Книга: Миллион загадок

Мои друзья насекомые

Мои друзья насекомые

Стремительно убегает под колесо мотовелосипеда упругая серая лента дороги, ровно стучит маленькое стальное сердечко безотказного «Д-4». Проплывают мимо березовые перелески, темнеют вспаханные поля, а дорога, прямая как стрела, уходит в дальнюю даль, теряется в переливах весеннего марева. Появится впереди встречная машина, с гулом пронесется мимо, и только когда останется далеко позади, мой легонький двухколесный «вездеход» мотанет направо-налево сильной струей воздуха.

Уже много дней так хотелось вырваться за город, вдоволь поохотиться на насекомых, понаблюдать за ними, но мешали то дела, то дожди. Наконец погода установилась, и в долгожданный выходной день я сложил в рюкзак провизию, складной сачок, коробки, банки, залил бачок бензином под самую пробку, подкачал шины, усадил на заднее сиденье, прилаженное вместо багажника, своего шестилетнего Сережку, и — здравствуй, природа! Безбрежные поля раскинулись во все стороны, светлоголубой купол весеннего неба с парящим в вышине коршуном распростерся над нами, а мы, как выпущенные на волю птицы, улетаем все дальше и дальше.

Уже скрылся за пологим горбом земного шара Исилькуль, небольшой городок у границы Омской области с Казахстаном, только в круглом зеркальце, что на руле, все еще дрожит виднеющийся из-за горизонта далекий силуэт элеватора.

Белыми и розовыми облаками проплыли мимо сады большого села, закончилась длинная полоса лесопосадки вдоль дороги, а где-то впереди, еще невидимая, уже угадывается долина. Она обозначается сначала синими мазками далеких озер, потом открывается вся.

Горизонт раздвигается, становится видно далеко-далеко, а дорога плавно наклоняется вниз. Нужно оглядеться, да и «Д-4» пусть немного поостынет — останавливаю машину, помогаю слезть сынишке, глушу мотор.

Сразу наступает торжественная степная тишина. Но вот теплый весенний ветер донес до слуха серебристую переливчатую песню жаворонка. Прожужжал летящий жучок, за ним другой. Это хорошо: значит, насекомых в степи уже много, значит, поехал я не зря.

И что это за нужда такая у человека — тащиться куда-то за десятки километров, жариться на солнце, мокнуть под дождем — все ради того, чтобы увидеть или поймать несколько мелких, иногда едва заметных глазом, шестиногих созданий? Высиживать часами у гнезд и норок, копаться в земле, тратить свободное время, которого, кстати сказать, не так и много. Откуда у меня такое?

Энтомологией — наукой о насекомых — я увлекся еще в детстве в Крыму. А вот когда именно — сказать трудно. Может быть, тогда, когда прочитал книгу знаменитого французского ученого Жана Анри Фабра о насекомых. Или когда изумился при виде множества ночных жуков и бабочек, налетевших в комнату на свет лампы. А может быть — в тот день, когда отец сводил меня к своему приятелю, Сергею Ивановичу Забнину, известному крымскому краеведу и натуралисту — самого его я почти не помню, зато могу до мельчайших подробностей восстановить в памяти его рабочую комнату, где в клетках и садках ползали насекомые, ящерицы и змеи, в аквариумах жили моллюски, плавали морские коньки и другие рыбы, а на стенах висели приводившие меня в трепет коллекции огромных усатых и рогатых заморских красавцев-жуков.

В неменьший восторг приводили меня многочисленные ящики, которые мне, десятилетнему мальчишке, разрешали выдвигать из стеллажей сотрудники симферопольского музея, Там были собраны насекомые разных стран — огромные, блещущие всеми цветами радуги бабочки, жуки самой невероятной формы и окраски, гигантские цикады, палочники, фонарницы и прочие необыкновенные представители самого обширного класса животного мира нашей удивительнейшей планеты. Но к тому времени у меня самого уже были собраны небольшие энтомологические коллекции и прочитана не одна книга о насекомых — в те годы я уже был, что называется, «энтомологом со стажем», с собственной домашней лабораторией, оснащенной всем необходимым, вплоть до самодельного микроскопа.

