Книга: Четырехкрылые корсары

Глава 3

Глава 3

О том, с какой малости начиналась наука об осах, и о том, что думали об этих насекомых ученые Древней Греции и Древнего Рима

Каких-нибудь 2,5–2 тысячи лет назад даже самые образованные люди, видимо, еще не знали ни о существовании роющих ос, ни об одиночных эвменидах. Но уже и в те времена известны были осы общественные — Веспа.

Что позволяет так думать? В первую очередь сочинения древних греков. Перечитаем те строки из XII песни «Илиады», где Гомер превозносит мужество и стойкость героев, сопротивляющихся вражескому нашествию:

Упоминание о пестрых осах, так о них написал Гомер, свидетельствует, что в VIII–VII веках до кашей эры, когда, видимо, была записана «Илиада», греки отличали ос от других насекомых и даже знали, где они гнездятся, как сильно привязаны к гнезду.

То — греки. Римляне отстали от них на столетия. В своих знаменитых «Метаморфозах», написанных на рубеже нашей эры, задолго до того, как сложилось учение о «метаморфозе насекомых», Овидий, пересказывая народные воззрения и верования, писал:

В литературных памятниках Древнего Рима оса-веспа впервые упоминается в сочинении Варрона (он жил с 116 по 27 год до нашего летосчисления), а шершень-крабро фигурирует уже у римского поэта Плавта, жившего за сто с лишним лет до Варрона. «Дразнить шершней» — писал Плавт. Выражение по смыслу равнозначно нашему «дразнить гусей», разве что говорит о предприятии более рискованном. Очевидно, шершня (он и крупнее, чем оса, и жужжит более шумно, а главное, больнее жалит) римляне стали отличать за сто лет до того, как узнали об обычных осах.

И римский поэт Вергилий, и выдающийся исследователь природы, автор 37-томной «Естественной истории» Плиний (ученый погиб, наблюдая извержение вулкана, уничтожившее Геркуланум и Помпею) так же, как поэт Овидий в приведенных только что стихах, на разные лады повторяют легенды о том, что осы вылетают из конских или ослиных трупов. Правда, Плиний уже убежден, что осы и шершни воспитывают детву-личинок подобно пчелам, а о пчелах Плиний многое знал не с чужих слов. Не один месяц провел он у ульев, искусно сделанных из обточенного до прозрачности тонкого рога. Несколько таких стояли в саду при доме римского консула, где Плиний был частым гостем. Потому-то Плиний и отбросил без колебаний распространенные в его время домыслы, будто пчелы возникают из каких-то образований на цветках. «Пчелы, — писал Плиний, — насиживают расплод подобно наседкам. Сначала из яиц вылупляются маленькие червячки, пчелы кормят их и обогревают, червячки постепенно увеличиваются в размерах, а пчелы гудят на сотах, может быть производя таким образом тепло, в котором червячки весьма нуждаются. Впоследствии червячок выпрямляется и заполняет все помещение, заматываясь в яйцевидную скорлупу. Потом из нее выклевывается пчела. Так выводится весь рой…»

Плиний предполагал, что осы развиваются сходно, однако в остальном он намного дальше от истины, чем древние греки.

Воспитатель Александра Македонского, великий, возможно, величайший мыслитель Древней Греции Аристотель (К. Маркс называл его «Александром Македонским греческой философии»), ученый и натуралист, которого и сегодня величают отцом естествознания и основателем «сравнительной биологии», повторял, что а каждом произведении природы, даже в самом незначительном, найдется нечто достойное удивления, и если кто ребячески считает «изучение других животных низким, так же можно думать о нем самом».

В знаменитом сочинении Аристотеля «История животных»— здесь описано около 500 видов — осам посвящено целых три главы. Правда, все умещаются на четырех страницах среднего формата, но об общественных осах сказано немало, и поразительно! — немало такого, что и сегодня считается верным.

Аристотель знал, что корм для себя осы собирают в некоторых цветах и в плодах, но больше потребляют пищу животную; знал, что осы — охотницы вооружены жалом.

