Книга: Мир животных. Том 2

На горах

На горах

Даже специалисты, у них есть на то основания, не признают сурков за истинно горных… Сам Сергей Иванович Огнев пишет, что это «типичные обитатели степи». Но, не рискуя погрешить против правды, скажу:

Они живут в горах…

Альпийский сурок… Герой легенд, народных песен, стихов. Свободный, он живет в поднебесье, у самых границ ледников. Водится не только в Альпах. Пиренеи и Карпаты – тоже его родина.

Есть у альпийца родич, особыми почестями не пользующийся. Скорей, наоборот. Его именем клеймят ленивцев и сонь. «Байбак» говорят про какого-нибудь любителя лежачего образа жизни.

Байбак, чьи бренные останки находят в плейстоцене некоторых стран (а это время наступавших и отступавших ледников, словно пытавшихся начисто обрить голову земли), угрожает нарушить стройную направленность этой главы, посвященной обитателям гор. Как ни прискорбно делать исключение из правила, но придется: байбак – типичный степняк. Его вполне устраивают казахские, приуральские, приволжские, местами украинские, воронежские, ростовские степи. Он еще недавно в обилии водился на Украине, даже в Полесье и Подмосковье.

И все же байбак отнюдь не чужой ни повадками, ни родословием среди других сурков, действительно горных, которых пора наконец и назвать.

Это красный, или длиннохвостый, сурок – житель Тянь-Шаня, Восточного Афганистана и ближайших к нему районов Индии. Алтайский сурок – вылитый байбак, только потемнее. Кроме Алтая и Саян, – горы Казахстана, Киргизии, Монголии, Северо-Западного Китая. Монгольский сурок, который под именем «тарбаган» выступает также в холмистых степях Забайкалья. Сурок Мензбира (Тянь-Шань) и камчатский сурок-черношапочник, у которого нет, конечно, никакой шапки, просто голова сверху черная, так же как у тарбагана. Сурок-черношапочник живет не только на Камчатке, но и на хребтах Восточной Сибири, а несколько видов его собратьев расселились и по ту сторону Берингова пролива, по Аляске, Канаде и США, на юг до Северной Мексики.

Если поглядеть на сурков где-нибудь в районе горного Алтая или Забайкалья, то легко убедиться, что путешественники они никудышные. Сурок – толстяк на коротких лапках. Правда, напуганный, он бежит довольно резво, так что человеку вряд ли угнаться за ним, но все это на каких-нибудь 20-30 метрах. Впрочем, когда в населенной сурками округе растительность выгорает, подсыхает (или для зимовок в более теплых низинах), они уходят довольно далеко.

Сурок молодого пополнения, когда ему приходится рыть свою собственную нору, вряд ли выберет место где-нибудь в стороне от других нор. Он скорее выроет ее между ними. Поэтому порой колония сурков превращается в непроезжий для всадника участок.

Вообще эти норы – еще одно подтверждение удивительной приспособленности сурка к обитанию в горах. На склонах, где каменные осыпи спрессовывались миллионы лет, зверь умудряется вырыть себе жилье, сохраняя традиционные размеры и архитектуру. Вспоминается один случай. Трое участников геологической экспедиции, имена называть воздержусь, истомленные и даже несколько обессиленные гречневым концентратом, лишь слегка приправленным мясными консервами, захотели убить сурка. Мясо этого грызуна вкусное, а о полезности и говорить нечего – уверяют, что будто бы лечебное.

Так вот. У наших героев оставался всего один патрон в мелкокалиберной винтовке, и поэтому они могли действовать только наверняка. Долго искали. Наконец зверь на мушке. Это был великолепнейший экземпляр. Толстый, лоснящийся, шкура на нем висела складками. Он выглядел разжиревшим от безделья рантье, выбравшимся на солнышко понежиться. Он жмурился, поворачивая к светилу то одну щеку, то другую, а временами даже засыпал и «клевал носом». Лучшей цели нельзя было придумать.

Стрелок удобно лежал за камнями, выстрел грянул. Послышался характерный шлепок пули, возвестивший о точном попадании. Зверь вскинулся, быстро повернулся и исчез в норе.

«Ура» подбежавших геологов было преждевременным. Заглянув в широкое темное отверстие, они зверька не увидели. Некоторое время в глубине слышались глухие звуки, затем все стихло: сурок умер. Голодным людям ничего не оставалось, как бодро приняться за раскопки. Кирка и лопаты заскрежетали о камни…

Нора была расположена внизу, у подножья довольно крутой скалы, изрядно потрепанной осыпями и выветриванием, поэтому нечего было и ожидать здесь податливую почву. Но то, что открылось геологам, превзошло все ожидания: гранитные глыбы и щебень, буквально сцементированные галькой и песком. Каждый камень приходилось чуть ли не вырубать, гнулись лопаты, кирка звенела. За час удалось лишь расширить вертикальное входное отверстие. Копали до вечера и здесь же заночевали. Наутро окинули печальным взором яму и груду камней и отправились в путь: у всех болели руки.

Старый сурок победил. Подумайте только: три человека, вооруженных железными орудиями, оказались бессильны против строения, созданного короткими лапками…

Теперь об архитектуре. Она у сурков рациональна и не отличается особой вычурностью. Даже равнинный байбак, хозяин мягкого чернозема, не утруждает себя сложными конструкциями: дом должен быть удобным и безопасным.

