Книга: Занимательная ботаника

3. Первая виктория в Тульской губернии

3. Первая виктория в Тульской губернии

В юности мне совершенно случайно пришлось слышать рассказ об одной из самых первых попыток выращивания виктории в старой России. Мне хочется привести этот рассказ, который мне запомнился, как отголосок далекой эпохи крепостного права.

Когда-то мы с приятелем предприняли пешеходное путешествие по Тульской губернии. Пройти надо было около 140 километров. Где-то неподалеку от города Епифани, проходя через маленькую деревушку в десяток дворов, мы решили передохнуть полдня и, переночевав, двинуться ранним утром дальше. Толкнулись в избу, которая была не лучше и не хуже других, но отличалась палисадничком с несколькими кустами высоких георгин. В тех местах цветник при деревенской избе был невиданной редкостью. Встретил нас хозяин — приветливый старик. Он соорудил самоварчик и, когда мы заварили чай, не отказался почаевничать с нами. Разговорившись, мы спросили старика, откуда у него георгины.

—  Это я,  — отвечал он,  — в память родителя моего покойного во всю мою жизнь георгины развожу.

И он рассказал нам, как и его отец, и он сам были в прежние времена крепостными садовниками у помещика Тульской же губернии — какого-то барина. Немецкую фамилию этого барина старик назвал как-то невнятно и неправильно; она мне не запомнилась.

—  Барин был — тихонький, плюгавенький. Кругом у соседей и охота, и кутеж, и карты, и девки — всякое безобразие; а наш барин только цветы и сады любил. Хоть и не особенно богат был, а сад развел, какого и у самых богатых в округе не было. Парк насадил, цветники развел, яблоки, груши, теплицы понастроил, оранжереи.

Родитель мой при цветниках состоял и знаменитые георгины умел разводить — высоченные и таких колеров, каких нигде больше не было. Так можете себе представить, какая из-за этих самых георгин катавасия вышла. Приехал к нашему барину сосед. Богатейший барин был и тоже георгины обожал. Пристал к нашему.

—  Продай мне своего Василия (моего родителя Василием звали). Какую хочешь цену возьми, продай!

А барин не соглашается:

—  Я, говорит, своего садовника ни за какие тысячи не отдам.

—  Поговорили так и раз, и другой. И что же вы думаете? Барин продать не захотел, так этот самый сосед моего родителя, украл. Ехал мой родитель вечером из Тулы, наскочили соседские молодцы, схватили его, связали и увезли к себе в усадьбу. Я тогда совсем махонький был, не помню. Только слышал потом, что хватился барин своего садовника, да не скоро и дознался, что он у соседа упрятан. Дознались, началась кутерьма. Не то что до предводителя, до самого губернатора дело доходило. Вернули родителя домой, и снова стал он у барина садовником. А когда я подрос, тоже стал садовником работать, у отца обучившись.

Когда мы уже приканчивали чаепитие, старик рассказал историю, относившуюся, надо полагать, к началу пятидесятых годов.

—  Шел мне тогда семнадцатый год. Приставлен был я помогать отцу при парниках да при оранжереях. Стал в то время наш главный садовник Карл Федорыч барина уговаривать, чтобы непременно викторию водяную завести, и чтобы она у нас зацвела. Ну, барин согласился. Выписали откуда-то издалека семена,  — так, три зернышка, вроде бобы небольшие. И нам, садовникам, объяснили, что вот, мол, надо, чтобы выросла огромная водяная трава, что, коли она зацветет, будет это самый первый цветок во всей России, что таких цветов даже в царских оранжереях никто развести не умеет. Ну, наш же крепостной бочар сделал две кадушечки — одну маленькую, другую большую. Посадили семена в маленькую кадушечку, в теплую воду на песок, а как семена проросли, маленькую кадушечку в большую спустили, там ее под водой разобрали и полегоньку росточки в большую кадушечку пересадили. Тем временем бочар сделал огромный бак. Пристройку пришлось к оранжерее сделать. В бак тоже песку с землей на дно насыпали. Печку приладили, трубы провели, чтобы всегда, значит, в баке вода теплая была. Как подросли виктории, кадушечку в бак опустили, там ее разобрали и росточки пересадили. Один росток здорово стал расти, во весь бак листья распустил. Ну, барин радовался, немец, главный садовник, радовался, всякие господа наезжали, все смотрели, удивлялись. Только все спрашивали: когда, мол, цветы будут? Присматривали за баком мы с родителем. Уж и сколько хлопот тут было! Бывало, и по ночам смотреть приходилось, чтобы вода ни холодна, ни горяча, а в самый раз была. Не знаю, правда ли была, нет ли, а только промежду садовников все говорили, что, как зацветет наша виктория, беспременно барин моему родителю в награду отпускную на волю даст.

—  Немец все говорил: «Теперь скоро зацветет». Только на проверку выходило не так-то скоро. Года почти полтора ждали, а все цветов нет. Барин осерчал. Дорого ему эта виктория стоила. Возни много: то трубы где-нибудь протекут, вода уходит, то с печкой не ладится, то потолок стеклянный чинить приходится. Хмурый ходит. «Видно,  — говорит,  — не зацветет наша виктория. А без цветов что же с ней возиться. Надо выбросить». А немцу не хочется. Просит: «Подождемте еще хоть недельки две». Ждали, ждали, нет цветов. А тут, как на грех, бак протекать стал. Барин и приказал воду выпустить, а викторию выбросить. Ну, воду выпустили; лежит наша виктория, как рыба на песке. Пришел мой родитель. «Филька,  — говорит,  — велено нам с тобой эту чертовщину выбросить подальше». Стал я отрывать листья, потянул за стебель, посмотрел и говорю: «Батя, а это вот что здесь? Не бутоны?» Отец говорит: «И то, кажись, бутоны. Зови сюда скорей Карла Федорыча!». Прибежали и немец и сам барин,  — разахались: «Вот досада-то! Шесть бутонов! Кабы подождать еще недельку-две, беспременно бы зацвела!» Хотели было опять воду напустить и викторию посадить, да уже она совсем разорванная была. Очень тогда барин убивался. И бак, и всю пристройку уничтожить велел, а нам всем был строгий приказ, чтобы никогда при нем об этой виктории не поминать. Да что барин? Главный садовник — уже на что твердый человек был,  — много лет огорчался. Как вспомнит, бывало, про викторию, так ахнет и за волосы схватится. Ну, а воли-то нам с родителем от барина так и не пришлось дождаться!