Книга: Хозяйство и общество: очерки понимающей социологии

Предисловие к пятому немецкому изданию

Предисловие к пятому немецкому изданию

В предисловии к предыдущему, 4?му изданию (1956 г.) приводились некоторые соображения относительно имманентной структуры работы. При этом была дана ссылка на обширную статью редактора, обстоятельно трактующую связанные с этим проблемы67. Однако это указание так и осталось всего лишь ссылкой, и сам материал не был прочитан. Ввиду того что прежних соображений, обосновывающих внутреннюю логику работы и необходимость расположения материала именно в таком виде, как это сделано в новом (5?м) издании, явно недостаточно, а само это издание надолго станет окончательной версией книги, мы считаем необходимым использовать настоящее предисловие для нового компактного (при всей требуемой строгости) обоснования обязательности представленного здесь систематического (или, точнее, типологического) членения. Это обоснование позволит также реконструировать в общих чертах и оставшиеся незаконченными заключительные разделы как первой, так и второй частей «Хозяйства и общества».

Поэтому новое предисловие должно содержать помимо (1) необходимых разъяснений «технического» характера (2) краткое обоснование имманентной композиционной идеи восстановленного труда Макса Вебера, как она следует из его же собственных планов. Кроме того, оно должно (3) детально показать или хотя бы наметить возможности методологического подхода, свойственного веберовской социологии, а именно подхода с точки зрения «субъективно подразумеваемого смысла», и также перспективы развитой Максом Вебером теории социального действия в ее восхождении ко все более обширным социальным образованиям.

Предложенное в 4?м издании расположение материалов, реализованное редактором в строгом соответствии с имеющимися наметками самого Макса Вебера, хотя и встречало возражения с немецкой стороны, было положено в основу всех новых зарубежных переводов, в частности, 2?го испанского издания (1964 г.), 1?го и 2?го итальянских изданий (1961 и 1968 гг.), трехтомного американского перевода (1968 г.), а также французского издания, первый том которого вышел в 1971 г. Следует только отметить, что в американском переводе дано более дробное подразделение глав и оба последних издания не воспроизвели заключительный раздел под названием «Социология государства», скомпилированный редактором из других работ Макса Вебера, написанных в последний период его жизни.

В промежутке между 4?м и 5?м изданиями проводились новые сверки текста, а также шло обстоятельное изучение литературы, лежащей в основе работы, что привело не только к многочисленным новым исправлениям, но и к пониманию того, что краткое изложение «Трех чистых типов легитимного господства», включенное в издание 1956 г., не относится к контексту рукописи, а входит в сферу идей написанной в 1913 г. статьи о категориях, поэтому из нового издания его следует исключить68.

Когда в 1952 г. г-н издатель обратился к автору настоящего предисловия с предложением взяться за новое, 4?е издание главного социологического труда Макса Вебера, основой для такого издания могли служить многочисленные указания самого Вебера. Это, во-первых, общая программа, подготовленная им как редактором многотомного издания «Grundri? der Sozial?konomik» («Основы социальной экономики»; далее — GdS) и опубликованная в 1915 г. в ежегодном отчете издательства в связи с появлением первых изданных в 1914 г. томов (отделы I, II, VI, VII.1 GdS); во-вторых, систематический обзор содержания под названием «Einteilung des Gesamtwerkes» («Структура работы в целом»), приданный отдельным томам GdS, изданным еще самим Максом Вебером; и, в-третьих, полный обзор содержания GdS, помещенный в качестве издательского объявления в первом издании (1915) «Bankpolitik» («Банковская политика») Феликса Зомари. В большинстве этих источников были указаны и предполагаемые авторы отдельных разделов. Последний том, изданный под редакцией самого Вебера, вышел в свет в 1918 г. (отдел V.1 GdS), а полное издание отдела VII с планом «Структура работы в целом» — в 1922 г. Каждое из этих описаний структуры GdS включало и разработанный Максом Вебером проспект его собственного вклада в этот систематический справочник, воспроизведенный в предисловии к 4?му изданию.

За первой частью отдела V GdS должна была следовать публикация отдела III, представлявшая собой первый выпуск собственного материала Макса Вебера, который он подготовил к печати и который вышел в свет в 1921 г., уже после его смерти.

