Книга: Пчелы. Повесть о биологии пчелиной семьи и победах науки о пчелах

Конец и начало

Конец и начало

Как установили исследователи, выращиваемая в строгой изоляции голубка может начать откладывать яйца лишь после того, как к ней в клетку поставлено хотя бы… зеркало. Физиологически полностью созревшая для кладки яиц голубка остается бесплодной в одиночестве!

А голуби живут ведь не организованными колониями, не биологическими общинами.

Каким же могущественным должно быть оказываемое на каждую пчелу влияние семьи с ее сложной и многогранной организацией, с ее бесчисленными связями, которые десятки тысяч особей сплачивают в живущую единым целым общину!

О силе этого влияния можно судить по тому, что многие органы отдельной пчелы приобрели в семье совершенно новое назначение. Разве медовый зобик не стал, в сущности, частью общественного желудка? Разве десятизубчатое жало не превратилось в оружие защиты всей семьи? А ароматическая железа, которая у самок всех насекомых служит для привлечения самцов, разве не несет здесь она службу укрепления семейных связей и налаживания летной деятельности всей колонии?

Для каждой пчелы в отдельности, в том числе и для матки и для трутня, породившая их семья – родительница, кормилица, ментор, защита и кров. Именно семья и воспитывает каждую пчелу, определяя у нее не только длину хоботка или «почерк» печатки медовых ячеек, но и бесчисленное количество других черт и особенностей.

Пчеловоды прямо говорят о «характере» семей. Они отличают семьи, склонные бурно развиваться с первых дней весны, и семьи, входящие в силу только летом, семьи миролюбивые и раздражительные.

Еще П. Прокопович говорил своим ученикам, что «порода пчел имеет иная большую прилежность, другая – меньшую».

Энергичная семья высылает пчел в первый полет раньше, чем другие, а осенью заканчивает полеты позднее. По утрам ее пчелы опережают других с вылетом, а вечерами позже всех продолжают стягиваться к летку со взятком. Пчелы такой семьи забираются в полетах иногда дальше других, а в работе на цветках отличаются быстротой и, говоря по-охотничьи, полазистостью.

Чтобы быть медистой, семья должна быть не только добычливой, но одновременно и экономной.

Бережливость в расходовании собранного корма тоже складывается из десятков и сотен особенностей, черточек, свойств. В исследованиях чувства времени было неопровержимо установлено, что есть семьи, строже соблюдающие расписания полетов, и семьи более рассеянные, чаще путающие время. В опытах с дрессировкой одни семьи оказались послушными и быстро подчинялись приказу дрессировочных кормлений; других иначе, как строптивыми, нельзя было назвать: как их ни подкармливали, они все же очень вяло посылали пчел на опыление нужной культуры.

В описанных выше опытах, в «экзаменах по геометрии», замечено было, что есть семьи, пчелы которых четко различают, к примеру, квадраты и треугольники, тогда как в других пчелы путают эти фигуры. Среди путающих одни при выборе предпочитают почему-то квадрат, другие – треугольник… Даже в этих тончайших особенностях поведения отличия проявлялись как семейные.

Нет счета признакам, из которых складывается лицо семьи. Чем наблюдательнее пчеловод, тем больше таких отличий он видит.

Он знает семьи, отличающиеся по вкусу меда, по спокойствию при разборке улья, по количеству клея на сотовых рамках, по манере строить соты.

Некоторые признаки могут быть для целей пчеловода важными и ценными, другие как будто никакого значения не имеют. Пчеловод, выделяя семьи медистые, малороящиеся, хорошо зимующие, стойкие к болезням, пытливо присматривается к ним, выявляет и вычленяет условия, формирующие отдельные признаки и свойства пчел.

Для раскрытия конкретных условий, которые оказывают влияние на природу пчелиной семьи, большое значение имеет и изучение пчел в разных географических широтах.

Поскольку «пчелы были переселены почти во все страны света», Дарвин давно заметил, что «климат должен был оказать на них свое прямое влияние, на которое он вообще способен».

Дарвин решил, что различия обязательно обнаружатся при сравнении географически удаленных форм. И что же?

