Книга: Первые люди

Глава третья. Охотник

Глава третья. Охотник

На юго-западе Кении, в Олоргасаилии, археологи обнаружили яркое свидетельство успехов первых людей, после того как их главным занятием стала охота, определившая тот образ жизни, который продолжал формировать человеческий характер до относительно недавнего времени и окончательно отделил человека от всех его родичей - приматов. Окаменелости Олоргасаилии рассказывают поразительную историю о действиях существа, которое было не обезьяноподобным гоминидом, а человеком-охотником.

На участке не более 19 метров длиной и менее 13 метров шириной были найдены кости и зубы по меньшей мере 50 взрослых и 13 молодых павианов, принадлежавших к вымершему роду Simopithecus. Там же вперемешку с костями лежало более тонны каменных орудий и камней округлой формы. Было очевидно, что тут завершилась массовая организованная облава, общий план и все частности которой, несомненно, разрабатывались заранее, поскольку и камни и орудия пришлось принести из мест, находящихся в тридцати с лишним километрах оттуда. Весь этот археологический материал позволяет легко восстановить, что произошло здесь, в Олоргасаилии, около полумиллиона лет назад.

Спустилась ночь. Скрытая темнотой группа охотников подкрадывается к стаду павианов, уснувших на деревьях. Окружив деревья кольцом, охотники начинают швырять в спящую добычу камни, которые принесли с собой. Павианы - могучие грозные звери, самцы ростом почти не уступают человеку. Они спрыгивают с веток и, сверкая длинными острыми клыками, кидаются на врага. Но зубы далеко уступают оружию людей, а когда павианы пытаются спастись бегством, их добивают дубинами и камнями. Затем охотники разделывают добычу каменными резаками и рубилами, и на заре начинается пиршество.

Изготовляя рубило, основное орудие человека прямоходящего, охотник камнем-отбойником отбивает несколько крупных пластин от куска кварцита - породы, которая дает острый режущий край. С помощью таких приспособлений человек прямоходящий все больше подчинял себе окружающую среду и все легче справлялся даже с крупными животными

Облава на павианов Олоргасаилии примечательна той продуманностью и уменьем, с каким она, по-видимому, была проведена. Люди, подобно всем приматам, по ночам обычно спят, а активную жизнь ведут днем. Но для того чтобы захватить павианов врасплох, когда они заснут, охотники должны были бодрствовать до глубокой ночи. Им надо было заранее найти подходящие камни и перенести их к месту будущей охоты, приготовив достаточное количество орудий и оружия - целый арсенал, а кроме того, разработать подробный план операции. Короче говоря, в этой облаве не было ничего случайного. И она требовала немалого мужества, поскольку, если избиение павианов действительно произошло ночью, кругом бродило много крупных хищников, которые были столь же не прочь закусить человеком, как сами люди - павианами.

К тому моменту, когда в Олоргасаилии произошла облава на павианов, люди уже стали искусными охотниками. Для обретения подобной сноровки им потребовалось много времени. Гоминиды охотились задолго до того, как появились первые люди. В наши дни некоторые приматы тоже охотятся, но лишь от случая к случаю и только в определенных условиях. Шимпанзе как будто способны объединяться в охотящиеся группы, но не часто и ненадолго, так как легко отвлекаются от своего намерения, едва добыча скрывается из вида или просто успевает отойти на некоторое расстояние.

Обычной для таких приматов является растительная пища, но они охотятся, потому что им нравится вкус мяса. И даже начинают питаться мясом регулярно, если им предоставляется такая возможность. Когда гориллы в неволе получают мясо, они со временем начинают предпочитать его листьям, молодым побегам, орехам и кореньям, составляющим их обычный рацион. Сперва они больше играют с мясом, но, продолжая постоянно его пробовать, мало-помалу входят во вкус - настолько, что в их кишечнике даже происходят некоторые изменения. Ресничные инфузории, переваривающие целлюлозу, которая составляет значительную часть их обычной вегетарианской пищи, постепенно исчезают, и у горилл развивается чисто плотоядная тяга к мясу - чем больше они его получают, тем больше его им требуется.

Быть может, такая же потребность развилась и у австралопитековых. Окаменелости показывают, что они ели самых разных животных, причем в одних случаях ловили их, а в других довольствовались объедками чужой добычи или отыскивали падаль. Но для того чтобы стать настоящими охотниками, им не хватало сообразительности, и этого не могла восполнить никакая любовь к мясу, вносившему приятное разнообразие в пищевой рацион.

С появлением человека прямоходящего положение резко изменилось. Хотя он продолжал широко употреблять растительную пищу (как и подавляющее большинство современных людей), но обладал необходимой сообразительностью и орудиями, чтобы добывать мясо достаточно регулярно. Если для его предшественников охота была более или менее случайным занятием, то у первых людей она стала основой их существования.

