Книга: Новая наука о жизни

«Если витализм столь ценный способ мышления, не подарите ли вы нам ценную мысль?» – так сэр Питер Медавар подшутил однажды над одним из участников научного симпозиума. Это замечание (оставшееся без ответа) было высказано с понятным оттенком раздражения и юмора. Теперь почти столетие спустя, есть такие, которые сопротивляются попыткам ученых, претендующих на исчерпывающее описание чудес природы. Эти мыслители возражают, что, если мы хотим понять принципиальное различие между органической и неорганической материей, необходимо нечто, дополняющее физику и химию. В соответствии с этим были созданы такие подходы, как витализм и холизм, а бесчисленные авторы, от Дж. К. Смита до Ганса Дриша, предложили более основательные альтернативы «редукционизму».

Однако за те же десятилетия триумфальное развитие современной биологии и медицины всем обязано этому самому механистическому подходу в лаборатории. Скорее, материализм, нежели вера в сверхматериальные силы, породил антибиотики, спасающие жизнь, снял невыносимый груз с пациентов, страдающих тяжелой депрессией, и открыл структуру ДНК. Нетерпение сэра Питера имеет солидное основание.

Но беспокойство живет также и в другом лагере – среде тех, кто, следуя логике или интуиции, не способен принять бескомпромиссную ортодоксальную материалистическую идеологию. Достоинство удивительной книги Руперта Шелдрейка состоит в том, что она начинает с хладнокровного и точного изложения оснований для такого беспокойства. С приятным отсутствием евангелического рвения д‑р Шелдрейк напоминает нам, что, несмотря на разгадку генетического кода, биологическая наука имеет объемистый портфель нерешенных проблем.

Например, нет исчерпывающего описания движущих сил эволюции. Вопрос о происхождении жизни – несмотря на самоуверенные утверждения в обратном – остается открытым. И помимо всего прочего, Шелдрейк делает попытку понять, что есть причина образования форм, развития и поведения живых организмов.

Один из ответов на эти стойко сохраняющиеся загадки состоит в том, что они относятся к очень сложным системам. Хотя мы можем весьма подробно описать части наследственного кода, определяющие характерные особенности капуст и королей, черепах и ленточных червей, еще гораздо больше остается неизвестным. Но, учитывая как концептуальный, так и практический выход, достигнутый благодаря применению механистического подхода, у нас есть все основания быть уверенными в том, что даже наиболее запутанные проблемы мозга и поведения будут решены с помощью той же самой стратегии исследования. Альтернативные подходы здесь неуместны.

Тем не менее остаются, возможно, некоторые значительные трудности. Особую проблему представляет явление дифференциации. Как оплодотворенное яйцо шаг за шагом превращается в ребенка, черного дрозда или бомбейскую утку? Ортодоксальная теория утверждает, что ДНК в яйце работает подобно компьютерной программе, определяя вид существа и направляя его развитие. Однако во все клетки переходят одинаковые копии ДНК, и трудно понять, каким образом этот процесс может обеспечить рост совершенно различных тканей, таких как мышца сердца и ногти, белые клетки крови и десны.

Таким образом, хотя о дифференциации многое уже известно, ученые, стремящиеся объяснить ее причины, скоро начнут прибегать к тому, что Шелдрейк называет «неопределенными предположениями о физико‑химических взаимодействиях, как‑то структурированных во времени и пространстве. Проблема просто меняет форму». Его ответ, отдающий дань уважения витализму и материализму, но не совпадающий ни с тем, ни с другим, состоит в том, что живые организмы обретают форму благодаря «морфогенетическим полям», неизвестным науке. Эти поля накладывают определенную схему на развивающийся организм и сами происходят от полей, связанных с предыдущими подобными существами.

Иными словами, объекты обретают именно данную форму, а не другие возможные формы, потому что подобные системы были организованы таким же образом в прошлом. В дополнение к хорошо изученным силам поля д‑ра Шелдрейка помогают определить структуру не только капусты и королей, но также неживых объектов, таких как кристаллы химических веществ, и даже способы поведения. Эти влияния переносятся через время и пространство с помощью того, что он называет «морфическим резонансом».

Будучи серьезным ученым, Шелдрейк должен ожидать, что большинство его коллег отвергнут неопределенные предположения такого рода как беспочвенную метафизику. Но Бритва Оккама – это не подходящее оружие против него в области, которая может очень выиграть от появления новых перспектив. Его хорошо аргументированный случай, несомненно, заслуживает внимания.

У меня есть два возражения, одно из которых тесно связано с главным достоинством книги. Во‑первых, Шелдрейк создает себе большие трудности, когда, помещая морфогенетические поля вне пределов понимания современной науки, в то же время пытается их описывать. Во‑вторых, эта популярная книга, представляющая неортодоксальную научную концепцию, содержит поразительно мало экспериментальных данных. В отличие от многих трудов, стремящихся разоблачить недостатки механистической биологии, она дает некоторые неопровержимые свидетельства. Наиболее примечательны результаты опытов, проводившихся в Гарварде, Эдинбурге и Мельбурне, из которых следует, что если крысы обучаются определенному приему, другие крысы где‑либо в мире приобретают тенденцию обучаться этому приему с большей легкостью. Но наиболее позднее из этих исследований – весьма противоречивое в то время – выполнялось тридцать лет назад. Почему же, имея возможность заниматься экспериментами со своей командой, д‑р Шелдрейк не исследовал этот вопрос не только с философской, но и с практической стороны?

Несмотря на периодически повторяющуюся критику в адрес критериев проверяемости и даже фальсифицируемости сэра Карла Поппера, они все же используются для оценки статуса научной теории. Значительным преимуществом Руперта Шелдрейка является то, что он предложил несколько элегантных, недорогих способов, которыми некоторые его эксцентричные идеи могут быть проверены экспериментально. Но это лишнее доказательство того, что его решение написать эту соблазнительную и правдоподобную книгу до проведения необходимой практической работы следует считать серьезным недостатком.

(«Sunday Times», 28 июня 1981 г.)