«Из Ямайки я получил, – писал он, – улей, наполненный мертвыми пчелами; по тщательном сравнении их под микроскопом с моими пчелами я не мог найти ни следа разницы…»

Но теперь известно, в чем скрывалась причина всех этих неудач: чтобы обнаружить различия, следовало сравнивать не мертвых пчел, а живые пчелиные семьи.

В суровых краях мурманской тундры лето совсем коротко.

Но в эту пору много дней подряд почти не сходит с небосвода северное солнце, освещающее неохватные просторы земель, буйно поросших кипреем, вереском, черникой, голубикой, брусникой. И в летные дни полярного лета – они тоже не слишком часты здесь – пчелы сносят в гнездо нектар.

В середине августа ударяют первые заморозки, и с этого времени пчелы лишь в редкие и с каждым днем быстро сокращающиеся часы потепления пытаются готовить гнезда к зиме, которая длится целых девять месяцев.

Добрых пять тысяч километров отделяют эти пасеки от других – в долине Пянджа, в Таджикистане, где зимний отдых пчел редко продолжается больше месяца и где в феврале распускается не только молодая зелень, но и первые цветы.

И вот еще пасеки – в горах Колумбии, в Южной Америке, в районе Эквадора. Ульи расставлены на склоне горы, высота полторы тысячи метров над уровнем моря. Наименьшая ночная температура никогда не опускается здесь ниже 14 градусов, а максимальная дневная не поднимается выше 28. В пасмурные дни, во время дождей температура колеблется между 16 градусами ночью и 22 – днем. И так круглый год.

Вечнозеленые леса, в которых встречаются и пальмы и древовидные папоротники, покрывают горы непроходимыми чащами. Здесь не бывает времени, когда не цвели бы какие-нибудь растения. Многие цветут дважды в году!

Какие глубокие изменения производят в пчелах, завезенных сюда, эти условия? При осмотрах пчелы пугливы, раздражительны, злы и уже во втором-третьем поколениях становятся настолько ленивы, что едва один-другой сот в улье заполнится зеленоватым флюоресцирующим медом с цветков лиан, орхидей или кофейного дерева, сборщицы совершенно прекращают полеты, не покидают гнезда.

Чтобы пчелы окончательно не отбились от рук, пасечникам приходится каждый год выписывать новых маток из районов, где пчелы воспитываются в условиях с регулярным зимним или хотя бы летним перерывом во взятке. Оказывается, именно эта невзгода поддерживает в наследственности пчел их кормозаготовительные инстинкты.

Известная поговорка: «Скупы пчелы: меды собирают, а сами умирают» – никак не приложима к тем же пчелам, завезенным в тропический район. Мы вправе заключить, что в «скупости» и «запасливости» пчел-северянок, как и в «лености» и «беззаботности» пчел, перемещенных в тропическую зону, выражено приспособление к условиям внешней среды, к природно-климатическим особенностям зоны обитания. И до чего же быстро это приспособление возникает и оформляется!

Давно сказано, что книги имеют свою судьбу. Эта успевшая стать банальной истина вновь ожила для повести о пчелах после того, как в журнале «Новый мир», а затем и отдельным изданием в серии «Жизнь замечательных людей» вышла в свет превосходная документальная книга Н. Хохлова «Патрис Лумумба».

Всего один абзац в этой книге говорит о том, что и Лумумба живо интересовался пчелами. Вот как пересказан Хохловым записанный им со слов отца Лумумбы рассказ: «Помню такой случай. Один европейский плантатор привез из-за океана несколько семей пчел. Африканские дикие его не устраивали, так как мало приносили меда. Но получилось так, что привозные, отличные пчелы стали давать меда гораздо меньше, чем африканские. Никто не мог понять, в чем дело. Патрис был тогда подростком. Он заинтересовался историей с пчелами и побежал к плантатору с расспросами. Тот ему ничего вразумительно сказать не мог, кроме того, что в этой проклятой Африке все наоборот… Но что меня поразило, когда сын стал взрослым и читал европейскую литературу, он где-то нашел научное объяснение странному поведению пчел и рассказал мне. Так бывало во всем. Не успокоится, пока не добьется истины».