Подобно всем эволюционным изменениям, этот критически важный для становления человека переход осуществился не мгновенно, а представлял собой крайне медленный процесс использования тех или иных способностей для получения определенных преимуществ, которые в свою очередь помогали развитию необходимых способностей. Человек превратился в охотника не потому, что какие-то древние вундеркинды решили, будто им нравится вкус мяса. Просто способность добывать, есть и переваривать мясо давала в те времена и в тех условиях определенное преимущество в борьбе за существование. Охота неизмеримо обогатила кладовую человечества, так как благодаря ей количество пищи, получаемое с каждого квадратного километра, резко возросло по сравнению с тем, которое предоставляли дикие растения. Человек способен есть далеко не все, что производит земля, - его вегетарианское меню исчерпывается лишь некоторыми корневищами, орехами, фруктами, ягодами и кое-какими молодыми побегами. Наиболее же обильную растительную пищу - траву и древесную листву - организм человека усвоить не в состоянии. Однако животные, которые едят то, что для человека неудобоваримо, сами могут быть вполне съедобными и даже очень питательными. Вот так несъедобная зелень, преобразовавшись в съедобное мясо, оказывалась доступной человеку благодаря охоте, которая, если прибегнуть к экологическому термину, удлиняла цепь питания. Это расширение источников пищи дало человеку решающее преимущество, так как теперь он мог селиться в таких географических областях, где одной растительной пищи для поддержания его жизни попросту не хватило бы. И в первую очередь это относится к зонам умеренного климата.

Охота не только обогатила стол человека, но и обеспечила его более выгодной пищей. Мясо, особенно приготовленное на огне, который наши предки медленно подчиняли себе, было гораздо более питательным и обеспечивало гораздо более концентрированный источник энергии, чем фрукты, овощи и ягоды, которые можно было собрать в лесу или в саванне. Оленина, например, дает 572 калории (мера содержащейся в ней энергии) на 100 граммов веса, а те же 100 граммов большинства фруктов и овощей дают менее 100 калорий. Таким образом, одно средних размеров животное обеспечивало в гораздо более компактной и удобной для переноски форме то же количество энергии, что и вся растительная пища, собранная за целый день. (Орехи, правда, более калорийны, чем большинство видов мяса, и, несомненно, составляли важнейшую часть пищевого рациона древних людей - если им удавалось их найти. Но орехоплодные растения произрастают далеко не везде, да и плодоносят чаще всего лишь в определенное время года, тогда как дичь можно было отыскать практически повсюду и всегда.)

Поскольку питание мясом содействовало выживанию, те, кто обладал какими-то физическими или умственными качествами, которые помогали им лучше охотиться, получали в процессе естественного отбора преимущество перед теми, кому эти качества свойственны не были.

В качествах, которые мало-помалу сделали человека прямоходящего великолепным охотником, не было ничего особенного. Основные физические свойства, необходимые для охоты, возможно, полностью оформились уже у австралопитека. Австралопитек имел прямую осанку и умел отлично бегать, но человек прямоходящий со временем стал выше ростом и потому приобрел явные преимущества в смысле быстроты и лучшего обзора. Точно так же руки и пальцы австралопитека уже были приспособлены для того, чтобы достаточно метко бросать камни и палки, - а это умение требовалось для охоты в первую очередь.

К тому времени, когда человек прямоходящий овладел своей новой ролью, завершилось и еще одно важнейшее физическое изменение - его кожа стала иной. Когда гоминиды отделились от обезьян, они, несомненно, были не менее волосаты, чем эти животные в наши дни. Но по мере развития предков человека их волосяной покров становился менее густым, а число потовых желез в коже увеличивалось. Кожа человека прямоходящего была уже, вероятно, относительно безволосой, но получила сложную сеть потовых желез. Человек и в этом утратил сходство с остальными приматами. У современного человека, хотя по числу волосяных луковиц он не уступает человекообразным обезьянам, волосы в среднем много короче и тоньше, и на значительных участках тела вообще почти неразличимы. Зато число потовых желез у него колеблется от 2 до 5 миллионов - у остальных приматов их гораздо меньше.

Специалисты пока не могут точно сказать, чем было вызвано это изменение волосяного покрова, но, по-видимому, оно связано с возросшей способностью выдерживать длительное физическое напряжение - явное преимущество для охотника, почти весь день проводящего под палящим солнцем, в отличие от подавляющего большинства плотоядных, которые охотятся по ночам. Когда гоминидные предки человека перебрались из тенистых лесов в открытую саванну, интенсивность обмена веществ у них заметно возросла. Другими словами, их тело и в периоды активности и в периоды покоя потребляло энергию с большей скоростью, чем у большинства животных. Такое щедрое использование энергии означает, что создается избыток тепла, и для поддержания постоянной температуры организма необходима надежная система охлаждения, которую и обеспечивает сеть потовых желез.

Представляется логичным предположить, что эволюционное приспособление к такой биологической потребности выразилось в развитии потовых желез. В моменты тяжелых физических усилий или в сильную жару эти органы омывают тело влагой, которая, испаряясь, охлаждает поверхность кожи и кровь в сосудах под ней. Густой волосяной покров препятствовал бы испарению и слипался бы от высыхающего пота. Вот почему, утверждает эта теория, он постепенно исчез.

Разумеется, многие постоянные обитатели саванны, такие, например, как зебры, тоже сильно потеют в моменты тяжелого физического напряжения, и тем не менее у них сохраняется густая шерсть. Однако интенсивность обмена веществ у зебр заметно ниже, чем у человека, и они легко обходятся менее эффективной системой теплообмена, так как ведут менее активный образ жизни.