Титульный лист выглядел так:

Тщательный анализ дает основания полагать, что Макс Вебер, в принципе, ничего не изменил в членении материала всего отдела III и особенно своего материала, который должен был составить только первую часть этого отдела. Весь GdS делился на пять книг и далее на девять отделов. Внутри первой книги («Основы хозяйства») имелись отделы «Хозяйство и экономическая наука» (I), «Хозяйство и природа» (II.1), «Хозяйство и техника» (II.2). Отдел III назывался «Хозяйство и общество» и делился на две главные части:

Отдел III

Хозяйство и общество

   I. Хозяйство и общественные порядки и силы. Макс Вебер

   II. Развитие экономико-политических и социально-политических систем и идеалов. О. фон Филиппович

Если сравнить с этим титульный лист первого выпуска работы Макса Вебера, вид которого определил он сам (см. выше), то очевидно, что он с самого начала не вызывал у него никаких сомнений. Заглавие: «Хозяйство и общественные порядки и силы». Цифра I означает, что работа представляет собой только первую часть отдела III, вторую часть которого должен был писать Ойген фон Филиппович, сдавший в то же издательство сборник докладов под названием «Die Entwicklung von wirtschaftspolitischen Ideen im 19. Jahrhundert» («Развитие хозяйственно-политических идей в XIX в.»). Но в 1917 г. фон Филиппович умер. Макс Вебер, очевидно, предполагал, что найдется редактор, который продолжит работу над рукописью Филипповича, учтя новейшие достижения науки, что и сделал позднее Эдуард Хайман. Но только во 2?м издании (1924 г.) весь подготовленный к печати материал был включен в отдел I («Хозяйство и экономическая наука»), что означало отказ от первоначального плана Макса Вебера, а тем самым и от веберовской композиции отдела «Хозяйство и общество», согласно которой в первой части должно было содержаться эмпирическое, т. е. исходящее из эмпирически действующего человека и его бытийного мира, исследование и изображение процесса становления общественного хозяйства, а во второй части — идейно-историческое исследование, т. е. анализ систем и идеалов с точки зрения (якобы) чистого движения идей.

Наконец, добавление «Часть первая», следовавшее за данным Максом Вебером названием «Хозяйство и общественные порядки и силы», предполагает раздел, посвященный понятиям и методологии, который редактор в согласии с формулировкой Марианны Вебер69 назвал «Soziologische Kategorienlehre» («Учение о социологических категориях») и которому сам Макс Вебер не дал подзаголовка, хотя и характеризовал его иногда как «начальное определение понятий»70, а в одном месте как «общую социологию» в отличие от другого раздела (все еще лежавшего на его письменном столе), где предполагались предметные анализ и изложение.

Такое положение дел, обнаружившееся после смерти Макса Вебера, показывает, что он, в принципе, сохранил первоначально сформулированный план своей работы (как и всего отдела Ш)71. Посмертное издание в 1922 г. оставленного им труда разрушило эти композиционные связи. Титульный лист, подготовленный самим Вебером, был заменен другим, в результате чего название отдела превратилось в название тома. Соответственно был исключен раздел II и проведено членение материала, не учитывающее набросок плана, сделанный самим Вебером. Произвольно и логически неоправданно весь материал был разделен на три части.

Наряду с планами, оставшимися от Макса Вебера, и изданием 1922 г. при подготовке переиздания можно было опираться на три другие публикации: (1) статьи из наследия о логике и методике наук о культуре и обществе, которые издательница обозначила как «Aufs?tze zur Wissenschaftslehre» («Статьи о наукоучении», 1922), особенно на материалы о соотношении понятия и понимаемого; (2) соответствующие данные в биографии Макса Вебера, написанной Марианной Вебер (1926)72; а также (3) уже упомянутые соображения автора данного предисловия в статье «Opus posthumum Макса Вебера»73. Но сама рукопись книги отсутствовала, не было и корректурных листов той части, что была подготовлена к печати автором.

Таким образом, при подготовке 4?го издания в 1956 г. возникла двойная задача. Во-первых, надлежало заново обнаружить идейное строение и внутреннее единство большой социологии Вебера и выразить их в новом издании, сохранив при этом связь с иным подходом, реализованным ранее. Во-вторых, следовало, насколько возможно, устранить бесчисленные, иногда доходящие до полной бессмыслицы опечатки и искажения текста. И то, и другое представляло для редактора в значительной степени задачу по консервации текста. Ведь при всех исправлениях речь шла о том, чтобы наиболее точно восстановить композицию веберовских идей как важный элемент убеждающей силы его особенной социологии, а не формировать собственную сколь угодно убедительную мыслительную схему. И хотя нужно было локализовать и исправить все сомнительные места, нельзя было сомнительные или ошибочные пассажи, надлежащая форма которых не была доказана с полной очевидностью, заменять рассуждениями собственного изобретения. Трудности усугублялись тогдашним состоянием наших библиотек. Хотя редактор и использовал в свое время самые разные общие и специализированные библиотеки, очень многие необходимые работы оставались недоступными просто в силу их отсутствия. И все же сегодня можно констатировать, что если прежнее (4?е) издание и содержит ряд осторожных конъектур, лишь от немногих из них можно отказаться или принять относительно их решения другого характера.

Редактор тогда ясно понимал, что не имеет права на произвольные импровизации, и немалую часть текста приходится оставлять неправленой, в том виде, в каком она находится. Это относилось прежде всего к главам 1 и 7, а также к социологической «типологии городов», представленной во второй части нового издания. Оставалось лишь в предисловии к этому (4?му) изданию выразить надежду на то, что в один прекрасный день рукопись «Хозяйства и общества» будет обнаружена.