Перед нами жилье сурка предстает лишь круглым, вертикально уходящим вниз отверстием и крепким холмиком почвы рядом, так называемым бутаном. Это важнейшая деталь общей конструкции, нечто вроде завалинки у фасада деревенского дома. Тут можно отдохнуть, поболтать с соседом… Сурки очень общительны и часто ходят в гости друг к другу, причем гостиной служит бутан. На бутане все можно. Можно порезвиться, хватая друг друга под микитки; можно посидеть в компании, можно просто выспаться на солнышке, и теплый бок друга согреет твой бок, оказавшийся в тени. Но если из-за холма показалась голова охотника, беги сломя голову к своей норе, дружба кончилась…

Трогательные идиллии на пролысинках бутана – это все приметы летних развеселых отпусков. И норы с бутанами – всего лишь дачи. Они обычно просты: вертикальный или почти вертикальный ход вниз (этак на метр), по которому зверь просто сваливается (удобно весьма при стремительном отступлении), затем – узкий коридор, который часто соединяется с такими же коридорами близких родственников.

Сложнее устройство зимних убежищ, где сурки залегают в спячку. Впрочем, про остроумную идею главного входа не забывают и здесь. И основной коридор идет так же. Но он длиннее и глубже и в конце своем разветвляется. Пойдешь налево… Небольшая камера, а в ней испражнения, всякий мусор, какая-то ненужная, линялая шерсть. Пойдешь направо… Тут большое арочное помещение с хорошо выделанными стенами. Нет, нет, не келья одинокого монаха. Коллективная спальня. Зимой сурки спят все вместе, у некоторых иногда до двадцати зверей собирается – все как-то теплее… Да вот еще: иной раз в главном коридоре можно найти несколько небольших отнорков, в которых едва-едва поместится зверь. Их назначение не очень ясно. Карцер для тех, кто на общей постели сильно ворочается? Убежище? Или специальная ниша, куда следует отойти, если встретился кто-нибудь из старших?

Остается сказать еще о том, как сурки выбирают место для своих поселений. Они знают, что солнце – благо, и неутомимый охотник зря будет искать их норы на мрачных северных склонах гор.

Солнце – друг; вода – враг. Когда дождевые потоки устремляются вниз, берегись, сурок! Если застройщик был неосмотрительным, нору зальет. Вода в норе – сама смерть! Залегая на зиму, звери так заделывают входные отверстия, что не только вешним водам в них трудно проникнуть, никакая лопата их не берет. А уж когда случится беда… Были, говорят, такие случаи: сурок собственным телом заткнул нору! И вода не прошла!

Не от хорошей жизни сурки спят 6, 7, 8, 9 месяцев в году. Но это выход. Разве смогли бы они выжить, если бы не умели пережидать времена сокрушительных морозов и бескормицы?! К спячке готовятся заранее. Копят жир, он будет потом питанием. Все меньше и меньше бегают и ходят, а перед самой спячкой ничего не едят: желудок спящего сурка пуст. И вот ушли в нору, заделали вход, сгрудились в келье-спальне…

Когда я говорил о странных нишах, годных якобы для карцерного заключения тех, кто, сильно ворочаясь, не дает соседям спать, то, конечно, шутил. В спальне царит неподвижность. Два-три вдоха в минуту. Ударов сердца – три, четыре, пять (а у сурка на летнем бутане пульс 88-140 ударов). Температура тела снизилась до температуры воздуха в спальне – иногда до нуля! В общем, не поворочаешься. И в таком положении всю зиму.

Как протопленная печь под слоем остывших углей и золы хранит жар, так центральная нервная система бережет энергию жизни. И между тем живучесть повысилась: если убить спящего сурка, его сердце будет биться три часа! Организм невосприимчив даже к нашествию страшнейших врагов – микробов. Здоровье сохраняется!

Нам остается кинуть еще один быстрый прощальный взгляд на жизнь коротконогих, скромных, смирных и очень симпатичных зверьков. Представьте, мы где-то в горных степях Забайкалья или Монголии, на отрогах Тибета или Алтая… Весна. Отдав влагу беснующимся рекам, прогреваются склоненные спины гор. Наливаются соками первые травы. Холмик земли, смешанной со щебнем и камнями, зашевелился, посыпались комочки… И вдруг! Голова! Сонная, удивленная, всклокоченная. Холмик, оказывается, не могильный! Зверь не сразу выбирается на бутан – сначала ведь надо убедиться, что безопасно кругом. Но вот вылез, сел столбиком, потешно держа у груди расслабленные коротенькие лапки-ручки. Утреннее солнышко греет, хорошо.

И вот у заброшенных, казалось бы, бутанов высоко в горах – на плато, на холмах, в мягких луговинах распадков – вырастают комичные фигурки, напоминающие пингвинов. Взглянешь в бинокль и увидишь, что в одном, в другом, в третьем месте – повсюду они. Кто спокойно греется, кто пасется, нагибаясь, чтобы сорвать пучок травы (в особенности любят острец), а затем, усевшись на корточки, жуют, быстро-быстро шевеля черными усиками.

Конечно, кто-нибудь да нарушит идиллию: человек, хищник. И тогда раздается молодецкий посвист. Свистит тот, кто первый заметит врага. Сосед подхватывает сигнал, передает дальше. Дальние сурки тоже насторожились и, в свою очередь, предупреждают еще более дальних. Так что о вас быстро узнают все. Вы продолжаете приближаться – тон посвистов меняется: дело не шуточное! И один за другим ныряют в норы. Вскоре нигде ни одного желтого пятнышка не видно. Человек, гулко топая, проходит над норой. Из подземелья слышится ворчание, брюзжание: чего тут ходишь?!