Впрочем, способность потеть - это не такое уж безусловное благо. Как указал профессор дерматологии Орегонского университета Уильям Монтанья, потоотделение в определенном смысле является "существенным биологическим промахом", так как оно не только лишает организм колоссального количества влаги, вынуждая его постоянно потреблять воду, но, кроме того, ведет к потере натрия и других необходимых для жизнедеятельности химических веществ. Монтанья высказал предположение, что потовые железы - "это только эксперимент природы: они явно полезны для человека, но пока еще не доведены до совершенства процессом эволюции".

Тем не менее человек с почти голой потеющей кожей, несомненно, был лучше приспособлен для длительного напряжения под жгучими лучами тропического солнца, чем его родичи-обезьяны, как человекообразные, так и низшие, и можно предположить, что столь значительные изменения в строении его кожи, отчего бы они ни произошли, помогли ему преуспеть в новом образе жизни.

Группа охотников, окружив стадо павианов, убивает их круглыми камнями - нечто подобное, по-видимому, произошло в Олоргасаилии, судя по найденным там окаменелостям. Люди, вероятно, подкрались к павианам, когда те уснули на деревьях, заранее принеся к месту облавы эти метательные снаряды, закругленные самой природой (врезка), а также грубо оббитые каменные орудия для разделки добычи

Если предшественники человека прямоходящего уже выработали физические свойства, необходимые для успешной охоты, почему же он как охотник настолько превосходил их всех? Причина почти несомненно заключается в огромном увеличении как размеров, так и адаптивных способностей его мозга. Охота была не просто совокупностью ряда физических действий, она стала основой определенного образа жизни, который требовал речевого общения, культуры и социальной организации. Охота опиралась на разум не менее, чем на физическую сноровку.

Более развитый мозг обеспечивал человеку прямоходящему как умение сосредоточиваться, так и лучшую память. Запоминая сведения, почерпнутые из собственного охотничьего опыта и опыта своих сородичей, он накапливал знания о повадках дичи, получал возможность планировать охоту заранее, а также отправляться на поиски дичи куда дальше, чем осмеливались его предки, и находить дорогу обратно. Его каменные орудия и оружие были лучше и удобнее тех, которыми пользовались они, и вдобавок у него было деревянное копье. Охота с копьями была и более безопасной и более успешной. Даже если он не метал копье, а просто втыкал его в добычу, он все равно оставался на относительно безопасном расстоянии от зубов, копыт и когтей. Причем копье, вонзившееся в тело животного даже там, где рана сама по себе не слишком опасна, все-таки мешает ему сопротивляться, а достигнуть того же с помощью камня можно, лишь метко попав в жизненно важное место.

Быть может, не меньшее значение имело и изменение охотничьих приемов. Человек постепенно учился сотрудничать с себе подобными и мог уже охотиться небольшими группами. Заметить добычу, выследить ее и убить в одиночку гораздо труднее, и теперь шансы на удачное завершение каждой охоты заметно возросли. Совместные действия вызвали существеннейшее изменение самих принципов охоты: организуясь в группы, люди могли нападать на животных много крупнее тех, которые служили добычей австралопитекам. Охота же на крупную дичь имеет то преимущество, что при равной затрате времени и труда мяса добывается гораздо больше. А кроме того, вполне можно представить себе, что даже на столь ранней стадии человеческого развития погоня за зверем возбуждала и радовала охотников, а победа над ним, престиж успеха, способствовали становлению личности.

Наиболее поразительно в охотничьих достижениях человека прямоходящего то, что он справлялся с животными, которые были больше и сильнее его - даже с самыми крупными из наземных животных, - с помощью оружия, сводящегося в конечном счете к обыкновенным камням и палкам. Значит, он должен был полагаться на какие-то охотничьи хитрости, опиравшиеся на глубокое знание повадок дичи. Как же он охотился? Некоторые его методы запечатлены в остатках, найденных благодаря раскопкам, другие можно вывести, изучая охотничьи приемы современных охотников-собирателей. У многих из этих приемов существуют близкие аналогии в мире животных - иными словами, древние люди, сталкиваясь с теми же охотничьими задачами, что и плотоядные животные, решали их сходным образом.

Львы, например, часто охотятся группами. Они используют своего рода маневр охвата: двое - трое направляются прямо к добыче, а еще двое заходят сбоку. Гиеновые собаки всегда охотятся стаей, предпочитая молодых животных как более беззащитных. Бегая с лаем возле гну, они провоцируют взрослых самцов на атаку, а затем врываются в середину стада и сосредоточивают свои усилия на самках с телятами, пока какой-нибудь теленок не впадет в панику и не кинется прочь. Но за спасительными пределами стада он превращается в легкую добычу. Значительное число окаменевших остатков неполовозрелых млекопитающих на месте стоянок человека прямоходящего указывает, что первые люди прекрасно знали, насколько проще справиться со слабым молодняком.

