Книга: Советское биологическое оружие: история, экология, политика

1.3. Даешь биологическое оружие!

1.3. Даешь биологическое оружие!

Среди деятелей советского/российского ВБК законопослушные граждане не водятся. Так что нет ничего удивительного в том, что ни военные химики, ни военные медики армии нынешней России, вопреки закону и здравому смыслу, не передали в открытый доступ архивные фонды, содержащие основные документы предвоенных лет по вопросам советской подготовки к наступательной биологической войне.

Поэтому ниже мы используем другие армейские архивные фонды — те, которые открыты и в которых тоже имеются необходимые для нашего разговора документы.

История создания советского биологического оружия пока еще не написана. Отдельные журналистские попытки исторических розысков ничего не проясняют и только уводят от реальной картины событий. Сначала в прессе было сообщено, что начало работ в области биологического оружия относится к 1946 году (36), потом «заглубление» в историю достигло 1933 году (37) и вообще 1930-х годов (56). В этом нет ничего удивительного, если учесть, что даже один из создателей советского биологического оружия искренне полагал, что «над проблемами бактериологической войны… у нас работы начались в 40-х годах» (6).

В действительности все началось намного раньше. И проходило несравненно труднее и трагичнее.

Начало практических работ Военно-химического управления Красной Армии (ВОХИМУ) по созданию средств биологического нападения относится к 1926 году и подавалось оно как ответ на «агрессивные происки империалистических держав».

Так в Красной Армии считали и действовали многие. В частности, из недр ВОХИМУ в марте 1931 года вышла бумага, где указывалось однозначно: «применение бактерий в качестве оружия против нас весьма вероятно, что подтверждается некоторыми данными IV Управления штаба РККА» (75). Точно так же И.М.Великанов, работавший по теме биологической войны в то время в Военно-санитарном управлении (ВСУ) и называвший себя бактериологом-членом ВКП(б), отправил в сентябре 1931 года в совершенно секретном порядке письмо «наверх» со следующим соображением: «Необходимо добиться в Реввоенсовете осознания реальности бактериологической войны и необходимости реальных мер по подготовки к ней» (73).

На самом деле особой нужды в этой активности не было.

Во всяком случае в 1930 году в советской прессе пересказывалось следующее: «Доктор Мадсен (биолог), президент комитета здравоохранения при Лиге наций, в Париже на интернациональном конгрессе микробиологов сделал сообщение о бактериологической войне… доктор Мадсен не считает нужным заниматься изучением способов защиты против бактериологической войны. Такая война, по его мнению, невозможна уже потому, что она может принести одинаковый ущерб обеим враждующим сторонам» (79).

Так что не удивительна реакция начальника ВОХИМУ Я.М.Фишмана в августе 1933 года. В письме «наверх» он невысоко оценил полученные разведывательные материалы («нет конкретных данных»). Его-то на восьмом году активных работ по подготовке к наступательной биологической войне интересовали вполне конкретные вещи — способы массового заражения насекомых и способы их применения для целей бактериологической войны, эффективность этих способов (результаты испытаний), возможность создания (способы и приборы) стойкого бактериального тумана, виды микробов, наиболее подходящие для этих целей, конструкция бактериологических бомб и приборов для сбрасывания зараженных животных и т. д. (80). Однако, из того письма Я.М.Фишмана следуют два достаточно серьезных вывода — не только высокий уровень продуманности проблемы бактериологического нападения в СССР, но и отсутствие конкретных данных о подготовке к нападению на СССР в зарубежных странах. Или там вообще отсутствовала такая подготовка?

В наши дни можно определенно утверждать, что передовые в биологическом отношении страны мира ни в 1920-х, ни в начале 1930-х годов работ по созданию наступательного биологического оружия не вели. Включение в военно-биологическое противостояние Великобритании — самого активного «врага Советской власти» — датируется лишь 12 февраля 1934 года (4). А США включились в работы по созданию биологического оружия лишь после 1941 года (76). Не говоря уж о том, что Германия в 1926–1933 года поддерживала с Советским Союзом отношения военной дружбы и сотрудничества: на своей территории она работ по биологическому оружию вести не могла по условиям Версальского договора, а на территории дружественного СССР она вела лишь совместные работы по химическому оружию.

Даже по состоянию на 1999 год специальный анализ исторического аспекта проблемы (12) не выявил для молодой советской власти времен 1920-1930-х годов никаких угроз с точки зрения опасности биологического атаки с чьей-либо стороны.

