Книга: Счастливый клевер человечества: Всеобщая история открытий, технологий, конкуренции и богатства

Россия – житница Европы?

Россия – житница Европы?

Посмотрим теперь, как сельскохозяйственная революция повлияла на развитие нашей страны. Для этого прежде всего обратимся к статистике уже известного нам Энгаса Мэддисона. Сравнив Россию и США, можно заметить, что стартовали они тогда в очень сходных условиях. На рис. 11 показан рост ВВП на душу населения с 1500 по 1900 г. Видно, что и Европа, и США в этот период существенно ускорились относительно других стран.

Значительное увеличение разрыва историки связывают исключительно с сельскохозяйственной и промышленной революциями. Например, если разница в благосостоянии в 1820 г. (конец наполеоновских войн) между Россией и США составляла примерно $600 (или в два раза), то к известному рубежу – 1913 г. – разрыв уже был более чем трехкратным и составлял порядка $2800 в год на душу населения.

Почему же состояние сельского хозяйства в России на рубеже XIX и XX вв. не изменилось так, как это случилось в США? Ведь Россию было принято тогда называть житницей Европы (с позиции начала XXI в. она была «зерновой сверхдержавой»). Специалисты по экономической истории России называют множество причин, обусловивших слабое развитие сельского хозяйства страны в XIX в. Мы сошлемся здесь на суждения В. А. Кокорева (1817–1889)[227], крупного русского предпринимателя, сыгравшего значительную роль в развитии промышленности и торговли. В 1857 г. на рождественском банкете в Московском купеческом собрании он говорил о необходимости отмены крепостного права в России[228]. По его мнению, только оставшись без дармовой крестьянской силы, дворяне начнут закупать новую сельскохозяйственную технику, а освободившиеся мужики пополнят скудный российский рынок фабричных рабочих.

В 1861 г. в России была проведена реформа, отменившая крепостное право. Однако условия экономической жизни были таковы, что этот необходимый шаг не мог «автоматически» воплотиться в ожидаемый результат. Кокорев проанализировал экономические события того времени в своей книге «Экономические провалы» (Кокорев, 2005), написанной в 1887 г. В частности, он писал: «В 1868 г. появились земельные банки с самыми угнетательными для земледелия уставами. Появление этих банков было чуждо начинаниям со стороны правительства; оно возникло из корыстных видов учредителей банков. Приниженные, угнетенные и придушенные семилетним безденежьем, помещики протянули руки за пособием в эти банки (которые народ назвал "мышеловками") и обязались платить такие проценты, каких сельские доходы от овса, сена и т. п. никогда не могут дать». Автор емко характеризует ситуацию как экономический провал, в результате которого многие помещики были вынуждены бросить свои родовые усадьбы, обрекая семьи на скитания в поисках лучшей жизни. «Вдобавок к этим бедствиям, с введением акцизной системы, явилось право безграничного увеличения кабаков, отчего в последние 25 лет более двух миллионов крестьян пропили все принадлежности своего хозяйства и остались без лошадей и коров, – пишет он. – Подтверждением этой горькой истины служат подворные описи, сделанные в некоторых губерниях и обнаружившие, что в лучших уездах Рязанской губернии у 1/6 части населения не оказалось ни скота, ни молока для детей».

Однако низкий уровень развития сельского хозяйства в России XIX в. был обусловлен не только социальными проблемами. Была и другая, не менее важная причина. Чтобы разобраться с этим вопросом, обратимся к книге С.С. Бехтеева[229]. Так, он пишет, что по состоянию на 1892 г. в России под паром находилось 39 % сельскохозяйственных угодий против 2 % в Великобритании, 1,5 % – в Голландии и 22 % – в Алжире (Бехтеев, 1902–1911) (см. табл. 6 и 7).