Если человек прямоходящий прибегал к таким же охотничьим приемам, что и другие хищники, он почти наверное этого не сознавал. Но благодаря тому что его мозг развивался, улучшал он свои приемы уже сознательно. У него хватало сообразительности тщательно изучать повадки животных, на которых он охотился, - и крупных и мелких, - с тем чтобы использовать их слабости. Обычной его добычей были франколины - родственники куропаток, до сих пор водящиеся в Африке. У этой птицы есть защитный прием, который помогает ей спасаться от всех врагов, кроме человека. При приближении опасного хищника франколин вспархивает, пролетает около ста метров и опускается на землю. Если его вновь вспугнуть, он пролетит вдвое меньше. В третий раз птица пролетает всего несколько метров, а затем припадает к земле и замирает в полной неподвижности. Человек, который с высоты своего роста видит, где франколин садится все три раза, и способен запомнить характер его полета, может схватить птицу без всякого труда.

Африканские зайцы, хотя и быстры, также имеют свою ахиллесову пяту и также входили в обычный рацион человека прямоходящего. Сообразительному человеку поймать зайца очень легко, что блестяще доказал покойный антрополог Луис Лики, который ловил их буквально голыми руками. Секрет прост: охотнику нужно только следить за ушами зайца. Перед тем как метнуться в сторону, заяц прижимает уши к спине. Заметив, что уши опустились, охотник тотчас сворачивает либо влево, либо вправо - в любом случае у него 50 шансов из 100 угадать направление, избранное зайцем. Если охотник угадал, заяц побежит прямо на него, и при достаточной быстроте и ловкости он успеет схватить свой обед. Если же заяц повернет в другую сторону, то почти наверное бросится к ближайшему укрытию и заляжет там. Охотник благодаря цветовому зрению, прекрасно развитому у приматов, разглядит зверька, хотя всех остальных врагов его защитная окраска сбила бы с толку. Затем человеку остается только подойти к своей добыче и схватить ее.

Поскольку загонять более крупную добычу человеку прямоходящему вряд ли удавалось, он, возможно, применял прием, который антрополог Грувер Крантц (Университет штата Вашингтон) назвал "непрерывной погоней". Развитие этого приема также подразумевает близкое знакомство с особенностями поведения будущей жертвы, например с тем, что непарнокопытные, вроде антилоп или газелей, спасаясь от преследования, обычно бегут по дуге, так что можно нагнать их, если побежать наперерез. Однако основа основ непрерывной погони - ее непрерывность: не позволяй животному остановиться и передохнуть, вынуждай его бежать до тех пор, пока оно не свалится от усталости, а тогда с ним легко будет справиться. По сообщениям очевидцев, именно так сомалийцы охотятся на антилоп Солта. Зная, что это животное не переносит жара полуденного солнца, охотник выгоняет антилопу из ее приюта в тенистых зарослях на берегу речки. Она старается найти другое прохладное место, охотник следует за ней. "На протяжении примерно часа, - писал английский путешественник XIX века Дж. X. Спик, возвратившись из африканской экспедиции, - испуганное .животное, совершенно измучившись, бегает от куста к кусту, едва успевает лечь в тени и уже бежит к следующему, пока наконец его не схватят".

Других, более выносливых животных человек прямоходящий, возможно, преследовал по многу часов подряд. Мексиканские индейцы тараумара иногда гонят оленя двое суток. Даже если охотник теряет добычу из виду, он идет по следу - отпечатки копыт, помет, примятая трава сообщают ему все необходимые сведения, и он продолжает безжалостное преследование, пока олень не рухнет на землю, причем, если верить рассказам очевидцев, копыта у него нередко оказывались совсем стертыми.

Такое преследование может свалить с ног гораздо более могучих животных, чем олени. Известно, что первые люди убивали даже древних слонов, которые были заметно крупнее современных, - одна такая жертва была высотой 4 метра и весила более 20 тонн. Кажется невероятным, что столь огромное и толстокожее животное, как слон, можно было убить оружием из костей и камня и деревянными копьями. Однако пигмеи, чей маленький рост не исключает большой храбрости, все еще охотятся на слонов с помощью деревянных копий. Обычно они отправляются на такую охоту целой группой. Кто-то один бьет слона копьем. Разъяренное животное бросается на смельчака но остальные охотники подбегают к нему с двух сторон и в свою очередь поражают его копьями. Это продолжается до тех пор, пока истерзанный великан не упадет мертвым. А некоторые пигмеи охотятся на слона даже в одиночку. Такой охотник раздевается донага и обмазывает тело слоновьим пометом, чтобы замаскировать свой запах. Отыскав стадо, отдыхающее в полуденный зной, он подкрадывается поближе с подветренной стороны, намечает подходящее животное, подбирается к нему на три - четыре метра, а потом стремительно бросается вперед, вонзает копье глубоко в шею и еще быстрее убегает, чтобы раненый слон не достал его хоботом. Но существует даже еще более дерзкий прием. Охотник, затаившись в зарослях, ждет, пока стадо не пройдет мимо, бросается между ногами последнего слона и всаживает копье с зазубренным наконечником ему в брюхо. Слон, конечно, от такой раны сразу не умирает, но мечется по зарослям, не находя себе места от боли, и постепенно теряет силы. Охотнику остается следовать за ним, чтобы добить, когда он совсем ослабеет.