У микроскопа я просиживал дни напролет. Маленький его глазок-окуляр стал для меня заветным окошком в совершенно иной, таинственный мир — мир необыкновенных явлений, удивительных форм и красок. Через это окошко можно было следить за чудесными превращениями насекомых, разглядеть, как они устроены, и без конца убеждаться в том, что природа, этот величайший, многогранный и смелый художник, не пожалела красок для отделки своих живых творений.

Потом меня потянуло к рисованию, к изображению того, что видел, и рядом с микроскопом появились кисти и краски, Первое, что я нарисовал, написал красками и вылепил с натуры, были насекомые. И хотя у красок явно не хватает яркости, чтобы передать великолепие моих маленьких «натурщиков», занятия этого я не бросаю и по сей день.

Сейчас насекомые учат меня не только рисовать: они заставляют наблюдать и мыслить, чувствовать и даже мечтать, Благодаря им, благодаря моей близости к природе, я понял, что жизнь, именно жизнь со всеми ее свойствами, есть необыкновенное и сложное явление, достойное настоящего восторга, внимания и пристального изучения. А тогда, в детстве, я не мог разобраться, чем привлекает меня энтомология. Было лишь безотчетное чувство какого-то особенного уважения к этой науке, но я не мог придумать ему должных оправданий и даже, помнится, стыдился своего увлечения. Никому из школьных товарищей я не показывал своих коллекций, а если отправлялся на экскурсию, то обязательно один и в совершенно безлюдные места. Мои сверстники играли в войну и «чижика», а я часами просиживал у муравейников. Мальчишки все лето запускали в небо хвостатых змеев и летающие модели самолетов, а я зачем-то срисовывал жилки с крыльев микроскопических мошек.

Как ни странно, тогда я был даже сам убежден, что занятие это никчемное, несерьезное и бесперспективное, но что-то все равно тянуло меня к насекомым. Это «что-то» — смутное, волнующее, неосознанное чувство, вернее даже предчувствие чего-то значительного — приходило всякий раз, когда я сталкивался с удивительными превращениями насекомых, со сложнейшими их инстинктами, с особым устройством их организмов, с дивной, своеобразной окраской. Ничего сколько-нибудь похожего на эти чудеса в окружающем меня мире я не находил и поэтому, уже борясь с собой, снова и снова приникал к окуляру микроскопа. Но возможностей заниматься энтомологией становилось все меньше, и я оставил ее, как мне тогда казалось, навсегда.

Прошли годы, и я понял, что сделал тогда великую, непростительную ошибку. То самое безотчетное чувство указывало мне правильный путь. Но я не умел тогда далеко видеть, а видеть нужно было далеко. Стоя на правильной тропинке, я не видел проторенной дороги — ее тогда еще не было.

Она родилась много позже, эта новая наука. Родилась на стыке нескольких наук — биологии, кибернетики, биофизики, биохимии — и техники. Имя ей — бионика. Ученые поняли, что настало такое время, когда уже нельзя проходить мимо неисчислимых «изобретений и открытий», используемых в природе живыми существами. Они увидели, что живые организмы — носители множества «патентов», тщательно отбиравшихся и улучшавшихся в миллиардах поколений на протяжении миллионов лет — ключ к будущей технике. «Учиться у живой природы» — таков девиз биоников. Бионика делает пока первые шаги, но у нее большое будущее — ведь кладовая природы неисчерпаема.

Огромная часть этих замечательных патентов принадлежит насекомым. Здесь и различные системы управления и связи, узлы и детали подвижных механизмов, покрытия и смазочные материалы, оптические, локационные и навигационные приборы, землеройные машины, бурильные, сверлильные, хирургические инструменты, летательные и плавательные аппараты, методы передачи, переработки и хранения информации, целая лаборатория химических веществ с совершенно неожиданными свойствами, невероятно экономичные и мощные двигатели, устройства для обнаружения сверхслабых звуков и запахов или добычи, находящейся даже глубоко под землей, метеорологические приборы — всего не перечесть.

Некоторые из этих приборов и устройств инженеры уже «взяли взаймы» у насекомых.

И что для меня особенно отрадно — а я ведь так неравнодушен к окраске и форме насекомых! — в научных и технических журналах стали появляться серьезные статьи о возможности и необходимости использования художниками-конструкторами в технике и быту принципов окраски живых существ. А в некоторых художественных учебных заведениях уже введен специальный курс бионики.

