Книга: Роман с бабочками

Глава 14 Бабочки как бизнес

Глава 14

Бабочки как бизнес

Мудрая Мириам Ротшильд писала: «Электрическое сияние Morpho cypris — парящего лоскутка безоблачного неба — нужно увидеть воочию. Иначе вы останетесь безразличны ко всем словесным описаниям его волнообразного, мерцающего полета, его мгновенно ускользающего лазурного силуэта. Сплетни о друзьях, как все мы знаем, — сладостное времяпровождение, но сплетни о незнакомых людях скучны невообразимо».

По словам Филиппа Девриза, у коллекторов есть одна уловка — когда высоко над тобой пролетает морфо, нужно помахать синим шелковым платком. Самец спикирует полюбопытствовать; самка и усиком не поведет. По-видимому, радужно-синий самец всегда готов отстаивать свою территорию. Присутствие постороннего самца его нервирует.

Трепещущий лоскут шелка — вполне уместный образ для описания синего морфо. Значит, такой лоскуток — отличная приманка, хотя сам по себе он еще не гарантирует удачной охоты. Летящий морфо, при всей кажущейся расслабленности своих движений, способен внезапно ринуться в высоту, точно воздушный шарик, вырвавшийся из рук, или лист, подхваченный ветром. Человеку с сачком придется смириться — второго шанса не будет.

Первый морфо, которого я увидела в Коста-Рике, барражировал вдоль реки в низинном дождевом лесу близ побережья Карибского моря. Он и впрямь походил на лоскуток, который оторвался от неба и, рея на ветру, полетел куда глаза глядят. Я уже готова была увидеть на небосводе зияющую прореху — две пары крыльев, силуэт беглеца.

Разные виды морфо можно различить по цвету верхней стороны крыльев — они бывают синими, фиолетовыми, белыми. Самки обычно менее нарядны. Испод крыльев непременно имеет защитную окраску — буро-кремовые узоры. Глазки на исподе — еще одна линия обороны, как и непредсказуемый, вихляющий полет. В остальном же морфо, по-видимому, являет собой исключение из правила «яркая окраска — признак несъедобности»; взрослых особей этого вида, а также их гусениц и куколок охотно поедают птицы.

Блеск морфо обусловлен структурой чешуек на крыльях. Это такая же оптическая иллюзия, как и синева небосвода.

В сувенирных лавках Коста-Рики морфо, наколотый на булавку, стоит 25 долларов. В интернет-магазинах пару Morpho cypris отдают за 119 долларов, не считая расходов на пересылку. Один азиатский птицекрыл оценивается в 1000 долларов. Общий объем продаж коллекционных бабочек в мире превосходит 100 миллионов долларов в год.

На одном веб-сайте бабочки сгруппированы не по видам, а по цветам. Меня заверяют, что мои морфо будут гармонично сочетаться по колориту с включенной в комплект сланцево-голубой рамкой-витриной.

Тот факт, что бабочки становятся объектом купли-продажи, необязательно затрудняет их охрану в природе. Иногда он даже приносит пользу.

Поселок Тортугеро в Коста-Рике, где живет примерно шестьсот человек, находится на побережье Карибского моря. Когда-то местные жители ловили рыбу и валили лес. Но теперь Тортугеро со всех сторон окружен национальными парками и заповедниками. Основой экономики стал туризм. Большинство жителей поселка работает в отелях и пансионах или катает туристов на лодках по каналам и протокам. В Тортугеро не ведут дороги. Добраться туда можно только по воде.

Собственно, для всей Коста-Рики туризм — главная отрасль экономики. А точнее сказать, экотуризм, поскольку на 30 процентах территории страны по закону запрещено новое строительство. В Коста-Рику приезжают, чтобы полюбоваться дождевыми и облачными лесами[19], вулканами и пляжами. Здесь надеются увидеть ягуаров, обезьян, туканов, попугаев и бабочек морфо. Туристы хотят биоразнообразия в двух шагах от комфортабельного отеля.