Храбро вцепившись в лошадиную гриву, охотник поражает свою жертву кинжалом (врезка) - заостренной костью какого-то животного. Он и его товарищи используют удобный случай - лошади в панике бегут от пожара (задний план)

Если человек прямоходящий действительно пользовался такими приемами, они должны были чрезвычайно утомлять самого охотника и к тому же уводили его очень далеко от стоянки, так что, закончив преследование, он мог унести с собой лишь незначительную часть добытого мяса. Более производительной была бы облава, вроде той, которую устроили в Олоргасаилии, или еще более сложная форма коллективной охоты, рассчитанной на то, чтобы сразу перебить побольше животных.

Один из методов коллективной охоты, придуманный и разработанный человеком прямоходящим, включал использование трясины как ловушки для целого стада. В Африке, в ущелье Олдувай, археологи нашли окаменевшие остатки стада пелоровисов - быков вымершего вида. Охотники загнали их в болото и перебили, пока они тщетно пытались выбраться на твердую землю. Кости ног одного пелоровиса располагались в пласте окаменевшего ила вертикально, а остальные части скелета отсутствовали - по-видимому, люди разделали тушу и унесли ее.

Однако наиболее яркое доказательство охотничьей сноровки человека прямоходящего - да и вообще наиболее богатый источник сведений о человеке прямоходящем из имеющихся в нашем распоряжении - археологи обнаружили на склонах двух холмов над речкой в испанских горах Гвадаррама примерно в полутораста километрах к северо-востоку от Мадрида. Эти холмы, носящие названия Торральба и Амброна, расположены друг против друга в единственной долине, которая прорезает здесь горы с севера на юг. И там в осадочных породах сохранилось свидетельство того, что около 400 тысяч лет назад охотники, принадлежавшие к биологическому виду человек прямоходящий, по-видимому, на протяжении многих лет систематически убивали значительное число слонов. И опять-таки по распределению костей в местах раскопок и по другим данным можно воссоздать, что там происходило, и даже представить себе многие подробности такой охоты.

По краям известнякового плато над широкой безлесной долиной там и сям притаились кучки охотников. Внизу им видны топкие болотца, на которых они строят свой расчет. Погода стоит холодная и сырая, и люди совсем продрогли бы, если бы не шкуры, которые они набросили на плечи. С раннего утра они сидят тут, скорчившись на мерзлой земле, и ждут появления слонов.

Охотники приходят сюда уже четвертый год подряд, рассчитывая, что и на этот раз слоны во время своих ежегодных миграций снова воспользуются привычным проходом. Здесь собрались члены нескольких групп, которые обычно охотятся в стороне друг от друга. Однако осенью, когда листва на дубах желтеет, а трава сохнет, кочующие группы объединяют силы. Охотники понимают, насколько выгодны и важны совместные действия, и отлично ладят друг с другом. Некоторые даже состоят в родстве - группы иногда обмениваются молодыми женщинами. И потому ночью у костров царит дружеское спокойствие, оживляемое, быть может, воспроизведением эпизодов наиболее удачных охот этого года.

Охотники запаслись деревянными копьями с обожженными концами, костяными кинжалами и заостренными камнями - не слишком внушительное оружие против могучих колоссов. Однако в распоряжении людей есть еще одно оружие, которого слоны боятся. Это огонь. С каждой кучкой охотников сидит хранитель огня, который оберегает медленно тлеющий факел и готов в любую минуту употребить его в дело. Пусть только начнется охота.

Но вот люди завидели слонов, неторопливо спускающихся в долину с севера. Они припадают к земле и ждут, чтобы идущие впереди три взрослых самца, две слонихи и два слоненка поравнялись с ними. Затем по сигналу люди вскакивают и сбегают со склонов позади животных. Ветер дует в сторону болот, и они в разных местах поджигают траву, а потом неторопливо идут за дугой огня, настигающего слонов. Внезапно земля под ногами охотников содрогается от топота испуганных слонов, которые бегут туда, где нет огня - к болоту. Трое взрослых животных и два слоненка проваливаются в жидкую липкую грязь, а люди, громко вопя, следуют за огнем, готовые разделаться со своими жертвами.

Тут из огненного кольца внезапно вырываются обезумевшие от ужаса дикие лошади - пламя окружило их вместе со слонами. Несколько охотников прыгают на спасающуюся бегством добычу. Они вцепляются лошадям в гривы и бьют их копьями и заостренными костями. Убитые лошади падают на дымящийся дерн.

А теперь начинается расправа с увязшими в трясине слонами. Охотники не тяжелы, и опасность провалиться в грязь им не угрожает. Увертываясь от хлещущих хоботов, одни вгоняют копья в шею животных, другие осыпают градом камней их головы. Гиганты оглушительно визжат от ярости и боли, и люди удваивают усилия. Наконец последний слон оседает на бок, и охотники приступают к разделке туш. Здесь столько мяса, что его с избытком хватит на все их группы.