Это желание не осталось совсем неудовлетворенным, так что по ряду причин браться за новую переработку и улучшение труда пришлось уже в совершенно иных обстоятельствах.

Прежде всего, событием основополагающего значения стало обнаружение рукописей глав 1 и 7 второй части «Хозяйства и общества», что позволило не только восстановить их аутентичный текст, но и получить точное представление о способе работы автора и степени обработки им литературы. Тем временем «Социология права» и «Социология государства» Макса Вебера дважды вышли отдельными изданиями74.

Работа над текстом создавала предпосылки для успеха зарубежных переводов. Особое место среди них занимает американский перевод. На протяжении более чем четырехлетнего тесного сотрудничества с американскими переводчиками удалось существенно продвинуть вперед проверку текста и получить новые сведения о литературе, что пошло на пользу не только американскому, но и немецкому изданию. Хочу еще раз сердечно поблагодарить г-на профессора, д-ра Гюнтера Рота и магистра Клауса Виттиха за бесчисленные вопросы, поправки, добавления и помощь при обработке текста и поиске литературы. Без этого многие проблемы, с которыми столкнулась критика текста, остались бы нерешенными. Постоянная проработка текста для нового немецкого издания привела, кроме того, к многочисленным дополнительным исправлениям. Можно, вероятно, высказать не столь уж неоправданную надежду, что представленный здесь вариант текста способен выдержать критическое рассмотрение, однако это, конечно, не исключает возможности возникновения вопросов, можетбыть, и совершенно новых. Пока некоторые части рукописи отсутствуют, задача правильного прочтения текста не может быть решена окончательно.

Также пришлось расширить перечень исправлений. Напротив, от приложения, содержавшего написанную Максом Вебером социологию музыки, решено было отказаться, ибо издательство предпочло выпустить в свет эту важную работу отдельно, вверив ее редактирование специалистам. Ради большей наглядности указатель был разделен на именной и предметный; оба были расширены за счет многочисленных новых предметных рубрик и переработаны с учетом особенностей нового издания.

Следуя советам редакторов и издателей американского перевода, автор предисловия с согласия г-на издателя решился на существенное расширение объема примечаний, имеющих характер критики текста. В 4?м издании они должны были (за исключением разъяснения некоторых понятий и ссылок на другие места работы) обосновывать факты вмешательства или, наоборот, невмешательства в текст. Я понял, что этого недостаточно, и нужно при помощи пояснительного аппарата решать более широкие задачи. Примечания, имеющие характер критики текста, служат трем целям, в то же время ими и ограничиваясь:

   1) концептуальному разъяснению текста и обоснованию исправления или, наоборот, оставлению в неприкосновенности частей текста, вызывающих сомнение;

   2) указанию на другие места в трудах Макса Вебера, чтобы продемонстрировать их внутреннюю взаимосвязь;

   3) уточнению литературы, на которую имеются ссылки в тексте настоящей работы, а также литературы, на которую текст опирается в содержательном смысле.

При этом, когда речь идет о содержательной стороне дела, прежде всего учитываются названия и издания, находившиеся в распоряжении самого Вебера, тогда как для чистого объяснения понятий и фактов, а также для дальнейшего развития проблем привлекается и новая литература. Ясно, что обнаружение исходной литературы, использованной Максом Вебером при разработке своих идей, является преимущественно задачей немецкой науки, с которой ей тем легче справиться, чем быстрее пополняются фонды библиотек и развивается переиздание.

Основная композиционная идея перепечатанной без изменений, разделенной на пять глав, но остающейся неполной первой части весьма прозрачна. Нельзя исключить, однако, что эта часть должна была состоять из шести глав, если предположить, что Макс Вебер посвятил еще одну главу (помимо общей религиозно-социологической типологии запланированной главы 5) классификационной схематике намеченного им разъяснения форм религиозных общностей. Суммируя и не впадая в противоречие, можно сказать, что первая часть представляет собой восхождение от minima socialia, т. е. от социологически релевантного поведения и действия индивида как «идеально-типического пограничного случая» теории к социальным отношениям, к (не имеющим «союзной» формы) совместным социальным действиям лиц, объединений и групп и, наконец, к социальным союзам, заканчивающееся анализом категорий политического союза, типичного для него сегодня территориального господства и современного государства как учреждения. Рассматриваются широкие комплексы обобществления: хозяйство и господство, затем особые слои, группы и союзы (классы и сословия), что завершается итоговой характеристикой типов общностей и обобществлений в главе 5. Но, как сказано выше, нельзя исключить, что Макс Вебер мог посвятить формам религиозных общностей и обобществления отдельную главу 6.