В Америке много спорят о том, как следует использовать природные богатства. В городе, где я живу, я видела машину с наклейкой: «ЖИВОПИСНЫМИ ПЕЙЗАЖАМИ СЫТ НЕ БУДЕШЬ». Но в Коста-Рике людей кормят именно пейзажи и не менее живописная фауна.

Хороший пример — черепахи. На пляжи близ Тортугеро, чтобы отложить яйца, в больших количествах приплывают представительницы множества исчезающих видов: кожистые и зеленые черепахи, настоящие и ложные каретты. Когда-то жители поселка охотились на черепах ради мяса, а также собирали их яйца. Теперь они же оберегают черепах и проводят ночные экскурсии для туристов. Можно увидеть, как трехсотфунтовая[20] кожистая черепаха роет в песке гнездо. Если вы хотите попасть в Тортугеро в сезон, когда черепахи откладывают яйца, очень рекомендую заранее бронировать места в отелях и пансионах.

Канадец Дэрил Лот девять лет тому назад приехал сюда в качестве нового заведующего биостанцией в заповеднике Барра-дель-Колорадо. Он женился на костариканке и только что открыл в Тортугеро собственный пансион. На коленях у него сидит двухлетняя дочка. Его жена и сын, родившийся девять дней тому назад, тоже дома. В нескольких футах от нас течет река Тортугеро.

Если обойти пансион Дэрила и стоящую рядом церковь справа и пройти мимо магазина, выйдете как раз к «дому бабочек», который попытались организовать в поселке благотворительные организации. Денег хватило на постройку небольшого здания с двором, затянутым со всех сторон проволочной сеткой. В вольере высеяны или высажены кормовые и нектароносные растения.

Предполагается, что на этом пятачке будут порхать представители основных местных видов: морфо, геликониды, парусники. Заплатив несколько долларов, туристы войдут внутрь и увидят чудо: множество бабочек на расстоянии вытянутой руки. Машут крыльями, демонстрируя глазки. Разворачивают хоботки. Кормятся гнилыми фруктами.

В мире — по большей части в Европе и США — существует около пятидесяти подобных «домов бабочек», хотя обычно они имеют более грандиозные размеры. «Дома бабочек» пользуются заслуженной популярностью, поскольку действительно дают посетителям все то, что обещают: возможность рассмотреть мелкие детали, ощущение близости, зрелище летающих цветов. В «доме бабочек» становишься Генри Уолтером Бейтсом. Ты сможешь, подобно Альфреду Уоллесу в момент поимки птицекрыла, испытать «бурный восторг». Сердце бешено стучит, к вискам приливает кровь. Возможно, до самого вечера у тебя даже будет немного болеть голова.

Кроме того, администрация «дома бабочек» в Тортугеро планирует заняться «бабочководством» — начать разводить бабочек с целью продажи куколок, а также организовать скупку куколок у местных «заводчиков». Поскольку бабочки живут недолго, полсотни крупных «домов бабочек» по всему миру, многие из которых находятся при зоопарках и музеях естественной истории, постоянно нуждаются в свежих поступлениях. Тортугеро будет поставлять бабочек конкретному партнеру — «дому бабочек» в зоопарке Торонто, который и выступил одним из спонсоров проекта. Таким образом, по выражению Дэрила, «круг замыкается наилучшим образом».

Существуют также и «ранчо бабочек», хотя администрация «дома бабочек» в Тортугеро не планирует широко применять этот метод. Что он собой представляет? Люди, живущие на границе невозделанных земель, выращивают кормовые и нектароносные растения, чтобы переманить бабочек из их естественного ареала на свой участок. Поскольку люди присматривают за яйцами и гусеницами и защищают их, выживает гораздо больше бабочек, чем в дикой природе. Для владельцев таких ранчо невозделанные земли отныне становятся местом, откуда прилетают деньги, — вольные бабочки, источник дохода.

«Ранчо бабочек» наиболее успешны в Папуа-Новой Гвинее, где власти регулируют как выращивание бабочек, так и деятельность коллекторов. Государству принадлежит монопольное право на скупку бабочек у жителей деревень — причем по довольно высоким ценам. Параллельно принимаются меры для защиты исчезающих видов и видов, которым грозит уничтожение. Ежегодно государство перепродает бабочек коллекционерам, ученым, творческим людям и «домам бабочек». Сейчас на деревенских ранчо налаживается выращивание таких «ходовых» видов, как райский птицекрыл.