Десятки читателей книги «Пчелы» связали этот рассказ отца Лумумбы с историей маленькой пасеки, затерявшейся в горах Эквадора.

«Он где-то нашел объяснение. Не где-то, а в «Пчелах», на странице 377 четвертого издания», – взволнованно писал уральский пчеловод К. Никонов. «Обратите внимание: в биографии Лумумбы говорится, что он в 1956 году ездил в Брюссель. А я, помнится, читал в одной из статей, что как раз в 1956 году вышло в свет французское издание «Пчел», – писал из Пензы любитель-пасечник В. Чернявский. Бывший работник Издательства литературы на иностранных языках напомнил в своем письме, что именно в 1956 году о книге «Пчелы» была напечатана пространная статья в газете бельгийских коммунистов «Драпо руж», что отзывы о книге и отрывки из текста печатались в бельгийских пчеловодных журналах. «Самое примечательное, – делился своими мыслями старый киевский железнодорожник М. Тульский, – то, где искал Лумумба истину, у кого спрашивал ответа на заинтересовавший его вопрос». В одном из писем упоминался прочитанный на Международном конгрессе пчеловодов в Праге доклад о возможном значении пчеловодства для экономики развивающихся стран жаркого пояса. Здесь, говорилось в докладе, особенно в горных районах, лежат огромные пространства, представляющие буквально неисчерпаемый источник меда для жителей всей Земли. Неудивительно, что вождь революционной Африки думал над этими вопросами и, пробуя заглянуть в будущее своей страны, видел в мечтах конголезские пасеки, круглый год производящие мед и воск, видел фермы, способные отправлять во все страны корабли, груженные медом с пальм, бананов, лиан, орхидей в обмен на нужные Конго машины, лекарства, материалы.

Нельзя было не рассказать обо всех этих письмах Хохлову. В ответном письме говорилось: «Предположение о том, что Лумумба читал именно эту книгу, переведенную на французский язык, весьма основательно. Книгу «Пчелы» я видел в кабинете директора Брюссельского музея «Бельгийское Конго» в парке Тервьюрен».

Трудно сказать, что больше всего волнует в этом клубке фактов, догадок, совпадений. То ли дошедшая из-за тридевяти земель весточка о том, что работа могла попасть в руки человека, чье имя стало знаменем борющейся Африки, то ли твердая убежденность советских людей в том, что лучшие сыны рода человеческого всюду в мире обращают свой взор в поисках истины к нашей стране…

Но мы отвлеклись от вопроса о том, что и как формирует породные особенности медоносных пчел…

И сегодня еще нет прямых объяснений тому, почему черны мадагаскарские пчелы и чем обусловлено происхождение белых колец азиатских пчел-альбиносов. Мы не знаем, почему широко известные украинские пчелы почти не нуждаются в прополисе, тогда как североафриканские буквально все гнезда залепляют липким клеем кроваво-красного цвета. Мы не знаем, что сделало кавказских пчел такими спокойными (они не прерывают своих занятий, даже когда пчеловод вынимает рамки из гнезда) и, наоборот, темных голландских пчел столь суетливыми (они, подобно стаду баранов, начинают бегать из одного угла в другой, едва пчеловод снимает крышку). Мы не знаем, благодаря чему итальянские пчелы так успешно справляются с мотылицей, которая столько вреда причиняет гнездам других пород.

Однако есть достаточно оснований считать, что любая породная черта вскормлена тем или иным прямым или косвенным влиянием определенных условий.

Могут ли быть сомнения в том, что существует прямая связь между скудными условиями медосбора, разбросанностью источника взятка на Кипре и трудолюбием темно-оранжевых кипрских пчел, славящихся своим необычайным усердием в сборе меда? И разве в способности малоазиатских пчел выводить детву круглый год мы не признаем отражения местных условий непрерывного и обильного взятка пыльцы? Разве в неспособности египетских пчел собирать большие кормовые запасы не отражено изнеживающее влияние условий круглогодового взятка в плодородных районах орошаемой долины Нила? И наоборот, разве не влияние нехватки корма в оазисах Сахары отражено в способности местных пчел совершать полеты, радиус которых вдвое превышает дальность полетов наших пчел?