Нужно отметить, что Макс Вебер считал особенно важной близость своей социологии к minima socialia — подразумеваемому in concreto смыслу социального действия одного или многих людей и добровольным социальным ассоциациям. Это особенно проявляется в глубоком интересе к сектам, говоря о которых Макс Вебер постоянно подчеркивал, что свойственные сектам связи, конфликты и формы сосуществования индивидов представляют собой, по меньшей мере, в принципе, исходный тип всех современных видов человеческого обобществления (особенно союзов и объединений), в силу чего именно на примере сект лучше всего изучать сущность последних75, и что, кроме того, секта явилась «в ходе становления Нового времени [прямым] архетипом тех общественных групповых структур, которые сегодня формируют “общественное мнение”, “культурные ценности” и “индивидуальности”»76. Поэтому группы (в широком смысле) как долговременные структуры социальных связей и отношений были для него исходным пунктом и первичным опытным объектом любого социологического анализа и теории.

Что касается смыслового построения второй части, то порядок рукописи, восстановленный в соответствии с наброском плана, сделанным самим Вебером, даже чисто формально подтверждается тем, что отдельные разделы теперь примыкают друг к другу и соединяются по смыслу без всякого усилия. Расположение отдельных глав и разделов относительно друг друга (а также связывающих их элементов в заключении одной главы и в начале следующей) со всей очевидностью выражает смысловую связь целого и в то же время важную в дидактическом отношении последовательность идей, когда, с одной стороны, последующие рассуждения всякий раз предполагают по смыслу предыдущие, а с другой — указания в тексте, обращенные вперед и назад — за немногими, очень редкими исключениями, — находят в нем действительное соответствие. При этом названия глав «Социология религии», «Социология права», «Социология господства» и «Социология государства» были со всей определенностью и именно в такой формулировке заявлены Максом Вебером в его последней завершенной рукописи «Хозяйства и общества» и тем самым легитимированы.

Кроме того, обнаружение имманентной композиционной идеи делает понятным смысл излагаемого материала и в содержательном отношении. Далее я повторю то, что уже говорил раньше в ответ на критику77. Предметные анализ и изложение во второй части начинаются с двух аналитических разработок общего характера, вытекающих из специфической методики Макса Вебера. С одной стороны, они касаются отношения социологического эмпирического подхода к юридическому или иному нормативному подходу, а также предметных сфер каждого из них. По существу, речь идет о принципиальном отношении между хозяйством и общественными порядками. С другой стороны, здесь обсуждаются в самом общем виде фактические отношения хозяйства и общества, их взаимозависимость и воздействие друг на друга. Обе эти главы — 1 и 2 — обеспечивают, таким образом, переход от первой части, где, по словам самого Вебера, рассматриваются «наиболее общие категории общественной науки», ко второй части с ее конкретно-эмпирическим анализом особых общественных форм, упорядоченных согласно их специфическим смысловым связям. Внимательное рассмотрение рукописи главы 1 (второй части) показывает, что она и в самом деле мыслилась в качестве первой, свидетельством чему — большая римская цифра I, вписанная рукой самого Вебера78.

Дальнейшее изложение, начиная с главы 3, разворачивается как анализ самой узкой и специальной формы общности — семьи (домашней общности) и восходит ко все более широким формам общностей (смысловым областям) — роду, соседскому союзу, военной и экономической общностям и союзу общностей. Затем следуют — по мере расширения от главы к главе объема рассматриваемых общностей — этнические общности (гл. 4), а именно племя и народ, а далее все названные союзы рассматриваются в их отношении к культовой и политической общностям. Сюда непосредственно примыкают типы религиозных общностей (гл. 5), в виде универсальных религий стремящиеся заключить в себе все другие виды общностей.

Идущее вслед за этим рассмотрение рыночного обобществления в незавершенной главе 6 открывается недвусмысленным заявлением о том, что в основе всех рассмотренных выше форм общности лежит всегда разная по степени, но и всегда частичная рационализация их смысловых структур, тогда как рынок фактически представляет собой полную рационализацию обобществлений, конституирующих его в каждом отдельном случае, более того, их архетип. Поясняя содержание этой главы, Вебер замечает, что, поскольку рассмотрение процессов на рынке есть важная часть социальной экономики, анализ специфического механизма рынка и ценообразования (в первой части Макс Вебер упоминает о ситуации ценовой борьбы) не является в этом месте необходимым. Если учесть, что позднее Вебер добавил к первой части детально классифицированную экономическую социологию, станет ясно, что краткое и незавершенное рассмотрение рыночного обобществления находит здесь свое классификационное соответствие, и против его оставления на месте, предусмотренном для него самим Вебером, нечего возразить. К тому же с систематической точки зрения глава имеет здесь свой структурный t?pos. Если в предыдущих главах заходила речь об отношениях с политическими общностями, то здесь не только повторяется то же самое в связи с рыночным обобществлением, но и (в последнем предложении главы, посвященной рынку) прямо указано на отношение к политической общности. В то же время разъясняется конкретная связь рынка и его специфической рыночной законности с правовым порядком и правовым сообществом.