Видимо, не случайно на Папуа-Новой Гвинее доселе сохраняются крупные участки девственного дождевого леса, а в местной конституции — единственный прецедент в мире! — насекомые объявлены национальным богатством.

В Кении программа «ранчо бабочек» имеет самое непосредственное отношение к заботам о сохранении ценнейшего заповедника Арабуко-Сококе. Десять лет тому назад 83 процента землевладельцев, чьи угодья примыкают к заповеднику, считали, что как минимум часть леса следует вырубить ради древесины, а освободившиеся земли распахать; более половины из них вообще ратовали за полную вырубку леса. Почти все эти люди были бедными крестьянами. Как и вымирающие животные, они не столько жили, сколько боролись за выживание. Сегодня, когда за куколку платят доллар, эти же фермеры могут заработать на диких парусниках и хараксах фруктоедах гораздо больше, чем на своих манго, кокосах и кешью. Согласно недавнему социологическому опросу, теперь уже только 16 процентов местных жителей хотят, чтобы лес был вырублен.

Возможно, в конце концов «дом бабочек» в Тортугеро сделается чем-то вроде компании «Коста-Рика Энтомоло-джикэл Сэрвэй» (CRES), базирующейся в окрестностях столицы страны — города Сан-Хосе. CRES — крупнейший в Коста-Рике и один из самых крупных в мире экспортеров куколок дневных бабочек. Каждую неделю в среднем 6 тысяч куколок рассылаются покупателям по всему миру — от Будапештского зоопарка до Хьюстонского музея естественной истории. На компанию работают приблизительно шестьдесят «бабочководов». В основном это семьи, живущие в сельской местности близ Сан-Хосе и выращивающие бабочек прямо у себя на дворе. Они, так сказать, пасут чешуекрылых без отрыва от основной деятельности. Бабочководы сдают куколок на центральный приемный пункт. Механизм обработки поступлений отлажен, как часы: работники деловито принимают, сортируют и пакуют товар, сверяясь со списком заказов. Проверяют, каково общее состояние куколок и нет ли у них симптомов грибкового заражения; удостоверяются, правильно ли оформлены таможенные документы. CRES также содержит собственную «ферму бабочек», которую ежегодно посещают тысячи туристов.

У «домов бабочек» специфические требования. Бабочки должны быть яркими и импозантными, а также красиво летать — не биться в окна, не пытаться пробить собой потолок, взмывая в брачном танце. Желательно, если они садятся на листья, а не прячутся под ними. Хорошо также, если они живут не меньше двух-трех недель.

Важно, чтобы виды отличались относительной выносливостью и вдобавок были хорошо исследованы: иначе неизвестно, какие кормовые и нектароносные растения следует высаживать. Лучше, если гусеницы не слишком прожорливы — не объедают за день целый сад, — а куколки хорошо переносят перепады влажности и перевозку.

С учетом всего перечисленного получается, что для экспорта годятся около шестидесяти видов коста-риканских бабочек. «Дома бабочек» платят за куколку от двух до четырех американских долларов. Бабочковод CRES может заработать в среднем пятьсот долларов в месяц — по местным меркам, неплохо. Очень усердный работник зарабатывает впятеро больше.

— К выращиванию бабочек нужно иметь врожденную склонность, — говорит владелец компании Йорис Бринкерхофф. — Просто взять и обучиться этому невозможно. Тут требуется необычайная увлеченность, сильная мотивация, чуткая наблюдательность и трудолюбие. Работать приходится от рассвета до заката. Все время бегаешь — присматриваешь за яйцами, разбираешься с муравьями, высматриваешь паразитов и хищников. Большинство моих бабочководов — самоучки. Это инициативные люди, страстно влюбленные в свое дело.

