Книга: Жизнь насекомых. Рассказы энтомолога

Разбойничья жизнь мало способствует развитию талантов. Посмотрите на жужелицу. Красивый жук! У него прекрасная осанка, тонкая талия, нередко яркий блестящий наряд. А что он умеет делать?

Жужелицы — большие искусники в деле убийств и разбоя. Конечно, крупные виды, не мелюзга в сантиметр длиной. Увидеть, как они разбойничают, нетрудно. Они живут у меня в садке, и кормлю я их улитками и слизнями. Прокрусты — крупнейшие из наших жужелиц — предпочитают слизней: с ними легче управляться, чем с улитками, спрятанными в раковине.

Жужелица черная, или прокруст. (Нат. вел.)

Набросившись на слизняка, они рвут его на куски и тащат их в сторону, чтобы поесть спокойно. Лапки, испачканные в слизи, выделенной моллюском, облипли песком, мешают ползать. Жук не обращает на это внимания и, облепленный грязью, спешит к добыче, чтобы оторвать еще кусок. Чиститься он будет позже.

Мраморный хрущ, носорог... Прокруста не смущают размеры добычи, и он смело бросается на огромного жука. Жужелицы удивительно прожорливы. Красавец красотел — гроза гусениц. Он нападает на любую, даже на такую громадину, как гусеница ночного павлиньего глаза. И он съедает ее всю, без остатка. А предложите ему на другой же день кузнечика, и он набросится на добычу. После кузнечика — мраморный хрущ, а там еще кто-нибудь. Красотел будет нападать и пожирать до тех пор, пока есть на кого нападать. Он ненасытный обжора.

Бомбардир. (Нат. вел.)

У таких хищников обычно есть острые выделения, жгучие жидкости. Прокруст брызгает в схватившего его кислой, резко пахнущей струей, после красотела пальцы пахнут затхлым аптечным мускусом. А иные из мелких жужелиц, например бомбардиры, обжигают усики нападающего «выстрелом»: с треском выбрасывают мгновенно испаряющуюся жидкость, словно стреляют жгучим облачком.

Смелые хищники, чем еще могут похвалиться жужелицы? Ничем. Строительное искусство им незнакомо. И жук, и его личинка ползают среди камней в поисках очередной добычи. Они умеют нападать и умеют с аппетитом есть, и это — все. И все же я буду сейчас рассказывать об одном из этих бродячих охотников и вояк. Этого требует решение очередного вопроса.

Дело вот в чем.

Вы застали то или другое насекомое на ветке. Оно сидит и греется на солнце, а иное завтракает или обедает. Протянули руку, чтобы схватить его. И тотчас же насекомое падает. Иногда оно успевает раскрыть крылья и улетает, чаще — падает вниз, на землю. Искать его в густой траве по большей части безнадежно. А если вы найдете его, то увидите, что оно лежит с поджатыми усиками и ножками и не двигается.

Говорят, что такое насекомое притворяется мертвым, хитрит, чтобы обмануть врага и выпутаться из беды. Конечно, жук не знает человека, но может ли он знать опасность вообще? Может быть, он остерегается своих естественных врагов — птиц? И вот он лежит на земле и притворяется мертвым. Такого жука, дескать, птица не тронет, а обычно и не заметит. Но так рассуждает человек, а не птица: ее не проведешь столь грубым приемом.

Я не помню, чтобы воробей отказывался от кузнечика или мухи только потому, что они лежали неподвижно. Всякое насекомое пригодно для птицы, было бы оно свежо и съедобно. Сколько ни притворяйся мертвым, птицу не обманешь. Да и кто мешает ей ударом клюва проверить, мертва ли добыча. А ведь после такой проверки вряд ли уцелеешь, даже и не попав в птичий рот.

Чем я больше размышляю об этом, тем больше сомнений у меня возникает. Мало знакомые с наукой люди и ученые считают, что насекомое притворяется. Верно ли это?