Получается, что в то время, когда в странах Европы уже активно использовали четырехпольный севооборот, русские помещики пренебрегали этой практикой[230]. Интенсивное земледелие, распространившееся на Западе, требовало поддержания высокого плодородия почвы и, соответственно, внесения достаточного количества удобрений. Но в России не было не только культуры использования удобрений, но и практически не было самого их производства. Образовался порочный круг: при том мизерном объеме органических и минеральных удобрений, которым располагало российское крестьянство, европейские технологии возделывания пашни уже не были эффективными.

В России вопрос развития аграрного производства и культуры земледелия всегда стоял очень остро. Реальный интерес к коммерциализации результатов аграрных инноваций возник лишь в СССР с началом кампании в 80-х гг. прошлого века по внедрению в агропроизводство хозрасчета. Тогда попытки отыскать истинного «крестьянина» среди колхозников и рабочих совхозов закончились неудачно, а крестьянин вновь оказался в фокусе общественного интереса лишь в начале 1990-х гг. в связи с началом «фермеризации» всей страны. Именно в это время прежде табуированная тема предков – рачительных хозяев земли – окончательно стала социально привлекательной. Но при этом самым сложным остался вопрос о том, как, собственно, внедрять инновации в сельском хозяйстве России?

В советские времена максима Карла Маркса о необходимости достижения «концентрации капитала» на определенной площади была незыблема. Инновационность признавалась лишь как необходимость наращивания затрат материальных и человеческих ресурсов на единицу земельной площади. Но «механическая» концентрация ресурсов сама по себе не способна обеспечить развитие инноваций! Реальные инновации призваны обеспечить качество технологий по уходу за почвой, поскольку плодородие земель не находится в прямой линейной зависимости от степени концентрации только средств производства.

Это, кстати, хорошо понимали первые русские экономисты. Сергей Николаевич Булгаков, например, исследовав эволюцию сельского хозяйства в западных странах, пришел к выводу, что отрасль очень специфична и отличается от промышленности. Сравнив результативность мелких крестьянских хозяйств в Европе, он увидел, что их производительность превосходит показатели более крупных компаний.

Практика советской системы хозяйствования на земле полностью подтвердила его мысль и оставила проблемы в наследство России. Так, только в 2006–2010 гг. в сельском хозяйстве заключено 29 соглашений по закупке заграничных технологий на сумму около 7,9 млрд рублей и всего одно соглашение на продажу на сумму 4,9 млн рублей[231]. Хотя сами институты Российской сельскохозяйственной академии по-прежнему продают значительный объем научно-технической продукции[232]. Существующая система опытных хозяйств пока не может обеспечить притока инвестиций частных компаний в аграрное дело.

По указанным причинам урожайность основных зерновых культур, таких как рожь, пшеница и овес, в странах Европы и в Америке оказалась многократно выше, чем в России (табл. 8). На европейском зерновом рынке Россия продолжала занимать заметные позиции исключительно благодаря обширности своих сельскохозяйственных угодий и суровой эксплуатации крестьян.

Но главная причина заключалась, конечно же, в отличии всей организации сельскохозяйственного производства в дореволюционной России от стран Европы, а также от США. Отличие это проявляется в отношении государства и общества к вопросам образования, поддержания на должном уровне научных исследований, к распространению среди населения знаний и полезной информации. В своей книге С. С. Бехтеев пишет, что в России на рубеже столетий было всего шесть специализированных учебных заведений, которые готовили агрономов и зоотехников лишь в течение года. В США подобных учебных заведений было 65, причем срок обучения в них составлял от 4 до 5 лет.

Сравнение сельскохозяйственных бюджетов 1900 г. России и Америки еще выразительнее подчеркивает эту разницу. Российский бюджет вообще не предусматривал расходов на научно-исследовательскую деятельность и содержание лабораторий (табл. 9). На финансирование сельскохозяйственных станций по освоению прогрессивных методов ведения хозяйства выделялось 100 000 рублей – в 16,8 раза меньше, чем в США. Метеослужба, столь важная для рационального ведения хозяйства, должна была обходиться в 100 раз «дешевле» по сравнению с Америкой.