Бринкерхофф — американец, бывший доброволец «Корпуса мира». Фирму CRES он основал в 1991 году, вдохновленный книгой Э. Шумахера «Малое значит красивое». Шумахер сформулировал несколько принципов «красивого малого бизнеса»: он не должен быть убыточным, он не должен использовать вредные технологии, он не должен быть монотонным и отупляющим.

Проект «дома бабочек» в Тортугеро вполне отвечает этой симпатичной схеме. Дэрил Лот подчеркивает, что предприятие исподволь, ненавязчиво впишется и в жизнь поселка. Он предрекает, что в «доме бабочек» будут работать школьники старших классов — заодно выучат английский, чтобы объясняться с туристами, приобретут деловую хватку, усвоят основы биологии. Дэрил больше озабочен общественной пользой, которую может принести его предприятие, чем его прибыльностью. Он надеется «дать местным жителям чуть больше шансов, чтобы жизнь этих людей не текла по раз и навсегда предписанному руслу, и помочь молодежи чуть-чуть повысить самооценку». Дэрил настроен умеренно оптимистично. После нескольких фальстартов, в том числе недавнего пожара, «дом бабочек» в Тортугеро готов возродиться.

За маленькими детьми следует наблюдать как бы между прочим, чтобы не спугнуть их, не замучить заботой. Нехорошо, если наш пристальный, завороженный взгляд будет замечен. Двухлетняя дочь Дэрила засовывает руку ему за пазуху — характерный для ее возраста фамильярный жест. Грудь уже не является источником молока, но — не важно, материнская или отцовская, — по-прежнему вселяет чувство безопасности. В 2001 году в Тортугеро появилось на свет сорок пять детей. Дэрил рассказывает мне о местной системе образования, о том, как сложно было добиться, чтобы в поселке снова открылась школа старшей ступени, о том, что лишь немногие из выпускников школы имеют возможность продолжать обучение.

Нам пора уходить, но напоследок мне удается взглянуть на новорожденного сына Дэрила. Вслед за Генри Уолтером Бейтсом я пришла к выводу, что «для того чтобы наполнить человеческий разум и сердце, недостаточно одного только созерцания Природы». Именно поэтому я взяла с собой в Коста-Рику свою семнадцатилетнюю дочь. Пока мы с Дэрилом разговариваем, она терпеливо сидит в сторонке: смотрит на мутную, медлительно текущую реку, улыбается какой-то своей тайной мысли, достает альбом, в котором она делает зарисовки цветов. Ее присутствие — один только факт ее существования на свете — умиротворяет.

Из Тортугеро мы возвращаемся на лодке в свое временное жилище — на биостанцию в заповеднике Барра-дель-Колорадо. Условия там спартанские. Нынешний заведующий не устает нам втолковывать: «Отправляясь в туалет, обязательно берите фонарик!» Туалет — отдельно стоящая будка — излюбленное место сбора ямкоголовых гадюк. Это крупные бурые ядовитые змеи, ведущие ночной образ жизни. Они известны тем, что при виде человека не уползают, а атакуют. Точно так же поступает и ядовитая змея бушмейстер.

Когда мы выходим прогуляться, заведующий предупреждает, чтобы мы не задевали ветки деревьев определенных пород — там могут скрываться коралловые аспиды. У этих змей пасть такая маленькая, что они кусают людей преимущественно за кожу между пальцами. В ответ я напоминаю, что куколка одной из бабочек, обитающей в этом дождевом лесу, внешне имитирует голову ямкоголовой змеи: воспроизведены все чешуйки, все ямки, глаза-щелочки. Заведующий ничуть не удивляется. И успокаивает: за год своей работы здесь он был вынужден срочно отправить в больницу всего одного приезжего.

Прогуливаемся мы по колено в воде (в некоторых местах мне чуть ли не по пояс): ближайший канал после дождей разлился, затопив тропу. Это настолько обыденное явление, что тропа отмечена красными флажками, привязанными на уровне глаз к пальмам. Кроны деревьев кружевным балдахином заслоняют небо. В дождевом лесу видно недалеко. Твой взгляд почти все время во что-нибудь да упирается — в данном случае в пальмовые листья, папоротники и черную воду, подернутую рябью. Иногда поскальзываешься, наступив на затопленную ветку.