Во Франции первый доклад официального лица о необходимости начать работы по наступательному биологическому оружию (созданию высоко вирулентных штаммов возбудителей против людей и животных) появился только в 1934 году, однако до июня 1940 года эти работы оставались лишь в исследовательской стадии. Великобритания вела в 1936–1940 годах оборонительные работы по биологическому оружию, а в 1940–1945 годах — и наступательные, и оборонительные. В США первый толчок работам по биологическому оружию был дан официальным лицом только весной 1942 года. В Канаде опасности биологического оружия не видели до 1937 года. На территории Японии опыты с опасными возбудителями болезней исключались в принципе, а возможность реализации таких опытов на территории других стран появилась лишь после 1932 года. До обсуждения возможностей Италии аналитики просто не снизошли. В отношении работ по биологическому оружию у Германии до 1934 году данных просто нет, а с 1934 года западные разведки уже начали обвинять Германию в начале опытов с различными возбудителями, хотя подтверждений этому так и не было найдено (12). К данным о Германии добавим точное знание генерала В.И.Евстигнеева, возглавлявшего 15-е Главное управление Генерального штаба Вооруженных сил СССР (биологическая война) вплоть до его ликвидации: «Гитлер был бактериофобом, очень боялся лично заразиться каким-нибудь вирусом, биологическая программа третьего рейха так и не вышла из стен научных лабораторий» (69).

Между тем в СССР в недрах Военно-санитарного управления (ВСУ) РККА в 1929 году приписывали Бактериологической службе армии Великобритании совсем иное (81). Более того, в 1931 военная разведка наркомата обороны Советского Союза снабжала К.Е.Ворошилова фантастическими данными о работах по биологическому оружию в Великобритании, Франции и даже дружественной Германии (7).

Таким образом, начавшаяся в 1926 году практическая подготовка Советского Союза к наступательной биологической войне не могла быть ответом на угрозу с Запада. Это могло быть только попыткой застать тот самый Запад врасплох.

А началось все с того, что в середине 1920-х годов биологическое и химическое оружие составили предмет регулирования международного документа — «Протокола о запрещении применения на войне удушливых, ядовитых или других подобных газов и бактериологических средств» (71). Он был подписан 17 июня 1925 года в Женеве (Швейцария) представителями 38 государств. Однако СССР присоединился к этому Протоколу лишь 2 декабря 1927 года, то есть после того, как была завершена организация внутренней системы подготовки к биологической войне таким образом, что было обеспечено соблюдение условий строжайшей секретности.

К тому времени любая информация об эпидемиях, связанных с особо опасными инфекциями, стала почти до окончания века предметом государственной тайны (последние открытые данные относятся к эпидемии сибирской язвы 1927 года в Ярославской губернии) (82). И это имело тягчайшие последствия для благополучия всей страны.

Ну и в качестве организационной меры 15 августа 1925 года было образовано ВОХИМУ Красной Армии, то есть сразу же после подписания упомянутого Протокола (71). Важно иметь в виду, что ВОХИМУ возникло и немедленно начало работы по созданию наступательного биологического оружия еще до того, как из наркомата здравоохранения выделился его естественный конкурент в делах биологического оружия — ВСУ Красной Армии, которое стало специальным военным ведомством лишь в 1926 году.

Не лишним будет отметить, что исторически система подготовки Красной Армии к биологической войне существовала неотделимо от спецслужбы — ВЧК-ГПУ-НКВД-КГБ. Причем их интерес был не только охранный, но и содержательный. Начиная 1920-х годов, в ГПУ имелась секретная группа, созданная для подготовки и проведения террористических актов за границей с использованием ядов, наркотиков и иных биологических средств. Она располагала для этого специальной лабораторией и подчинялась непосредственно главе ведомства.

Итак, в течение 1925 года вопрос о биологической войне перешел в Красной Армии в практическую плоскость. Возникшая система была нацелена на подготовку к наступательной биологической войне, последовательно расширялась, захватывая все новые и новые ареалы и в армии, и в стране. Существование этой системы в первые десятилетия — в предвоенные годы — было бы немыслимо без постоянной поддержки руководителя армии К.Е.Ворошилова. Разумеется, за его спиной всегда маячила фигура реального главы всех особо важных и тайных дел — И.В.Сталина. Ну а конкретно работами по созданию биологического оружия руководили заместители наркома, отвечавшие за вооружение — И.С.Уншлихт, И.П.Уборевич, М.Н.Тухачевский.

Началось все с того, что в 1922 году при Артиллерийском управлении РККА был создан военно-химической орган, получивший название «Постоянное совещание по вопросам химических средств для борьбы», и 23 ноября 1922 года состоялось первое его заседание. Председателем вновь согласился стать человек, который был мотором военно-химического дела еще до октября 1917 года — член Президиума ВСНХ СССР, великий ученый, химик-органик, академик В.Н.Ипатьев (1867–1952). Именно он руководил советской военной химией до тех пор, пока не поставил дело на ноги, после чего академика заменили на малоизвестного левого эсера Я.М.Фишмана (1887–1961) с химическим дипломом и к тому же по происхождению «из органов».