Такая подробная реконструкция, хотя во многом и предположительная, опирается на материальные свидетельства, обнаруженные в том месте, где происходила охота. История того, как были найдены эти свидетельства, сама по себе чрезвычайно интересна. Как и в Терра-Амате, следы прошлого в Торральбе и Амброне были открыты совершенно случайно в процессе работы, ничего общего с археологией не имевшей. В 1888 году землекопы одной бельгийской компании, строившей в этих местах железную дорогу, во время рытья канавы под водопроводную трубу наткнулись на какие-то огромные кости - как оказалось, остатки слона вымершего вида Elephas antiquus, отличавшегося большими размерами и почти совершенно прямыми бивнями длиной в добрых три метра. До 1907 года эти кости оставались просто диковинкой, но затем маркиз де Серральбо, археолог-любитель, предпринял раскопки в Торральбе. Несколько раз возвращаясь туда, маркиз на протяжении четырех лет выкопал и собрал немало окаменелостей, включая остатки по меньшей мере 25 слонов. Кроме того, он нашел различные каменные и костяные орудия, а также заостренные слоновьи бивни и куски дерева, видимо обработанные человеком. Это была первая в мире коллекция образчиков материальной культуры человека прямоходящего.

Маркиз Серральбо был яркой фигурой: красавец с пышными усами, один из знатнейших грандов Испании, обладавший еще пятью титулами, и заядлый коллекционер. Его нумизматическая коллекция, которую он начал собирать еще в детстве, была в свое время крупнейшей в Европе и включала 22 тысячи монет, а его мадридский дворец (теперь музей Серральбо) превратился в хранилище множества сокровищ - гобеленов, картин, фарфора и рыцарских доспехов.

И он был виднейшим археологом Испании тех лет. Когда он заинтересовался Торральбой, на его счету было уже множество раскопок, которые он предпринимал в самых разных уголках мира. Однако венцом всех его усилий явилась именно Торральба, расположенная чуть ли не на задворках его родового поместья. Своим находкам там Серральбо посвятил большую монографию. В 1913 году он стал президентом Королевской испанской академии и последние годы жизни занимался главным образом тем, что принимал у себя виднейших ученых, художников и историков мира, приезжавших посмотреть его коллекции и ознакомиться с выводами, к которым он пришел на основании своих археологических находок.

Загнанный огнем в трясину слон гибнет под ударами копий и камней. Чтобы пробить толстую кожу слона, охотники обожгли концы копий в костре, а затем заострили их зубилом (врезка) - оббитым камнем с неровным, зазубренным краем

Труды Серральбо получили заслуженное признание, и многие его выводы были вполне основательными (так, его утверждение, что Торральба - древнейшее человеческое поселение в Европе, оставалось верным до археологических открытий в Валлоне, Франция, в 1958 году), однако его раскопки по современным нормам были недостаточно систематическими. В Торральбе можно было сделать еще очень много, но прошло более полувека, прежде чем кто-либо взялся за это. В 1960 году антрополог Кларк Хоуэлл (Чикагский университет), известный своими раскопками доисторических стоянок человека в Европе, Африке и на Ближнем Востоке, побывал в Торральбе и осмотрел канавы и кучи земли, оставшиеся после изысканий маркиза. Он сразу же убедился, что возможности Торральбы еще далеко не исчерпаны, и на следующий год вернулся, готовый приступить к новым раскопкам.

За одно лето Хоуэлл и его помощники нашли остатки еще шести слонов в Торральбе и двенадцати - в Амброне. К концу третьего сезона под руководством антрополога Л. Фримена, сотрудника Хоуэлла, были найдены остатки более 50 слонов, причем имелись все основания полагать, что этим дело не ограничится. Хотя Торральба была раскопана полностью, в Амброне раскопки, по сути, только еще начинались, но тут Хоуэлл решил отправиться в Эфиопию, на реку Омо, где были обнаружены остатки австралопитековых. (Он сказал, что приберегает раскопки Амброны, как более легкие, на годы старости.)

Быть может, в неисследованной части Амброны удастся найти скелет человека прямоходящего. Ни маркиз Серральбо, ни Хоуэлл не обнаружили в этих местах никаких человеческих окаменелостей или следов построенных человеком укрытий; однако картина охоты и разделывания добычи, которую позволили воссоздать раскопки, по богатству подробностей превосходит все, что нам пока известно о человеке прямоходящем. Возможно даже установить, каким был тогда климат и как выглядела эта местность. Изучение окаменевшей пыльцы растений показало, что в центральной Испании в тот период было очень холодно - настолько, что почва запечатлела типичные следы промерзания и по виду напоминает почву на севере современной Аляски. Летнего тепла хватало только на оттаивание поверхностного слоя, а глубже мерзлота сохранялась круглый год. Зимой, когда верхний слой снова промерзал, вода, оказавшаяся между двумя промерзшими слоями, расширялась, просачивалась наружу и образовывала в почве ледяные линзы и карманы жидкой грязи. В других местах мерзлота вспучивала землю буграми, и небольшие камни скатывались с них, располагаясь кольцами разных диаметров. (Такие кольца нередко кажутся выложенными руками человека, и по крайней мере один исследователь доисторического прошлого Земли пришел к выводу, что это остатки хижин, вроде тех, которые строились в Терра-Амате.)