В эти послеполуденные часы очень жарко и душно. Туча комаров оценивает эффективность репеллента, которым мы наскоро побрызгались перед выходом. На более сухом участке мы останавливаемся посмотреть на колонну бродячих муравьев — могучих воинов, которые бегут, широко раздвинув челюсти. На глазах управляющего эти муравьи как-то прошли маршем через биостанцию. Живая дорога в три фуга шириной пересекла кухню, кабинет и террасу, служащую столовой. Муравьи навели на станции безупречную чистоту — поели всех дохлых жуков, которыми обычно просто-таки завален пол. Но управляющему пришлось пережидать визит на другом берегу канала.

Бродячие муравьи способны пожрать чуть ли не любого, кто не поторопится убраться с их пути. И только гусениц дневной бабочки калиго их колонны обтекают, словно не замечая. Разгадка в том, что шейные железы этих гусениц выделяют особый защитный секрет. На финальных стадиях развития гусеницы калиго — настоящие великанши: длинные, тучные, зловещие на вид. Весят они более половины унции[21]. Из головной капсулы торчат восемь булавовидных рогов. Самая крупная пара рогов залихватски загибается назад, точно у снежного барана. Кормятся эти гусеницы сообща, не пожирая собратьев, — кроткие гиганты бок о бок с малюсенькими новорожденными.

Во взрослом состоянии калиго — самая крупная из коста-риканских бабочек. Размеры ее тела составляют три с половиной дюйма. Немигающие глазки на исподе заднего крыла, возможно, имитируют морду хищника либо, наоборот, провоцируют нападающего ударить именно по ним, а не в более важные части тела.

Посреди этого сумрачного дождевого леса расчищенная поляна вокруг биостанции поражает — такая она просторная и светлая, вся усеянная цветами. Настоящий «дом бабочек». Сколько их тут! Из открытого окна бунгало мы с дочерью можем наблюдать за полетом голубовато-серых калиго, желтых с черным парусников и умниц геликонид, чьи черные крылья кое-где подкрашены оранжевым и красным.

Поживи мы здесь подольше, мы смогли бы составить распорядок дня одной из этих геликонид: «почтальонша» облетает свои цветы с регулярностью утренней доставки газет. Ночью, стараясь не наступить на ямкоголовых гадюк, мы бы отыскали места, где геликониды отдыхают. Могли бы поймать самку и посмотреть, как она выпячивает свои «дубинки-вонючки» — небольшие пахучие железы вблизи гениталий. Поскольку железы девственниц почти не пахнут, Ларри Гилберт предполагает, что этот аромат — антиафродизиак, которым самец при спаривании оделяет самку. Еще один знак «посторонним вход воспрещен».

Но у нас просто не хватило времени. На биостанции много сюрпризов: цветущая орхидея, светящаяся во тьме ночная бабочка, след ягуара. Однако не все сюрпризы столь приятны — например, ноги и спина моей дочери все в комариных укусах.

В 30-е годы XX века Эвелин Чизмэн, увлекавшаяся коллекционированием бабочек, путешествовала по таким отдаленным местам, как Папуа-Новая Гвинея. Местные газеты писали о ее походах несколько неодобрительным тоном: «68-ЛЕТНЯЯ ЖЕНЩИНА БРОДИТ ПО ДЖУНГЛЯМ!» Как призналась леди Чизмэн, однажды она решила прервать экспедицию «из-за досадного инцидента: я обнаружила в чайнике пиявку. В хижинах они практически не попадались, но время от времени мы нечаянно сами проносили в лагерь несколько особей. То была черепашья пиявка, то есть особенно отвратительная на вид — жирная и гладкая. Внезапно я осознала, что лишь идиот может оставаться в месте, где в чайниках плавают пиявки; продолжать экспедицию после этого случая было бы выше человеческих сил».