Не как о догадке, а как неоспоримое сообщал просвещенный македонянин, «великий Стагернт» (так его называли по месту рождения): «Осы, подобно пчелам, приклеивают яйца на стенки ячей. Из яиц выводятся личинки (по-гречески — «сколецес»), поедающие корм; позднее они превращаются в куколок («нимфе») и, далее, не принимая более пищи, лежат, запечатанные в ячеях; здесь они и становятся совершенными насекомыми, взламывают крышечки и выходят. В одно и то же время в разных ячеях могли находиться личинки, куколки и созревшие осы…»

В наше время известно, сколько длится у ос стадия яйца, личинки, куколки, как долго живут осы разных поколений. Аристотель об этом ничего не написал. Соты осиного гнезда состоят, по Аристотелю, из смеси всяких веществ и земли… «Смесь всякая», конечно, довольно неопределенно. Зато об осиных ячеях, например, Аристотель совершенно справедливо сообщил: они «подобно пчелиным шестиугольны, но построены не из воска». Дальше, однако, ученый замечает, что ячеи строятся из лыка или паутиновидной массы. Последнее сообщение можно признать даже довольно точным, если считать, что Аристотель имеет в виду ячеи, из которых уже вывелись осы. На их стендах остаются прозрачные шелковые рубашки, сброшенные линяющими личинками. Но лыко…

Как же проницательный натуралист не рассмотрел, что ячея ос построена из подобия бумаги, из папье маше, из хрупкого картона?

Хотя уже и естествоиспытатели Древней Греции и Древнего Рима имели довольно верные представления о некоторых сторонах естественной истории общественных ос, иные заблуждения, уходившие корнями чуть ли не в доисторические времена, сохранялись еще и в средние века. К числу их относится, например, и убеждение в том, что осы выводятся в трупах животных. Здесь воспроизведен рисунок из старинной книги.

Да мог ли он такое сообщить, раз ни бумаги, ни картона никто в Европе тогда не видел. Здесь ее не было, а о том, что бумага есть в Китае, что там ее производят из рисовой соломы, и подавно ничего не было известно. Так что и замечание о ячеях, сооружаемых «из лыка», можно признать шагом в верном направлении.

Не станем же судить ученого за неточности, присмотримся лучше к тому, в чем он оказался прав уже в то время, когда только занималась заря естественных наук.

«Некоторые осы, — писал Аристотель, — строят гнезда небольшие, ячей в них считанное число, другие сооружают гнезда большие, со множеством ячей, образующих внушительные соты. Каждый сот вырастает из одной начальной точки, как из корня».

Невозможно догадаться, о каких именно видах идет речь у Аристотеля. Напиши он, что соты сплошь окружены многослойной тонкой, ломкой оболочкой, с одним входом в основании, противолежащим изначальной точке роста, той, что, по его описанию, подобна корню, стало бы ясно: это гнездо какой-то веспа. А если б было указано, что сот висит на ножке один и без всякой оболочки голый, можно бы догадаться: полисты. Увы, в «Истории животных» на этот счет ничего нет. Зато сообщается, одни осы гнездятся в дуплах дубов, другие под землею, третьи в кроне деревьев, среди кустов, приводятся приметы разных видов, а главное, указано, что в каждом гнезде существуют осы двух сортов: царицы — «гегемонес», или «метрэ» — осы-матки, и рабочие осы — «эргаты».

«Оса-матка крупнее и толще, чем рабочие осы. Но вес и беспомощность в полете не дают ей высоко летать, почему она охотно отсиживается в гнезде, строит, кормит дочерей. Не ясно, есть ли у нее жало… Похоже, однако, если такое и есть, оно, как и у пчелиных царей (так называл Аристотель пчелиных маток), редко обнажается и редко пускается в ход… Рабочие же осы, — сообщает ученый, — мельче маток, и срок жизни их не достигает и года, с приближением зимы они вымирают… Что касается ос-маток, эти живут дольше года, перезимовывают в грунте, их часто обнаруживают при перекопке, при пахоте. Рабочих же ос в это время нет нигде».

Аристотель не пишет о самцах ос, и это стоит отметить. Пчелиных трутней он знал, знал, что они лишены жала, что больше отсиживаются в гнезде на сотах, что летают редко, а вылетев, взмывают и высоко кружат в небе, что в пчелином гнезде они никакими работами не обременены, что с приближением зимы рабочие пчелы выволакивают их из гнезд, изгоняют на холодную и голодную смерть. В общем, он правильно представлял себе место трутней в семье пчел, знал о них многое, не знал только одного — что они самцы. А о существовании самцов у ос и не догадывался, хотя видел в осиных гнездах, кроме гегемонов и эргатов, еще один — третий сорт насекомых. «Среди рабочих, — замечает он, — встречаются как безжальные, подобные пчелиным трутням, так и имеющие жало. Согласно предположению одних, жалоносные осы представляют самцов, а безжалые — самок. Другие придерживаются обратного мнения. Почему нет жала у некоторых эргатов? Сиги, которых я об этом расспрашивал, объяснили, что ближе к осени многие осы излетываются, жало у них расшатывается и они его вовсе теряют. Но кто видел подобное? Чем можно подкрепить эти догадки?»