Внимательное наблюдение за тем, как меняются повадки пчел, перевезенных в новые условия, обещает открыть много нового для познания взаимоотношений организма и среды.

С помощью обильных кормов и новых условий содержания, меняющих строение и повадки отдельной особи, организацию и характер целой семьи, с помощью внутри– и межпородной гибридизации, подготовляющей новый селекционный материал для дальнейшей работы, будут наконец создаваться первые культурные породы пчелы. Творческая деятельность человека, вызывая к жизни и развивая отдельные уклонения от исходного типа, откроет и здесь возможности воспитания такого же неисчерпаемого разнообразия форм, какое отличает всех представителей одомашненной флоры и фауны.

5 тысяч лет понадобилось, чтобы из потомства прирученного дикого сизого голубя возникли дутыши, гонцы, трубастые, кудрявые, совиные, хохотуны, ласточковые, турманы, якобинцы, лысые, монахи и десятки других пород этой птицы.

Не менее 500 лет разводится крыжовник с его десятками культурных разновидностей.

Около 250 лет потребовалось для того, чтобы вывести из окультуренной дикой лесной земляники ее крупноплодные, зеленые, белые, алые и черные сорта.

Процесс одомашнения пчелы будет проходить гораздо быстрее, а породы ее станут несравненно более разнообразными.

Если не бояться фантазировать, можно себе представить среди пород будущего и нежалящих пчел со сверхдлинными хоботками для сбора нектара из самых глубоких цветков; и особенно мохнатых, шмелеподобных, послушных дрессировкам пчел для опыления новых растений, созданных человеком; и пчел с особо развитыми прижальными железами, разводимыми специально для получения яда; и специализированных восконосных пчел. В селекции пчелы, наверное, получат широкое применение при производстве высокожизненных растительных пород. И в георазведке, может быть, удастся использовать пчел: обнаруживаемая в сотах пыльца растений-индикаторов, характерных для районов залегания определенных руд, позволит, не выходя из лаборатории, заглядывать в недра земли. Для этого понадобятся породы особенно далеко летающих пчел, причем свободных от «цветочного постоянства» и посещающих, следовательно, все цветки подряд, без разбора.

Не исключено, что с помощью пчел удастся решать задачи еще более широкие, еще далее идущие.

Вспомним бегло пересказанные в начале книги страницы истории Земли. Вспомним тот факт, что последний, новейший этап развития живого зеленого одеяния нашей планеты связан с появлением насекомых. Вспомним все, что нам уже известно о том, насколько ускорился процесс эволюции растительных видов после победы покрытосемянных цветковых форм, выход которых на авансцену истории флоры связан с появлением насекомых, опыляющих цветки.

Разве эти исторические факты не позволяют считать, что управляемое опыление растений способно действенно помочь ботаникам, агрономам, селекционерам, экологам, говоря словами Мичурина, «уничтожить время и вызвать в жизнь существа будущего, которым для своего появления надо было бы прождать века»?

Сегодня эта задача широко осуществляется в отношении одних только сельскохозяйственных растений, в отношении одной только культурной флоры. Но уже и сейчас начаты и успешно развертываются селекционные отборы, переделка природы первых лесных древесных пород.

А в будущем?

Куда идет жизнь, что умирает и что рождается, что разрушается и что создается, – вот какие вопросы должны нас интересовать.

Конечно, управление общим потоком эволюции растительного мира Земли – дело неблизкое. Но это будущее уже нельзя назвать и бесконечно далеким. Со временем созреют научные и технические данные для решения такой кажущейся сегодня совершенно фантастической задачи. И тогда четырехкрылые опылители цветков – живой катализатор процесса эволюции растений – станут одним из тех средств естественнонаучного формообразования, благодаря использованию которых Земля на этот раз уже не насекомыми, а человеком будет по-новому превращена в сплошной цветущий сад.

