось в касторовое масло или просто в касторку.

Рис. 6. Клещевина — растение, дающее касторовое масло.

А вот другой пример подобного рода. Популярная ромашка — казалось бы, что может быть обычнее этого названия. Наверное, оно и существует в нашем языке с незапамятных времен. Однако тщетно разыскивать его в старинных русских рукописных травниках и старопечатных книгах. Видимо, впервые употребил его в своих сочинениях в конце XVIII века известный русский ученый-агроном А. Т. Болотов. А что же было раньше? Разгадку появления интересующего нас слова дают средневековые лечебники и травники первой половины XVI века, в которых описываются многие отечественные растения под их латинскими названиями, позаимствованными из аналогичных сочинений западных авторов. Здесь встречается упоминание об Anthemis romana — пупавке (или антемисе) римской, ныне именуемой A. nobilis — пупавка благородная. В русском обиходе первое название, применявшееся к различным травам (нивянику, пупавке, собственно ромашке), постепенно превратилось в «романову траву», затем в роману или раману и, наконец, в популярную русскую ромашку.

Точно так же забылась старая аптечная латынь для многих происшедших от нее простонародных русских названий. Мало кто заподозрит что-то латинское в распространенном названии гравилат. А между тем раньше его тоже не существовало. Было другое — гвоздичное зелье, гвоздичный корень. Оно применялось к одному из видов этого рода — гравилату городскому (Geum urbanum), чьи корни, имевшие приятный запах, широко применялись для ароматизации различных лекарств. Провизоры называли их «кариофиллята» или «кариофиллата» (radix caryophyllatae), по созвучию с caryophyllus — гвоздика. Постепенно кариофиллата «обрусела» и превратилась в нынешний гравилат.

Аналогичные примеры можно найти в других языках. Герань Роберта (Geranium robertianum) — пожалуй, единственная европейская герань с перисторассеченными листьями — хорошо известна систематикам. Но наверняка не каждый из них ответит, кто такой Роберт, в честь которого названо это растение. Разгадка же уходит своими корнями в средневековье. Она открывается в старом латинском названии herba sancti Ruperti — трава святого Руперта. Это имя имело в разных языках вариантное Роберт, которое и перешло в ботаническую латынь. То же самое случилось со зверобоем. Его английское название St. John’s wort — трава святого Джона — представляет собой буквальный перевод средневекового выражения herba sancti Ioannis — трава святого Иоанна.

Раньше уже говорилось, что в именах растений часто имеются указания на их применение. Среди них встречаются и довольно любопытные. Например, название «травеничная трава» звучит несколько странно, что-то вроде «масляного масла». Но все становится на свои места, когда читаешь описание этого растения — красоднева желтого (Hemerocallis flava), — принадлежащее известному натуралисту и путешественнику XVIII века академику И. Г. Гмелину. Оказывается, узкие, длинные и гибкие листья красоднева издавна употреблялись для плетения циновок и ковриков, так называемых травеников. Отсюда и появилась несуразная, на первый взгляд, травеничная трава.

А в заключение этой главы приглашаем вас в Новгород XVI века, или, как его называли в старину, Господин Великий Новгород. Этот торговый и ремесленный город издавна славился и своими плодовыми садами, огородами, угодьями, и мы, познакомившись с тем, что растет, цветет и плодоносит на усадьбах вокруг добротно срубленных изб, узнаем не только ассортимент растений, но бытовавшие в то время их названия.

«Постойте, — прервет автора читатель. — Такого рода фантастическое путешествие должно основываться на каких-то исторических данных. Где они?» А вот где. Заглянем в «Домострой» — памятник русской литературы XVI века. Он написан в форме наставлений рачительному хозяину и дает много советов по организации быта, взаимоотношений в семье и обществе, рациональному ведению хозяйства. Основу «Домостроя», как считают исследователи, составляют сведения об укладе именно новгородских жителей. Книга откроет нам немало интересных фактов.

Начнем мы, пожалуй, с осмотра подвалов и ледников, где хранятся продукты поля, сада и огорода. Сначала о соленьях. Осенью необходимо «капусту солити, а свекольный росол ставит, а огурцы солит же». В наставлении ключнику о запасах сказано также: «в подвале надлежит, чтобы огурцы и сливы и лимоны в росоле же были». Удивляют здесь прежде всего сами лимоны, затем то, что их солят, и, наконец, их количество, достаточное для солки впрок. Естественно, лимоны и упоминаемый тут же «мушкат» — мускатный орех — привезены издалека, а отнюдь не являются плодами новгородского сада. А свое, домашнее, здесь вот что: «у мужа в год все припасено, и ржи, и пшеницы, и овса, и гречи, и толокна, и всякие припасы, и ячмени, солоду, гороху, и конопли, и мак, и пшено, и хмель».

Кое-что мы можем почерпнуть, познакомившись с ассортиментом блюд, которые должна уметь готовить домовитая жена. Например, в постные дни она делает «пироги с начинкою: с кашею или с горохом, или с соком (соком в то время называлось всякое жидкое варево), или репа, или грибы, или рыжики, или капуста».

А в другом месте: «пироги с блинцы, и с грибы, и с рыжики, и с груздями, и с маком, и с кашею, и с репою, и с капустою». Необычное на первый взгляд противопоставление грибы и рыжики, грибы и грузди нам уже понятно. Грибы, как мы знаем, нечто «благородное» — белые, подберезовики, подосиновики. Грузди и рыжики — не грибы, а губы. Появляются на столе «ретка (редька), хрен, капуста, росол ставленой и иные земленые плоды», дыни, стручье, морковь, свежие огурцы и другая зелень. А на десерт «брусничная вода, и вишни в патоке, и малиновый морс, и всяки сласти; и яблоки, и груши в квасу и в патоке». Конечно, «Домострой» — не поваренная книга, и на самом деле меню наших предков, конечно, было разнообразнее, но и это беглое перечисление блюд позволяет нам составить представление о растениях, которые употребляли в пищу.

Вот теперь можно наведаться в сад и огород, вернее, обратиться к главе «Огород и сад как водить». Она полна различных практических советов, которые мы сегодня назвали бы агротехническими, и среди них такой: «А возле тына, около всего огорода, борщу сеют, — где кропива растет, — и с весны его варят про себя много». И еще: «И до осени борщ режути, сушит, ино всегда пригодится и в год, и в даль» (то есть и в дальнейшем). Что ж это за борщ, который надо сеять? Это не свекла, не морковь и не капуста — основные компоненты одноименного блюда, потому что и то, и другое, и третье тут же упоминается отдельно. Остается последний вариант: имеется в виду борщевик или иначе борщевник, старинный ранний овощ, кстати, встречающийся дико в средней полосе России. Становится понятным также его соседство с крапивой — ведь она тоже дает листья для весенних щей.

Рис. 7. А возле тына борщу сеют…

Вот мы и познакомились с основными растениями, которые выращивали наши предки более четырех столетий назад. А ручательством за их древность служит известный с давних времен «почтенный» «Домострой».