Именно ввиду наличия этих тесных отношений Макс Вебер первоначально планировал рассмотреть политические общности, а также общественную обусловленность и общественное влияние права в особой главе под названием «Политический союз». Фактически же он еще на раннем этапе отказался от этой мысли и решил изложить социологию права отдельно, саму по себе, как она и была обнаружена в его наследии (гл. 7). Это один из тех редких случаев, когда Макс Вебер отошел от эскиза своего плана, что доказано наличием его собственной рукописи. В результате остальные темы планировавшейся главы 7 были сведены в самостоятельную (8?ю) главу «Политические общности», что соответствует смысловой связи этих понятий и в то же время позволяет описать распределение власти между группами (классами, сословиями, партиями) внутри политических общностей. Близость права к рынку и хозяйству, с одной стороны, тесные отношения между становлением политических общностей и выработкой форм господства — с другой, и, наконец, структурный момент, заключающийся в том, что правовая общность обычно является (или может являться) менее широкой, чем политическая, а последняя, в свою очередь, менее обширна, чем господство, — все это привело к такой диспозиции: рынок — право — политическая общность — господство. Последние три главы (7–9) являются в целом наиболее глубоко и детально разработанными во всей книге, и трудно ошибиться, предположив, что работа над ними была особенно интересна Веберу.

Так обнаруживается имманентный порядок концепции, и сама структура развертывания идей оказывается, несомненно, элементом доказательной силы книги. Нарушить или разрушить эту структуру нельзя, не затруднив понимание целого.

Таким образом, организация текста большой социологии Макса Вебера в ее аутентичной форме обнаруживает в качестве своего композиционного элемента нарастание объема общественных действий, отношений и организационных форм, а тем самым и важных в социологическом отношении смысловых сфер. Поэтому очевидно, что как с исторической, так и с систематической точки зрения анализ и изображение последней на данный момент в определенных отношениях крайне рационализированной формы господства, а именно рационально организованного государства, должны венчать всю социологическую конструкцию. Эта идея раскрывается в самой организации текста обширной главы о господстве, начинающейся с анализа бюрократического господства, которое недвусмысленно и обоснованно полагается в качестве цели изложения, и переходящей поочередно от одного предмета к другому, причем каждый раздел логически вытекает из предыдущего, о чем безупречно свидетельствуют начальные и заключительные фрагменты разделов. Историческое рассмотрение также постепенно подводит к новейшему особенному учрежденческо-государственному и одновременно рационально-легальному этапу, последовавшему за концом абсолютистского патримониального государства. Неоспоримо, что в основе работы лежит тщательно сбалансированная систематически и исторически последовательная структурная идея, от которой нельзя отказываться. Наоборот, она как нельзя более способствует убедительности изложения и тем самым делает книгу легко читаемой.

Особо следует сказать о размещении раздела, посвященного южно — и североевропейскому городу. В разных работах Вебер показывает его уникальное качество как особенной политической единицы, а именно автономного политического союза79. Специфика развития западных городов по сравнению с остальными городскими образованиями состоит в особом политическом характере европейского города, представляющего собой автономную «общину» с собственными особыми политическими правами80. Поэтому типология городов размещена (в полном соответствии с планом самого Макса Вебера) в главе о социологии господства, причем на предназначенном ей месте, поскольку по причинам систематического характера город, являющийся революционным союзом, должен стоять после форм легитимного господства, а по историческим соображениям — перед рационально организованным государством в качестве предшественника последнего.

Поскольку созданная перед Первой мировой войной рукопись «Хозяйство и общественные порядки и силы» осталась незавершенной из-за ранней смерти Макса Вебера, и разделы, посвященные тогдашним государству и политическим партиям, в ней отсутствуют, в интересах как студентов, так и исследователей этого общего очерка, написанного Вебером в сознательно дидактических целях, отсутствующая часть (социология государства) была, по крайней мере, частично заменена фрагментами трех печатных работ Вебера на эту тему. Систематизации использованных нами отрывков служил не только эскиз собственного веберовского плана, но и надиктованная им последовательность тем его последней, оставшейся незавершенной лекции по социологии государства. При этом следовало истолковать избранные фрагменты в их идейно-систематическом отношении к работе в целом и разъяснить их несомненное «типологическое место». Не только в обоих предисловиях к новым изданиям (1956, 1972 гг.) и в комментариях к тексту, но и в примечании редактора в самом начале этого дополнительного раздела со всей определенностью сказано, что материал этот в данной его форме не принадлежит перу самого Макса Вебера. Поскольку Вебер неоднократно писал, что рациональная организация управления с ее рациональными управленческими принципами была перенята территориальными государствами у самостоятельных политических союзов, каковыми являлись автономные города, рассуждения о социологии современного государства с систематической точки зрения по праву следуют за разделом, посвященным типологии городов. В этот раздел о государстве включены только те высказывания Макса Вебера, которые в качестве учебного материала непротиворечиво вписываются в рамки социологии господства. При отборе соответствующих текстов, в отличие от подхода при работе с остальными материалами «Хозяйства и общества», приходилось следить, чтобы стиль высказываний соответствовал стилю остальных частей, уместному в научной работе или в очерке, написанном для учебных целей, а не в политическом памфлете. Иной подход был бы недопустим ввиду собственных строгих требований Макса Вебера, касающихся свободы от оценивания и нейтрального характера научной социологии. Полные оригинальные тексты работ, из которых производился отбор и чье содержание отнюдь не исчерпывается отобранными фрагментами, доступны в напечатанном виде и могут быть использованы как дополнительное чтение. Частичным включением в «Социологию господства», предпринятым ради обеспечения наглядности81, вовсе не отрицается их самостоятельные роль и значимость.