Натолкнувшись на свою «пиявку в чайнике», мы с дочерью покидаем биостанцию и отправляемся на розыски других бабочек: нимфалид-стеклокрылок[22] в северных горах, риодинид на берегах Тихого океана, ярко-красных Mesenes и крапчато-желтых Agryrogrammanas. А также всех тех бабочек в шахматную клетку, бабочек в спиральных разводах, бабочек с длинными хвостами, чье появление мы приветствуем криками: «Лиловая!» или «Цвета лайма!», поскольку обиходных названий у них нет.

Не буду кривить душой: все это мы желаем увидеть в двух шагах от комфортабельного отеля.

В 1951 году около десятка квакерских семей из США погрузились в свои автомобили, пересекли границу и отправились на поиски страны, где нет обязательной воинской повинности. К тому времени Коста-Рика уже распустила свою армию, а впоследствии один из президентов страны был удостоен Нобелевской премии мира. Без долгих размышлений «Друзья»[23] обосновались в горах Коста-Рики, в поселке Монтеверде, завели там молочные фермы и сыроварни. Но часть своих земельных владений они не стали возделывать, а превратили в заказник. Позднее он стал ядром частного заповедника «Боске нубосо». Это 26 тысяч акров девственного тропического леса, которые часто буквально тонут в низких облаках. Другие частные заповедники, в том числе «Чилдренз Итэрнэл Форест» («Вечный Лес Детей») площадью в 32 тысячи акров, граничат с одним из местных национальных парков, образуя целый неприкосновенный район.

Монтеверде — крупный центр экотуризма. Сегодня некоторые землевладельцы находят дикую природу столь выгодным источником дохода, что отказываются от выращивания кофе и бананов. На бывших плантациях вырастает вторичный дождевой лес, а бывшие плантаторы организуют для туристов экскурсии — как дневные, так и ночные. Мы с дочерью совершили такую «прогулку в сумерках» в составе группы из восьми человек и гида. Мы все время натыкалась на такие же экскурсионные группы. Освещая себе путь фонариками, туристы наведываются в одни и те же колонии летучих мышей и гнезда муравьев-листорезов, высматривают почти ручных носух, цепкохвостых дикобразов, древесных лягушек, спящих птиц и дневных бабочек.

Наш гид считает, что обязан подавать нам пример благоговейного отношения к природе.

— Обратите внимание, как меняется мой голос, — шепчет он, — когда я нахожусь в лесу.

Позднее, когда нам так и не удалось повидать цепкохвостого дикобраза, он напоминает нам, что жизнь непредсказуема. Эту мысль он выразил так: «Жизнь — это экскурсия».

«Прогулка в сумерках» обошлась мне в 14 долларов. За вход в облачный лес Монтеверде берут 12 долларов, доплата за экскурсию — 15 долларов с человека. В другом частном заповеднике можно совершить «Прогулку в небесах» — по череде висячих мостов над пологом леса — и «Полет в небесах»: надев страховочный пояс, экскурсанты несутся над лесом на тарзанке. Если вы решите доставить себе оба удовольствия, вам придется заплатить 45 долларов. Вход в заповедник Санта-Элена — 12 долларов (доходы идут на финансирование местной школы старшей ступени), прогулка по тропе в «Вечном Лесу Детей» — 7 долларов. Столько же стоит билет в великолепный «дом бабочек», который держит биолог-американец.

Разумеется, в каждом национальном парке, в каждом заповеднике, в каждом «доме бабочек» имеется сувенирный магазин.

С облачными лесами ассоциируются определенные виды бабочек. Повсеместно я вижу нимфалид-стеклокрылок. Их крылья, более дюйма в размахе, похожи на стеклышки в коричневой оправе. Летают эти бабочки низко, на уровне глаз человека, — так сказать, в самой толще растительного полога. Возникают словно из ниоткуда и тут же пропадают, как по волшебству. Самцы, посещая синие астры, извлекают из них химические вещества, которые служат феромоном для привлечения самок. Самки передвигаются в воздухе скачками — материализовалась, пропала, снова появилась. Вдруг исчезают на самом видном месте, пронизанные солнцем. Откладывают яйца.