Но и здесь сказано еще не все. Страсть и настойчивость, с которой люди изучают разностороннюю организацию пчелиной семьи, продиктованы не одними лишь хозяйственными заботами о меде и воске и не только прямым агрономическим расчетом – потребностью в опылении, обеспечивающем урожай.

В пчелиной семье перед человеком выразительно раскрывается реальная сила жизненных связей, сплачивающих биологический вид.

И, отталкиваясь от гнезда пчел, мысль невольно обращается к таящим величайшие возможности новым областям непознанного в мире живой природы.

Понятие о жизни, представление о живом неразрывно слиты в нашем сознании только с растущей и развивающейся целостной особью. Она может быть микроскопической или огромной, но это всегда рожденная и свершающая свой жизненный путь индивидуальность, конкретная особь, отдельное существо.

Между тем жизнь в биологическом смысле этого емкого слова – это не масса и не крупица живого вещества, а самоуправляющийся и саморегулируемый процесс, в конечном счете постоянный процесс обмена веществ с окружающей внешней природой, процесс ассимиляции и диссимиляции.

Мы можем наблюдать и изучать этот процесс не только на отдельных пчелах, но и в крохотных, на короткое время возникающих и быстро распадающихся «яровых» колониях-эфемерах одиночных пчел.

Мы узнаем его в однолетних колониях ос и шмелей, чьи зимующие самки с весны оживают под теплом солнечных лучей и, как живые семена, всходят к новой жизни. Обрастая молодыми поколениями, они развиваются в семьи, плодоносящие, рассевающие урожай зимующих самок, а затем, подобно однолетним злакам и травам, с первыми осенними холодами отмирающие.

Мы находим его в колониях пчел, муравьев и термитов, живущих семьями, подобными уже многолетним растениям. Такие семьи размножаются то живыми отводками, как рои медоносных пчел, то, как у других видов, кущением; причем от корня материнской семьи, рядом с нею, не отделяясь от нее, вырастают другие. Есть и ежегодно плодоносящие семьи. Тысячи производимых ими самцов и самок парочками разлетаются и расползаются, чтобы заложить новые многолетние колонии, которые, разрастаясь, объединят порожденные ими сотни тысяч, а нередко и миллионы особей.

В этом новом облике, в этих трепещущих жизнью цельностях, в этих «организмах организмов» жизнь протекает как двуединый процесс. Это одновременно и существование отдельных растущих, развивающихся и размножающихся особей и существование закономерно растущих, развивающихся и воспроизводящихся жизненных организаций, которые каждую совершенную особь превращают в часть сложной органической структуры.

Еще в знаменитом своем письме П. Лаврову Ф. Энгельс высмеивал тех, «с позволения сказать», естествоиспытателей, которые считают возможным «подводить все богатое многообразие исторического развития под одностороннюю и сухую формулу «борьба за существование», формулу, которая даже в области природы может быть принята лишь с известной оговоркой…

К рассматриваемому вопросу имеет отношение выписка из Л. Толстого, сделанная В. Лениным по опубликованной в журнале «Мысль» статье Г. Плеханова: «Если брать сравнение из мира животных, как это любят делать некоторые люди, защищая насилие и борьбу – борьбой за существование в мире животных, то сравнение надо брать из животных общественных, как пчелы…»

Со временем наукой будут вскрыты многие условия жизни видов, нам пока и вовсе неизвестные.

Здесь речь идет о тех таинственных условиях, действие которых сплачивает животных в стада и табуны, а зверей в стаи; о тех условиях, действие которых формирует скопища пернатых на знаменитых «птичьих базарах» или в перелетных стаях; о тех условиях, действие которых собирает рыбьи косяки в реках и морях, в озерах и океанах. Со временем она объяснит и то, почему массами совершает перелеты с одного континента на другой бабочка монарх, почему валами скапливается божья коровка под прелым листом на лесной опушке, почему самцы пчелы галикты собираются вечерами и в ненастье на голой ветке кустарника, почему одинокая голубка не способна откладывать яйца…

Разгадка этих больших и малых тайн вложит в руки человека ключ к одной из самых волшебных и могучих сил живой природы.