Перейдем теперь к краткому освещению методического значения категории «субъективно подразумеваемый смысл» и места теории социального действия в социологии Макса Вебера82. В целом его взгляд противостоит теоретическому воззрению, согласно которому субъективно подразумеваемый смысл каждого из действующих лиц не способствует формированию реальных связей, и только объективный функциональный смысл поддающихся эмпирической констатации процессов и институтов должен интересовать исследователей. Наоборот, считает Макс Вебер, социальное действие всегда лежит в основе возникновения или существования социологически релевантных явлений, и доступ к человеческим действиям, если такая цель возникает, можно получить только через человеческое намерение.

В его социологии проводится четкое различие между объективным значимым смыслом (смысловых систем и конкретных смысловых артефактов) и субъективным интенциональным смыслом83. Кроме того, можно, согласившись с Александром фон Шельтингом84, выделить в качестве частного случая каузальный смысл, на том же самом методическом уровне соответствующий объективно-функциональному смыслу, тем более что в области количественно-теоретического метода терминология причин и следствий может оказаться неподходящей для формулирования функциональных соотношений между порядками величин. В таком случае «на место высказываний о соотношениях между причиной и следствием должны прийти… высказывания о функциональных соотношениях между величинами, поддающимися точному измерению, т. е. высказывания, облаченные в математические одежды»85.

«Субъективно подразумеваемый» смысл отдельного социального действия в качестве пограничного дефиниторного понятия не есть единичный смысл, наоборот, в нем по большей части совпадают субъективный и функциональный смыслы. Кроме того, ориентация действия с необходимостью включает ожидаемый смысл поведения потенциального участника или потенциальных участников. Любое социальное действие по определению ориентируется на объективную ситуацию и ее действенные взаимосвязи, что до известной степени верно даже по отношению к иррациональному действию, тогда как традиционное действие, вообще, состоит в постоянном приспособлении к данному и унаследованному в силу традиции. Макс Вебер не устает подчеркивать эту постоянную ситуационную ориентацию на объективно понимаемое положение вещей, на изначальную соотнесенность с ценностями, равно как с фактами и способами функционирования, объективными стечениями обстоятельств и адекватными средствами реагирования на них в соответствии с имеющимися целевыми установками наряду с постоянной ориентацией на актуальное или возможное поведение других участников. Индивидуальное действие и конкретный смысл с самого начала питаются объективными смысловыми содержаниями и соотношениями, и, кроме того, исходная интенциональная организация по мере своей реализации адаптируется к социальному процессу, т. е. имеет место обобществление индивида, его намерений и действий. Во взаимодействии или в конфликте одного или нескольких действующих лиц неизбежно совершаются изменения и сплавления смыслов. Сущность социализации и любого ее аспекта состоит в том, что индивид, его намерения и действия вплетаются в совокупность общественных обстоятельств и перманентного процесса обобществления. Без этого не было бы специфической проблемы социологии, состоящей в том, что результат взаимодействия обнаруживает большей частью измененный, в известной степени социализированный смысл, а не тот смысл, который изначально вкладывали участники в свое совместное действие. И восходящие от отдельного субъекта социального действия все более широкие сферы смысла ведут по сравнению с исходной ситуацией к постоянно усиливающейся трансформации смысла и результатов действия, а это означает, что каждый отдельный действующий участвует в формировании объективного функционального смысла отношений и институтов, с которыми он имеет дело, и все более вбирает их в себя ценой собственного активного в них участия.