В Коста-Рике куколки стеклокрылок называют espqitos — маленькие зеркала. В облачном лесу Монтеверде моя дочь приподнимает лист, и нашему взору предстают полдюжины ярких хризалид, которые практически приплясывают: внутри бьется жизнь. Мы не смогли сдержаться — в один голос восторженно заахали.

Нас, как сорок, тянет ко всему блестящему. Как нам хотелось утащить этих куколок домой, в свое гнездо!

В этом дождевом лесу деревья — точно новогодние елки, украшенные сверх всякой меры. Они увешаны другими растениями — орхидеями, папоротниками, бесчисленными лианами. С деревьев каплет дождевая вода и сыплется мох. Блеск листьев. Ослепительные пятна света. Кляксы тени. Гусеницы и куколки играют здесь в ту же самую игру, что и везде: прячься прямо на виду, носи маскарадный костюм.

Гусеницы одной черно-оранжевой бабочки прикидываются замшелыми сучками, меж тем как другие, более отважные виды выдают себя за обыкновенный мох или гниющую листву. Некоторые гусеницы создают валы из экскрементов — укладывают свои отходы жизнедеятельности так, чтобы сбить с толку хищных муравьев, которые не любят ходить по тонким стеблям и листьям. Многих гусениц выручает защитная окраска: снизу их тела бледные, что позволяет им сливаться с фоном.

Лишь немногие сознательно привлекают к себе внимание, ощетинив черные шипы. Эти шипы отпугивают хищных насекомых, а также всякое млекопитающее или ящерицу, которым приходилось сталкиваться с высокотоксичными гусеницами ночных бабочек. (Известно, что белоносые мартышки не трогают даже слегка опушенных гусениц, а обезьяны саймири замысловатым способом удаляют у них шипы.)

Тропа приводит нас в место, откуда открывается панорама девственного дождевого леса. Мы видим кроны деревьев сверху. Подо мной на горном склоне — бальзамины всех оттенков розового, красные с желтым треугольные прицветники геликоний, белые каллы, страстоцветы, а также синие астры, так притягивающие самцов стеклокрылок. Вот мелькнула лиловая шейка или зеленая грудка — это колибри пьют нектар. Время от времени вилоклювая бородатка — не зря эту птичку называют «скрипучей калиткой» — издает свой тревожный крик, точно по железу скребут. Крохотный морфо отрывается от небосвода.

Вот он — товар под названием «природа». Эти девственные просторы остаются нетронутыми лишь благодаря сознательному решению человека. По сравнению с другими странами Центральной Америки, в Коста-Рике самая большая доля заповедных земель — но и самые высокие темпы вырубки лесов. Все это бизнес: вопрос лишь за тем, что именно ты продаешь, что покупаешь и сколько готов платить.

Присутствие квакеров в Монтеверде ощутимо и сегодня. Им принадлежат несколько отелей и ресторанов, а также сыроварня. Они содержат альтернативную среднюю школу. По средам и субботам в квакерском Доме Собраний проводится молчаливое молитвенное собрание. Поскольку я сама принадлежу к квакерам, то с удовольствием предвкушала, как буду в нем участвовать. Собрание начинается в десять утра. Пятнадцать человек — мужчины, женщины, дети — входят в деревянный дом, усаживаются на скамьях, составленных в круг, и поют традиционные песни. В десять тридцать воцаряется тишина. Дети удаляются в отдельное помещение, где проходит что-то наподобие занятий воскресной школы. Приходят еще взрослые, садятся. Никто не говорит ни слова.

Собрания квакеров, которые я посещаю у себя в Силвер-сити, штат Нью-Мексико, также предполагают молчаливое поклонение Господу. По обычаю, «Друзья» усаживаются и ждут, пока случится что-нибудь хорошее, пока Господь или то, что мы называем Светом, не заявит каким-то образом о своем Присутствии. И все: никаких проповедей или обрядов. Члены конгрегации встают и обращаются к собравшимся только в том случае, если чувствуют, что Свет побуждает их заговорить. По большей части на собрании царит молчание. По большей части мы сидим и ждем.

