Книга: Политическая экология

Конкуренция за оптимальное место обитания

Конкуренция за оптимальное место обитания

Очень жесткая конкуренция за оптимальные места обитания между разными био-социальными, социокультурными и политическими объединениями людей – подвидами (или видами) человека, расами, носителями языков и культур, племенами, родами – явилась причиной стремительного расселения человека.

Эта борьба носила и биологические, и политические формы.

Биологические – вытеснение менее совершенных форм человека и носителей менее совершенных культур.

Чем эффективнее вид, тем меньше территории ему надо, чтобы кормиться. Например, в Австралию проникают дикие собаки. Они ловят намеченную добычу чаще, чем сумчатые волки. Число кенгуру уменьшается, но динго добычи хватает. А сумчатым волкам нужна большая плотность стад кенгуру! Они все чаще не могут поймать добычу, начинают голодать, у них чаще погибают выводки детенышей… Начинается вымирание. В Австралии сумчатые волки не дожили до появления европейцев, сохранившись только на острове Тасмания, где динго не было.

Таким же образом более эффективный охотник вполне может вытеснять менее эффективного. Тот, у кого есть более совершенные орудия, способен вытеснить того, у кого материальная культура примитивнее. Причем безо всякого ведения военных действий. Вероятно, таким образом sapiens вытеснил и неандертальца Европы, и erectus`ов изо всех областей, где с ними сталкивался.

Когда сапиенсы появились в Юго-Восточной Азии, там еще доживали свой век последние эректусы. Самым молодым черепам эректусов на острове Ява – 28–30 тысяч лет. Сапиенс победным маршем движется к Австралии, а из зарослей глядят на него полузвериные глазки из-под низкого лба.

Таким же образом носители более высокой культуры вытесняли носителей более низкой. С той разницей, что представители отсталых культур могли перенимать передовую или ассимилироваться в рядах носителей более высокой.

Политические формы борьбы за оптимальные места обитания – это в первую очередь ведение войн. Судя по охотничьим культурам современности – охотникам XVII–XX вв. – эти войны беспредельно жестоки.

Они ведутся не за богатства: их еще не создали и не накопили и, значит, невозможно отнять. И не за подчинение – работник создает ровно столько, сколько потребляет, эксплуатация человека человеком пока невозможна. Первобытные войны велись только за территорию и за возможность истребить и съесть противника. Съесть – не в переносном смысле этого слова.

Это были первые биосферные войны. Первые, но далеко не последние.

Людоедство – повседневная норма для большей части истории человечества. В пещере Чжоу-Коу-Дянь под Пекином, месте обитания эректусов, кости животных и людей одинаково брошены на пол, обуглены, расколоты для добывания костного мозга и погрызены.

Неандерталец? Раскопки 1899–1905 гг. в Югославии, в пещере Крапина, открыли останки 35 человек разного возраста (от 1 года до 50 лет) и обоих полов. Их кости были обуглены и расколоты для добывания костного мозга и найдены в тех же кухонных кучах, что и кости благородного оленя, вымершего вида кабана, пещерного медведя, дикого быка.

Таковы же почти все находки людей – только масштаб меньший, чем в Крапине.

Первые люди, которых не съели – погребенные 50–40 тысяч лет назад неандертальцы из гротов Ле-Мустье и Ла-Шапель-о-Сен, шестеро из-под палеолитического навеса Ла-Ферраси а также девочка из Тешик-Таш22. В 1960 г. известный американский антрополог и археолог Ральф Солецки в пещере Шанидар, в Ираке, обнаружил погребение сорокалетнего калеки, потерявшего руку и правый глаз. В его погребении обнаружено количество пыльцы растений, «которое превосходило всякое вероятие». Кое-где эта пыльца была в комочках, а рядом с некоторыми из них сохранились даже остатки частей цветка. Из этого был сделан вывод, что могилу забросали охапками цветов, собранных на склоне горы, представители той группы, к которой принадлежал умерший охотник23. Но и у сапиенса, погребавшего умерших, врагов практически всегда съедали. А если и не ели, то не считали подобными себе. Убийство «чужого» было преступлением не большим, нежели «убийство» быка или лося.

Чем архаичнее культура, тем последовательнее ее носители считают полноценными людьми и даже людьми вообще только самих себя. Остатки таких представлений сохраняются уже в самоназвании многих первобытных племен, которые в переводе означают просто «люди» или «настоящие люди». Так, чукчи называют сами себе «луораветлан» или «лыг’ораветлан» – «настоящие люди». Наши предки были не лучше. Само название «славяне» обозначает тех, у кого «есть слово», т.е. попросту – говорящих. А остальное человечество? А они «немцы», то есть немые. И в летописях очень непосредственно пишут: «немец из фряжской земли» или «немец из города Парижу».

Для первобытного охотника иноплеменник не является человеком. В этом смысле война для него – скорее, охота. Как опасных хищников стараются уничтожить непосредственно возле мест обитания, так и конкурентов уничтожают и пожирают победившие роды и племена.

Двойная польза: на человека охотились, ловили и съедали, а территорию их рода или племени захватывали. Первобытный человек вел биосферные войны – войны за вмещающее пространство. Проигравшие, если оставались живы, уходили. И это не сулило им ничего хорошего, потому что они теряли благоприятные условия обитания и начинали жить в значительно худших.