Каждый социально ориентированный действующий субъект оказывается включенным в комплексы, в составе которых (1) объективная исходная ситуация (в том числе ожидаемое поведение других), (2) причинные взаимоотношения между целью, средством и побочным результатом, (3) объективное функциональное содержание рассматриваемого отношения или смыслового образования. Картина усложняется (4) фактом придания социальному образованию как интенционального, так и функционального смысла обобществленными индивидами всякий раз заново, причем представление о цели, разделяемое более или менее значительным меньшинством участников, может элиминироваться путем заключения договоров или использования большинством своего преимущества, а также, наконец, (5) фактами изменения значения и функции, порождающими иное положение вещей, побуждающее участников к новым способам взаимодействия с реальностью. Это часто непреднамеренное расхождение интенциональной целевой установки и результирующей функции социального образования или социального института, проявляющееся как изменение социального значения или как фактическое изменение определяющих социальных обстоятельств (social change), представляет собой частое эмпирически наблюдаемое явление. Следовательно, процесс обобществления означает комплексное включение индивида, его намерений и взаимодействий в более крупные общественные контексты и связи, и происходит это или посредством поощрения его интереса (в силу определенного положения и вытекающих отсюда интересов либо в силу привычки), или посредством осуществления власти, т. е. принудительно. Приспособление к общественным представлениям, институтам и силам может, таким образом, вполне соответствовать собственным интересам индивида и быть средством достижения целей его деятельности.

Вот как сам Макс Вебер показывает контексты расширения смыслового содержания и в то же время смысловой области путем ориентации на функциональный смысл: деньги как социальный институт представляют собой объективную смысловую систему, а обобществление посредством денежного хозяйства является равным образом субъективной областью смысла и системой функциональных отношений, т. е. комплексом взаимоотношений между целью, средством и побочным результатом. Следовательно, здесь, коль скоро речь идет о субъективно подразумеваемом смысле, субъективный и объективный факторы совпадают как в объективно-чувственной, так и в субъективно-интенциональной ориентации. Эта ориентация осуществляется не только на основе смысловой системы (деньги) и конкретного положения, с которым сталкивается действующий, не только отдельным партнером в денежно-хозяйственных отношениях и в субъективно-интенциональной целевой установке собственного действия, но и на основе денежной функциональной связи и того, что она может дать.

Так проявляется иерархия осмысленности общественных процессов, связей и закономерностей: самая нижняя мыслительная «ступенька» — это намерение действия индивида, затем следует смысловая структура внутри социальных отношений с ее внутренней сбалансированностью. Над нею находятся целевые установки сообществ (слабее или сильнее структурированных) более высокого порядка, основанных на согласии, или объединений (организованных), перед которыми стоят специфические цели, соответствующие их уставам. Изменения целей могут произойти и в них вследствие изменения направленности организации, причем как без эксплицитного одобрения, так и в результате принятия членами союза решения, прямо или косвенно одобряющего происходящее. Но уже формулирование представления о целях при основании союзов социальной направленности с их закрепленным в уставе назначением ведет к возникновению надындивидуального смысла. Изменить назначение можно, изменив устав, приняв решение о смене деятельности неуставного по смыслу органа, или путем «переворота», т. е. путем замены членов органа, не отвечающих уставным требованиям, другой командой. Эта замена происходит согласно уставным принципам. Следовательно, в данном случае интерпретация смысла осуществляется самими членами союза. Для союзов господства на основе статутных порядков характерны целевые установки, навязываемые союзам штабами управления при согласии большинства. Большинство, в свою очередь, при нынешних формах союзной демократии складывается из союзов с такими же союзными структурами, как показал Макс Вебер прежде всего на примере США. «Перевороты», не выходящие за пределы демократических «правил игры», заключаются в «смене караула», происходящей законным путем. Сказанному не противоречит тот факт, что могут существовать и существуют незаконные перевороты.

По мере включения в социальные отношения, особенно в постоянные взаимодействия и уж тем более в организационные отношения на основе союза, субъективно преследуемые цели большей частью отступают на задний план, если индивиду не удается превратить эти цели в volonte de tous (волю всех — фр.), ибо он оказывается в меньшинстве. Это происходит в растущих и совершенствующихся территориальных корпорациях, где, правда, одновременно растет и пространство для проявления намерений и интересов, не связанных рамками союза, что может в крайнем случае привести к смене или формированию иной volonti de tous. Наоборот, volonti generale (общая воля — фр.) может представлять собой объективный функциональный смысл деятельности союза, который также, как мы видели, способен подпасть под воздействие volonte de tous и быть как измененным, так и поглощенным последним, причем при свободных и демократических формах союзов и господства volonte de tous формируется простым или квалифицированным большинством.

Так что ясно, что Макс Вебер не дает социальной действительности раствориться в чем-то вроде ориентации действия, нельзя его также упрекнуть в том, что он недопустимо абсолютизирует процесс, являющийся частью социального действия. И уж тем более он не воспринимает социальное действие на солипсистский манер, подобно А. Бергсону, заявлявшему, что нет вещей, а есть только действия86. Вебер лишь решительно выступает против гипостазирования «само» — рефлектирующих и действующих коллективных личностей. При этом он целиком поддерживает энергичное суждение Канта, считавшего, несмотря на все «революции в мышлении», что отрицание объективной реальности внешнего мира — это «скандал» по отношению к философии и человеческому разуму87. Именно Макс Вебер постоянно говорит, что эмпирические дисциплины, «предметом которых являются реальные отношения между их объектами», не могут действовать иначе, чем на основе «наивного реализма», «лишь в разных формах в зависимости от качественного характера объекта»88.