Раскапывая некогда мерзлую почву, Хоуэлл обнаружил свидетельства того, что охотники, возможно, использовали огонь, чтобы погнать слонов в нужном направлении - частицы древесного угля и пепла широкой полосой рассеяны поперек долины. Предположение, что охотники пользовались не только каменным оружием, но и деревянными копьями, подсказано находкой кусочков дерева. Один такой фрагмент, сгнив, оставил в земле отпечаток, и, когда его заполнили гипсом, оказалось, что он имел заостренный конец.

Кости животных, найденные на месте охоты, показывают, как разделывались туши, и дают материал для интересных догадок об обычаях человека прямоходящего. Отделяя от туши лучшие части, охотники относили их в сторону для дальнейшей обработки. Судя по сохранившимся там остаткам, они разрезали мясо на более мелкие куски и разбивали некоторые кости, чтобы извлечь из них мозг. Что они делали с черепами, остается тайной: найден был только один, причем в крышке его пробита дыра, возможно, для того, чтобы извлечь и съесть мозг - изысканное лакомство.

Разрезанное мясо охотники, по-видимому, съедали в других местах, где найдены скопления раздробленных и обгоревших костей. Но поскольку такой слон весил тонн двадцать, охотники, как бы многочисленны они ни были, вряд ли могли тут же съесть сколько-нибудь заметную долю добытого мяса. Они должны были унести его на свои стоянки, предположительно как-то обезопасив от порчи - быть может, провялив. В XIX веке английский путешественник Сэмюэл Бейкер наблюдал, как африканские охотники после огненной облавы нарезали слоновье мясо длинными полосками, вялили, а потом коптили на рамах из сырого дерева. Затем мясо делилось между деревнями, принимавшими участие в облаве. Вяление, разумеется, намного уменьшает вес мяса, так что один человек может унести заметно большее его количество, а кроме того, позволяет его долго хранить. Американские индейцы вялили мясо убитых бизонов - после обработки нарезанное и обезвоженное мясо целой коровьей туши весило всего 20 килограммов. Возможно, копчение - процесс для человека прямоходящего слишком сложный, но он вполне мог научиться вялить мясо на солнце, как это делается еще и сейчас.

А как охотники делили мясо? Зола, кости и орудия, найденные в Торральбе и Амброне, не дают прямого ответа на этот вопрос. И все же раскопки выявили одну многозначительную подробность: анализ разбитых и обугленных костей показал, что в каждой такой кучке имеются кости всех или почти всех видов животных, убитых и разделанных в этом месте. Охотники, по-видимому, делили добычу между собой поровну. Такое равенство при дележе характерно, кстати, для современных охотников-собирателей.

Некоторые найденные в Торральбе и Амброне кости наводят на интересные догадки о привычках человека прямоходящего. Так, в одном случае были обнаружены остатки скелета лишь левого бока, причем, судя по расположению костей, он был обращен кожей вверх. Череп и таз отсутствовали, но сохранившиеся кости против обыкновения, по-видимому, не были разбиты для извлечения костного мозга. А что, если этот слон почему-то был сознательно выделен среди прочих и его кости были уложены в символическом порядке согласно с каким-то ритуалом? Есть и более прозаическое объяснение: слон после тщетных попыток выбраться на твердую землю, обессилев, рухнул на левый бок и погрузился в трясину, так что удалось разделать только правую сторону туши. Но в таком случае каким образом левая сторона затем перевернулась кожей вверх, на что указывает нынешнее положение костей?

На противоположном склоне долины, в Амброне, были найдены пять длинных костей и бивень, лежащие на одной линии неподалеку от остатков других частей скелета. Вначале было высказано предположение, что эти огромные кости служили гатью для перехода через топкое место, но, как выяснилось, в то время тут никакого болота не было. Возможно, такое расположение костей носило ритуальный характер - древнейшие иберийцы, подобно некоторым охотничьим племенам нашей эпохи, вполне могли испытывать благоговейное уважение к колоссам, которые становились их добычей. Однако никаких прямых свидетельств того, что древние охотники соблюдали какие-то ритуалы, у нас нет, и все вышесказанное лишь умозрительная догадка, тем более что благоговение не мешало этим практичным охотникам изготовлять орудия из останков толстокожих колоссов. Часть орудий, во множестве найденных в Торральбе, была изготовлена из длинных костей и ребер, расколотых вдоль и оббитых камнями. Изготовленные таким способом орудия могли служить кирками, резаками или ручными топорами.

Человек прямоходящий наведывался в Торральбу по меньшей мере 10 раз, но Хоуэллу и его сотрудникам не удалось выяснить, являлись ли туда одни и те же группы или разные, а также сколько времени прошло между первым таким посещением и последним. Не удалось им и точно установить, когда все это происходило. Древесный уголь оказался слишком древним для радиоуглеродного датирования, а речные отложения не подходят для калий-аргонового метода, который годится только для лавы и вулканического пепла. Однако ботанические и геологические данные указывают, что древние охотники побывали в этих местах по меньшей мере 300 тысяч лет назад, а вернее - почти 400 тысяч.

Разделывая тушу слона, охотник перерубает ногу двадцатипятисантиметровым резаком (врезка) - камнем, который заострили и оббили по краям так, чтобы им можно было разрубать самые крепкие мышцы и сухожилия. Срезав мясо, этот доисторический мясник тем же орудием раздробит кость, чтобы извлечь костный мозг

Торральба и Амброна, хранящие следы одного из древнейших примеров коллективной охоты, важны как свидетельство того, что человек прямоходящий был способен не только на успешные коллективные усилия, но и на координирование тех разнообразных совместных действий, которые были необходимы для свежевания и разделки туши, включая равное распределение мяса.