Мысли перескакивают с одного предмета на другой. Я начинаю размышлять о Деловом собрании — я на него не пойду, но оно непременно последует за молитвенным. Поскольку в общинах квакеров нет руководителей, получающих зарплату, решение организационных вопросов у нас возложено в основном на комитеты. Деловые собрания бывают несколько занудными, хотя они, по идее, тоже являются формой молитвы. Ожидание Света и рутинные вопросы, о которых идет речь на таких собраниях, — теоретически одно и то же дело, и всем нам полагается помнить об этом. Однако отчеты комитетов часто бывают уж очень пространными, а споры по мелочам так затягиваются, что все мы готовы повскакать на свои деревянные стулья и завыть в голос.

Пожалуй, у будней квакерской общины и деятельности предпринимателей, извлекающих выгоду из живой природы, есть нечто общее.

Жизнь — это экскурсия.

В США бизнес на бабочках делают еще и таким образом. Существуют специальные фермы, где для праздников выращиваются монархи: клиенты приобретают их, чтобы выпустить на свадьбе или другой торжественной церемонии. За 65 долларов плюс 25 за доставку в течение 12 часов я могу приобрести дюжину готовых к вылету монархов.

Школы и другие образовательно-воспитательные учреждения могут приобрести на этих же фермах специальные учебные комплекты. Школьный класс получает в свое распоряжение горстку гусениц репейницы, а также запас корма — пусть дети наблюдают, как гусеницы едят, растут, линяют, окукливаются и превращаются в бабочек.

Вопрос, позволительно ли выпускать таких бабочек на волю, вызывает немало споров. У большинства ученых перспектива скрещивания репейниц из Калифорнии с репейницами из Айовы не вызывает ничего, кроме ужаса. Их беспокоят возможные эпидемии и неестественное смешение популяций. С их точки зрения выпускать бабочек на свадьбах — значит загрязнять окружающую среду. Вдобавок эта практика кажется ученым безвкусной.

Владельцы ферм бабочек в свое оправдание уверяют, что принимают предосторожности против болезней. Опасение, что горстка выпущенных бабочек может повлиять на дикие популяции, они находят абсолютно необоснованным. По их словам, разведение бабочек — общественно полезный бизнес. Он дарит людям радость, помогает учителям преподавать, а детям — учиться.

На данный момент федеральное законодательство США разрешает перевозить через границы штатов — но исключительно в пределах естественного ареала — бабочек девяти видов. Назовем самые популярные: монархи, репейницы, ванессы виргинские и адмиралы.

В 2001 году одна только ферма поставила клиентам 82 тысячи взрослых особей и хризалид монарха по цене в 3 доллара 50 центов за хризалиду или 95 долларов за дюжину бабочек. 36 тысяч этих монархов были выпущены на свадьбах.

Вплоть до самого последнего момента на земле Коста-Рики, даже в шлюзе с ковровым покрытием, по которому мы идем на самолет, я высматриваю бабочку «восемьдесят восемь». Своим именем она обязана двум цифрам, четко — буро-оранжевым по белому — выписанным на исподе ее крыльев. Бабочке «восемьдесят восемь», встречающейся даже на таком «далеком севере», как юг Техаса, свойственна антропофилия: она влетает в человеческие жилища, ее привлекают волосы и одежда людей. Родственные виды носят на крыльях другие цифры — 69, 68, 89, а также декоративные кружочки и полоски в желтых, красных, синих, сине-зеленых и оранжевых тонах.

Филип Девриз отмечает, что бабочек этой группы видов часто помещают в застекленные рамки и вешают на стены, точно картины, либо заливают пластмассой, чтобы получились подставки для стаканов, салфетки и тарелки.

Если, прочитав эту фразу, вы поежились, вспомните, что люди с незапамятных пор питают слабость к украшениям из «природных материалов», будь то перья в волосах или перламутровые пуговицы.

В Коста-Рике считается: человеку, в чей дом залетела бабочка «восемьдесят восемь» или «восемьдесят девять», в будущем необыкновенно повезет. Самое лучшее в этой ситуации — тут же сбегать и купить лотерейный билет.