Словами и разговорами делу не поможешь и ничего не докажешь, нужны опыты. Какое насекомое взять в первую очередь? Мне вспоминается один случай. Это было лет сорок назад. По окончании университетских экзаменов я остановился в приморском местечке Сетт, невдалеке от Тулузы. Здесь я снова увидел прибрежную растительность, которой так восхищался в Аяччио. Однажды утром я собирал растения на морском берегу. На сухом песке тянулись тут и там цепочки мелких следов. Кто их оставил?

Иду по следам. В конце каждого такого следа я нахожу в земле, на небольшой глубине, великолепного жука из семейства жужелиц. Это большой скарит. Я заставляю его ползать по песку, он оставляет следы, и они точно такие же, с которых я начал. Это именно он бегал ночью в поисках добычи и оставил на песке цепочки следов. Перед рассветом жук вернулся в свое убежище, и теперь ни один из них не показывается наружу.

Мое внимание привлекает одна особенность жука. Минутку поворочавшись, вынутый из норки жук ложится на спину и долго лежит неподвижно. Это так врезалось мне в память, что сорок лет спустя, принимаясь за опыты над жуками-притворщиками, я сейчас же вспомнил о большом скарите.

Один из моих приятелей прислал мне дюжину скаритов с того самого морского берега в Сетте, где я впервые увидел их. В тот же ящичек приятель посадил и чернотелок-пимелий — мирных толстеньких жуков. Уцелело лишь несколько чернотелок. Этого и следовало ожидать: скариты устроили себе знатный пир во время путешествия.

Большой скарит (x 1,5).

Береговой хищник скарит — свирепый охотник. Блестящий и черный, словно налакированный, с тонкой талией и мощными ногами, он вооружен двумя огромными челюстями. Ни у одного из наших жуков нет таких больших челюстей, кроме жука оленя. Но у оленя они скорее украшение, чем оружие, да и жук ?тот — мирный вегетарианец.

Скарит словно знает свою силу. Когда я начинаю дразнить его, он тотчас же принимает оборонительную позу: приподнимает переднюю часть тела и широко раскрывает страшные челюсти. Он не просто пугает, а бросается на мой палец, которым я его дразню. Да, этот жук не из робких.

Я рассаживаю скаритов по стеклянным банкам и под колпаками. Всюду насыпаю на дно слой песка. Немедленно каждый жук роет себе норку. Роющий скарит сильно наклоняет голову и концами челюстей, сжатых вместе, взрывает песок. Передними ногами, расширенными и зазубренными, он отгребает песок назад. Норка углубляется быстро и легким наклоном доходит до дна банки. Скарит продолжает рыть, теперь в горизонтальном направлении, вдоль дна. Его норка достигает почти тридцати сантиметров в длину.

Норка, вырытая около стекла, для меня очень удобна: мне легко проследить все тайны этого жука. Стоит мне приподнять непрозрачный колпак, надетый на банку, и я смогу наблюдать за действиями скарита в глубине песка. Когда норка достигает достаточной глубины, скарит отделывает вход в нее. Он устраивает здесь воронку с сыпучей покатостью. Внизу склона — сени горизонтального хода. Тут обычно и сидит скарит с полуоткрытыми челюстями и ждет.

Наверху что-то зашумело. Это цикада, которую я посадил в банку, — дичь для моего охотника. Скарит перестает дремать и шевелит усиками. Осторожно выползает по скату воронки. Смотрит, замечает цикаду и бросается на нее. Схватывает и, пятясь, утаскивает в норку. Добыча внесена в залу в конце норки. Здесь скарит некоторое время мнет цикаду челюстями и, когда она становится совершенно неподвижной, ползет ко входу в норку.

Овладеть богатой добычей — это еще не все. Нужно иметь возможность спокойно пообедать. И вот вход в норку закрывается: скарит заваливает его песком. Защитив себя от непрошенных гостей, он спускается в норку и принимается за еду. Когда он переварит пищу и проголодается, вход в норку будет открыт.

Мне не довелось увидеть, как скарит охотится на свободе. Наблюдения в садке показывают, что это большой смельчак. Его не смущают ни размеры, ни сила противника. Бронзовка и майский жук для него заурядная дичь. Он нападает даже на крупных цикад и на большого мраморного хруща.

Он совсем не трус, этот чернолакированный жук с большими сильными челюстями.