Собранные материалы свидетельствуют и о том, что мозг человека прямоходящего достиг той степени развития, которая позволяет предвидеть будущее на основе прошлого опыта - другими словами, он умел планировать свои действия. Он научился запоминать ориентиры и, уйдя далеко от стоянки, находил путь обратно. И - что еще важнее - он умел замечать сезонные миграции дичи и обращать эти сведения на пользу себе. В результате охота перестала быть делом чистого случая и уже не сводилась к погоне за первым попавшимся на глаза животным. Человек научился брать инициативу на себя и охотиться там, где можно было рассчитывать на обильную добычу. О тщательно спланированных охотничьих экспедициях свидетельствуют не только раскопки в Испании. Терра-Амата на юге Франции - это тоже место, где бродячие охотники ненадолго останавливались каждый год и в определенное время, когда туда приходила дичь.

Необходимость следовать за кочующей дичью не могла не оказывать глубокого воздействия на образ жизни человека прямоходящего. Он волей-неволей попадал во все новые и новые места, набирался новых впечатлений и расширял свой опыт. Любопытство свойственно всем приматам, и, без сомнения, человек прямоходящий изучал непривычные особенности своего расширяющегося мира с немалым интересом. Ему, вероятно, приходилось постоянно решать все новые и новые задачи - например, как носить с собой еду, воду и огонь, переходя из одного удобного для охоты места в другое. До сих пор не найдено ни одного прямого свидетельства, что он пользовался вместилищами, но невозможно представить себе, что у него вовсе ничего подобного не было. Ну хотя бы самые примитивные мешки из шкур или же сосуды, выдолбленные из дерева и камня и даже слепленные из глины. (Маловероятно, чтобы человек прямоходящий таскал с собой много каменных орудий. Слоновьи кости, заостренные для употребления, в Торральбе и "мастерская" в Терра-Амате позволяют заключить, что большую часть необходимых ему приспособлений он изготовлял на месте).

Охотничьи странствия, возможно, в какой-то мере подготовили поразительное распространение человека прямоходящего за пределы тропиков - хотя бы тем, что научили его приспособляться к непривычным требованиям новой среды обитания. Когда он начал расселяться из тропиков, более холодный климат сделал необходимым не только покорение огня, но и ношение одежды. Вначале это, несомненно, были шкуры убитых им животных - отпечаток на песке в Терра-Амате показывает, что он во всяком случае для чего-то шкуры использовал. Кроме того, холодные суровые зимы отняли у него возможность круглый год собирать ягоды, фрукты и овощи, как это было в тропиках, еще увеличив и так уже большое значение его охотничьей сноровки.

Свидетельства того, насколько успешно он справлялся с этими трудностями, мы находим не только на юге Франции и в Испании, но и почти в 11 тысячах километров восточнее - в Чжоукоудяне, неподалеку от современного Пекина (почти на одной широте с Торральбой), Там в пещерах на склоне холма сохранились окаменелости, рассказывающие о том, как человек-охотник жил на протяжении, быть может, 300 тысяч лет. Пол раскопанных пещер представлял собой сорокаметровый пласт всевозможного мусора, который нарастал слоями и содержал остатки леопардов, саблезубых тигров, гигантских гиен, носорогов, буйволов и многих других животных. Излюбленной добычей обитателей пещер были, по-видимому, олени - на их долю приходится 70% всех остатков. Определенная часть оленей была добычей крупных плотоядных, которые поселялись в пещере, когда пекинский человек отсутствовал - или был не в силах изгнать из нее непрошеного постояльца, - но наличие обгорелых костей, соседствующих со слоями золы, ясно показывает, что в течение многих лет люди сидели там у своих очагов, жаря и поедая оленину, которую добыли на охоте.

Два охотника свежуют тушу оленя ловкими ударами скребла (врезка) - восьмисантиметрового обоюдоострого кремневого орудия, которое изготовлялось очень просто: от большого камня отбивалась пластина и заострялась по краям. Взрезая кожу от живота к голове и хвосту, а затем по внутренней стороне ног, охотники могли снять шкуру целиком

Летопись достижений, оставленная человеком прямоходящим в Чжоукоудяне, в Торральбе и Амброне, в Терра-Амате и других местах, может показаться не слишком внушительной, если вспомнить, что он прожил на Земле миллион лет. И тем не менее, успешно перейдя к охотничьему образу жизни, он сделал важнейший шаг к тому, чтобы род "человек" занял господствующее положение среди всех живых существ планеты. Этот образ жизни (впрочем, на протяжении неисчислимых тысячелетий ему предстоит еще меняться, обретать новые черты и усложняться) задал ту схему, которой потомки человека прямоходящего, принадлежавшие к виду Homo sapiens - человек разумный, будут придерживаться почти до самого начала исторического времени, когда новообретенное умение обрабатывать землю вновь революционизирует способ, каким человек добывал пропитание для себя и своих детей.