Но успешно развиваться бионика сможет лишь тогда, когда целая армия молодых ученых пойдет на штурм тайн, миллионы лет скрытых от человека. Ученых не только серьезных и вдумчивых — ученых-романтиков, ученых-художников и ученых-мечтателей. И чтобы стать таким, нужно, мне кажется, чтобы огонек этот вспыхнул еще в детстве. К сожалению, загорается такой огонек лишь у немногих. Почему это?

Вспомню опять свои школьные годы. Как ни странно, зоологию, которую нам преподавали в школе, я недолюбливал: уж очень скучной она мне казалась. Получилось так, что у меня тогда было две зоологии: вот та, сухая и казенная, и другая, увлекательная, красивая, всегда новая, непознанная — в лесу, в горах, в старых, истрепанных томах «Жизни животных» Брема и в книге о насекомых Фабра, за дверями симферопольского музея. Но ведь с этой, «второй» зоологией я познакомился случайно — ни Брем, ни Фабр могли вовремя не подвернуться, вполне бы я мог никогда не попасть в рабочую комнату Сергея Ивановича и в хранилище музея, куда не допускались посторонние.

А ведь можно сделать так, чтобы такие встречи с природой были не случайными, и потому все-таки лучшее место для них — школа. Нужно, чтобы именно здесь, в школе, а не где-то за ее стенами, ты впервые увидел своими глазами, как выходит из тени планеты один из спутников Юпитера, как рождается кристалл, как из одной плавающей в капельке воды инфузории становятся две — явления, чудесные и сами по себе, чудесные и тем, что они способны озарить весь дальнейший жизненный путь человека, указав ему его призвание.

И если у кого-нибудь из вас загорелся такой чудесный огонек, пусть даже странный для других — не тушите его. Пройдут годы, он разгорится, и вы непременно найдете ему единственно правильное применение.

Но вернемся к насекомым. Именно на изучение этого интереснейшего мира мне хочется нацелить юных любознательных читателей — слишком мало сейчас настоящих любителей энтомологии. Насекомых наблюдать трудно — очень уж мелки. Приходится вооружаться и оптикой, и, главное, терпением. Зато если повезет, можно увидеть нечто новое, необычное, на первый взгляд совершенно необъяснимое; тогда, если провести наблюдение внимательней, тоньше, осмысленней, — порой удается докопаться до истины. Редко это случается, зато не исключена возможность, что какое-нибудь из этих наблюдений окажется полезным для науки. Даже то сравнительно немногое, что известно о насекомых, уже послужило ценным материалом для бионики. Но ведь насекомых, жизнь большинства из которых почти не изучена, на земле более миллиона видов.

Более миллиона — вы задумались над этой цифрой? Позвоночных животных на земле около 70 тысяч видов, насекомых же — около миллиона. И почему «около»? Да потому, что ученые, наверное, никогда не перестанут открывать новые и новые виды. В тридцатых годах прошлого столетия энтомологам было известно 30 тысяч видов насекомых, причем предполагалось, что всего их, вместе с неоткрытыми, около 60 тысяч видов. Однако в настоящее время в энтомологические каталоги внесено уже около миллиона видов, а общая предполагаемая цифра близка к двум миллионам. И хотя каждые сутки в мире в среднем публикуется десяток новых научных работ по энтомологии, жизнь и строение подавляющего большинства насекомых — почти сплошная тайна. По одной загадке на вид — и то получится миллион загадок. Отсюда и название этой книжки.

Бионика — наука будущего — ждет вас!

…Сейчас я снова усажу Сережку на заднее сиденье «вездехода», потом сяду сам и легонько оттолкнусь ногой. Включать мотор не нужно: хоть уклон невелик, но поможет попутный ветерок, и долго-долго мы будем медленно катиться вниз. Сверну ли к красноватым илистым берегам большого соленого озера, синеющего слева, или маленький «Д-4» вынесет нас сквозь струящееся весеннее марево к далеким лесам, пока даже не знаю — там будет видно. Но где бы мы ни остановились — на седых солончаках, на опушке березового колка, у межи вспаханного поля — везде меня ждут нераскрытые тайны удивительного мира насекомых. Удалось бы подглядеть, разгадать хотя бы еще одну из них! Но даже если и не удастся, все равно в дневнике моем прибавятся две-три странички.

А интересными ли они получатся, эти страницы, — судить читателю.