Аристотель довольно верно описывает основание новой осиной семьи. «С наступлением весеннего тепла осы-матки выбирают подходящее место и приступают к сооружению гнезда, которое поначалу совсем невелико и насчитывает лишь несколько ячеек. В них развиваются одни лишь рабочие осы, потом уж эти сооружают более крупные соты, где снова выводится молодь, которая тоже строит соты. К осени гнездо приобретает свой наибольший размер. Под конец появляется поколение самок-гегемонов, эти развиваются из более крупных личинок… Когда рабочие осы полностью берут на себя строительство ячеек и сотов, осы-матки совсем перестают вылетать из гнезда, теперь уже и корм им доставляют рабочие».

Аристотель задумывается над судьбой осы-матки, которая пережила зиму, дождалась весны и основала гнездо: погибает она от жала молодых дочерей или способна жить дальше? Ответа ученый не дает. Но в науке дороги бывают и одни лишь правильно поставленные задачи для исследования. Пока вопроса нет, нечего и рассчитывать на его решение.

В общем, не так уж ошибались те, кто замечал впоследствии, что Брем мог бы без особых исправлений переписать в свою «Жизнь животных» раздел об осах, написанный Аристотелем в «Истории животных». Другое дело Плиний. Хоть он жил позже, хоть его «Естественная история» появилась лет через триста после сочинения Аристотеля, Брем немногое мог бы из нее почерпнуть.

По Плинию, осиные гнезда сооружаются из глины, воска, коры и паутины, — римский писатель не только не уточнил сообщения греческого предшественника, но, наоборот, запутал вопрос. Расплод в ячеях развивается — по Плинию — не весной, а осенью и выводится обычно в полнолуние… Как видим, домыслов и фантазии здесь немало.

По Плинию, в гнездах живут рабочие осы размером поменьше, к зиме они вымирают, тогда как мать живет два года, причем в гнезде, куда ведут четыре хода…

Пока в гнезде воспитываются рабочие осы, осиные дома совсем невелики, зато когда рабочие вывелись, они сооружают новые гнезда, из которых появляются более крупные матки; имеют ли матки жало, неизвестно, так как они не покидают гнезда; прочие осы к концу лета жало теряют; осиные ужаления вызывают тяжелую лихорадку, и некоторые полагают, что ужаленный сразу тремя осами погибает… Почему столь опасно осиное ужаление? Ответ Плиния: осы затачивают свои иглы на трупах мертвых змей. От них и научились люди отравлять наконечники стрел ядом…

Может, лишь в одном Плиний существенно опередил Аристотеля. Первым из древних писателей он сообщает о существовании наряду с гнездящимися в почве или обитающими в кроне деревьев общественными осами (хоть они так еще не назывались) еще другой группы ос — Ихиеумон… Теперь ихиеумонами называют наездников. Плиний же присвоил это наименование совсем другим перепончатокрылым.

Вот что у него о них сказано: они мельче обычных ос и нападают на жуков, пауков, фаланг. Зажаленная жертва переносится в гнездо, покрывается землей, и в ней вырастает новое поколение. Таковы изначальные смутные и скупые сведения об одиночных осах, ныне известных как сфексовые и эвмениды.

В пересказываемых здесь страницах сочинений об осах двух выдающихся натуралистов древности бросается в глаза, как сильно были оторваны друг от друга ученые в те времена. Огромна была наша еще немноголюдная планета с народами, разбросанными в разных углах материков и не всегда знающими о существовании других… Но стремление познать живой мир жило во всех, и каждый начинал сызнова, каждый по-своему ошибался, каждый искал пути к точному знанию. Еще не было той преемственности, тех связей, которые возникли позже и, преодолевая временные и пространственные границы, позволяли ученикам в одной части света решать задачи, поставленные иной раз учителями из других стран.