Социальному действию неизбежно противостоит многообразный объективный предметный мир. Действие всегда, как подчеркивает Макс Вебер, соотнесено с «объективной ситуацией», т. е. с конкретно данным сочетанием обстоятельств, и осуществляется на этой основе. При этом действие и ситуация не противостоят друг другу прямо, а всегда опосредованы in actu (в акте, в действии — лат.) субъективной ориентацией действующего на ситуацию, его ожиданиями, причинной связью целей и средств, субъективно предшествующей (как и объективно последующей) возможностью, а также статистической вероятностью предполагаемого результата89. Благодаря влиянию этих факторов объективная ситуация благоприятствует (в случае целевой рациональности) выбору определенного направления (или определенных направлений) действия. Именно на изучение этих условий направлен интерес опытных наук, и именно они создают основу познания эмпирических закономерностей и истин.

Следовательно, действия участников постоянно ориентированы на «ожидаемый» ход процессов и не могут воплотиться в реальность без конкретного восприятия обстоятельств и процессов, а также без перспективного осмысления собственных целеполаганий. Прошлое и будущее познание этих процессов и закономерностей на уровне обыденного действия создает первичный опыт; в научной сфере это сначала облагороженный в методическом отношении опыт и затем математически сформулированное знание. Именно наукам, изучающим действие, и надлежит констатировать, какова в этих процессах и закономерностях доля человеческого действия (и насколько мы в состоянии ее увидеть) и как она складывается. Об этих (акциональных) фактах тоже можно получить номологическое знание.

Человеческие намерения, стремления и действия всегда влияют на факты и структуры общества и истории и могут их в некоторой степени определять и формировать; иначе просто никто не действовал бы. Но эти факторы являются определяющими и формообразующими именно потому, что в силу социального опыта люди понимают обстоятельства и связи действия, опираются на них, формируя свои материальные и идеальные интересы и представления о целях, которые исходят из данного (или предполагаемого в качестве такового) и имманентных ему (адекватных) объективных возможностей, чтобы затем с помощью адекватных средств достичь объективно возможного успеха в формировании реальности согласно собственным целям. При этом представления о целях у разных субъектов действия формируются по-разному в зависимости от представлений об исходной ситуации и интересов: существуют расхождения интересов, различающиеся перцепции и концепции. Разумеется, эти спонтанно возникающие образы не есть продукт чистого отражения; здесь в спекулятивной проекции вырабатываются и преследуются в практике целевые ориентации действия.

В свете этих двух основополагающих — и на первый взгляд противоречащих друг другу — тенденций действительности и нужно воспринимать также на первый взгляд противоречащие друг другу суждения Макса Вебера90 о том, что интересы определяют социальные действия людей, вытекающие, в частности, из столкновений с cruel necessities of life (жестокой реальностью жизни — англ.), и о том, что перцепции и концепции индивидов обычно в значительной степени определяются их социальным, экономическим и политическим положением. Оба суждения с научной точки зрения как эвристические позиции представляют собой единство и описывают то множество причин, которые объясняют действие в каждом отдельном случае.

Поэтому нужно развивать номологическое знание как объективных связей, в том числе в количественно-теоретическом отображении, так и рациональных и иррациональных намерений действия, целеориентаций и смысловых процессов. Никакое понимающе-интерпретирующее усмотрение причин, определяющих человеческие социальные действия, невозможно без этой сокровищницы номологического знания, также как смысловое понимающее мотивационное познание может и должно быть выражено номологически. Только таким образом — путем вовлечения человека — можно обеспечить тот superadditum (здесь: решающее преимущество — лат.) понимающего познания по отношению к абстрактному, получение которого Макс Вебер считал особенной задачей наук о действии и человеке, к чему и стремился постоянно обратить социологию.

Я должен сердечно поблагодарить профессора, д-ра Антона Шпиталера (Мюнхен) за транслитерацию еврейских и арабских выражений, профессоров, д-ра Вольфганга Мюллера и д-ра Юргена фон Беркенрата (оба из Мюнхена) за египтологическую информацию, профессора, д-ра Вернера Бетца (Мюнхен) за указания из области германистики и г-на Стефана Фогта (Мюнхен) за повторную сверку текста второго полутома. Кроме того, г-н Фогт взял на себя трудоемкие задачи создания отдельного именного указателя, приведения предметного указателя в соответствие с новым изданием, а также включения в предметный указатель новых терминов. Таким образом, именно он обеспечил удобство пользования книгой. Ради экономии времени и удешевления настоящего учебного издания мы отказались от включения аппарата, посвященного критике текста.

Йоханнес Винкельман

Мюнхен, 1972 г., февраль