С 14 апреля 1923 года орган руководства стал называться «Межведомственным совещанием по химическим средствам борьбы» (Межсовхим). К 1924 году подготовка к химической войне приобрела в Советском Союзе столь принципиальный характер, что Революционный военный совет Республики (РВСР) предпринял новые организационные меры. Его постановлением от 20 февраля 1924 года название военно-химического органа было изменено. Отныне он превратился в «Междуведомственное совещание по химической обороне» с одновременным изъятием из ведения артиллерийского управления и подчинением прямо РВСР. Теперь этот орган стал общеармейским. Впрочем уже 13 июня 1924 года приказом РВС СССР Межсовхим при РВС был преобразован в Химический комитет при РВС (Химком). По существу произошел возврат к дореволюционной (Ипатьевской) организации военно-химического дела — новому Химкому было велено стать высшим научно-техническим органом военно-химического дела не только в Красной Армии, но и во всей стране.

Председателем РВС тогда был еще Л.Д.Троцкий (1879–1940), поэтому пост председателя Химкома остался за академиком В.Н.Ипатьевым. Впрочем, ненадолго, поскольку курирование работы Химкома со стороны руководства армии уже перешло от Э.М.Склянского (1892–1925) к члену РВС И.С.Уншлихту (1879–1938), который годом раньше был переведен в заместители председателя РВС с поста заместителя председателя ГПУ.

Через год на смену этой научно-технической конструкции пришла другая. 11 августа 1925 года на заседании РВС СССР было решено создать в Красной Армии новый орган — ВОХИМУ. То августовское заседание вел лично новый военный нарком М.В.Фрунзе (1885–1925). Направленность обсуждения была задана тем, что академик В.Н.Ипатьев на заседание РВС вообще не приглашался.

Незадолго до этой реорганизации, а именно 2 февраля 1924 года, на заседании Межсовхима рассматривался вопрос, который в сохранившемся отчете был сформулирован так: «О бактериологической войне (доклад т. Дунина). Речь идет об эпидемиях. Основной вопрос о возможностях искусственного вызывания эпидемий давно уже имеет положительное решение… Основное возражение против применения бактерий с боевыми целями —… приходится считаться с «палкой о двух концах»… Необходимо уже в настоящее время начать предварительную подготовку армии… Е.И.Шпитальский: моральные соображения о допустимости применения бактерий для боевых целей совершенно отпадают, о чем свидетельствует история войн. Тем не менее… кому-то из членов совещания выяснить в РВСР точку зрения на возможность применения бактериологического оружия» (85).

Выяснили довольно быстро. Уже через год, 6 февраля 1925 года, то есть после замены Л.Д.Троцкого на М.В.Фрунзе на посту наркома, лечебно-санитарная секция Химкома обсуждала практический вопрос — каково патогенной бактерии сибирской язвы живется в присутствии отравляющего вещества (ОВ) тех лет — хлорпикрина. А 20 февраля 1925 года та же секция изучала документ, полученный из РВС СССР. Речь шла о «предложении гр. Ляпидовского о применении бактерий для целей войны. З.Явич считает, что необходимо поддержать всемерно дело изучения вопроса о способах применения бактерий в качестве средства нападения… т. Илькевич сообщает, что со стороны Воздухфлота не встречается препятствий к осуществлению требуемых опытов, если за ними будет признана необходимая целесообразность». По результатам обсуждения секция решила «признать вопрос о возможности боевого применения бактерий представляющим большой интерес». Не будет лишним подчеркнуть, что участников обсуждения кровно заинтересовали практические вопросы, вытекавшие из идеи инициативного гр. Ляпидовского: «а) каким образом… достигается развитие бактерий с баснословной быстротой и как пополняется при этом запас питательного материала; б) что понимается под словом консервирование бактерий…; в) каким методом поддерживается необходимая вирулентность бактерий, как предполагается использовать бактерии — в спороносной или вегетативной форме; г) каков способ массового выращивания насекомых в лабораторных условиях» (86).

Итак, сразу после своего образования ВОХИМУ РККА начал действовать в двух направлениях — не только на военно-химическом, но и на военно-биологическом. А для полноты анализа довоенную историю подготовки Красной Армии к наступательной биологической войне необходимо учитывать ряд обстоятельств. Например, нужно учитывать конкурентные отношения двух военных управлений — химического и медицинского. На первых порах их подтекстом был выбор доминанты будущей биологической войны — ее наступательный или оборонительный характер, с точки зрения целей Красной Армии. Второй аспект касается происхождения тех научных сил, которые были задействованы в работах по биологическому оружию — московские или ленинградские (были, конечно, и саратовские, харьковские, днепропетровские, и т. д.), армейские или ГПУшные и т. д.