Сравнение в таблице 10, составленной по книге «Хозяйственные итоги истекшего сорокапятилетия» С. С. Бехтеева, явно не в пользу России.

Ситуация осложнилась введением с российской стороны высоких пошлин. Европейцы пытались договориться с Россией об их отмене, но безрезультатно. В итоге они ввели свои пошлины, что тут же привело к снижению доходов от падения экспорта и увеличению расходов на импорт промышленных товаров практически в два раза. Эти события привели к полной смене направлений экспортных потоков зерна. И Россия менее чем за 10 лет потеряла свои основные экспортные рынки – Германию и Великобританию, уступив место Соединенным Штатам (рис. 12).

Однако все это было тогда. А что же сегодня? Похоже, что отставание лишь усилилось. С 2000 по 2010 г. более чем 40 млн га некогда обрабатываемых пахотных угодий в России фактически деградировали. Это означает, что посевная площадь в России сократилась на 35 %. Вовлечение этих земель в севооборот теперь потребует больше вложений, чем увеличение в 1,5–2,0 раза производства сельхозпродукции на оставшихся в обработке 80 млн га пахотных земель (Буздалов, 2013, с. 141–152).

Таким образом, традиционный экстенсивный путь развития сельского хозяйства просто невыгоден РФ. Доктрина же продовольственной безопасности страны, принятая в 2009 г., либо вновь содержит неверный посыл[233], либо основана на неизвестных технологиях. Во всем мире при насыщении агропродовольственного рынка применяют меры и стимулы по сокращению посевных площадей. Выход – только в интенсивности!

А это означает внедрение инноваций в виде четких научных основ, оптимизации (а не раздувания) размеров материальных ресурсов в расчете на единицу земельных угодий[234] и их структурную сбалансированность. Такие новые технологии уже появились – технологии без пахоты, или no-till. Они позволяют сохранить влагу в почве за счет мульчи, снизить нагрузку на технику и устранить лишние операции, но требуют новой дорогостоящей техники, которая способна врезать в землю семена сквозь дерн и сорняки. Эти технологии очень популярны как раз в странах, где государство не поддерживает сельское хозяйство.

Попытки же активной протекционистской аграрной политики без реальных инноваций в сельскохозяйственной отрасли снова толкают нас на «особый русский путь», который мы уже проходили. Прошлая история с зерном закончилась для России плачевно.

Предельно понятна и другая аналогия, которую мы можем здесь провести. Пытаясь вырастить счастливый клевер на нашей земле, мы зависим сегодня от экспорта нефти и газа так же, как и царская Россия 100 лет назад зависела от экспорта зерна[235]. А значит, мы столь же уязвимы.

Конечно, мы вряд ли согласимся с П. Я. Чаадаевым в том, что российский народ не является частью человечества, но то, что порой мы любим давать миру уроки, которые сами не хотим усвоить, – бесспорно.

Итак, реформация церкви и огораживания изменили английское общество – превратили большое количество крестьян в наемных работников, труд которых стоил недорого, – многие считали, что Англия не способна прокормить такое количество людей. Но утверждение в стране институтов права, ограничение королевской власти, а также разделение властей усилило стабильность общества. В какой-то момент для власти стало выгодным обменивать права собственности на доход. Кроме того, «норфолкская» четырехпольная система севооборота и плуг изменили содержание крестьянского труда настолько, что Англия стала активно экспортировать свою продукцию, прежде всего шерсть и текстиль. Продажа излишков продукции создала капитал, который инвестировали в новые сферы – мануфактуры, пивоварни, мельницы. Возник живейший интерес к получению новых знаний и волне научных экспериментов, учреждение институтов по изучению сельского хозяйства. Стабильные поступления от экспорта раскрыли потенциал для дальнейшего увеличения производства.

В России помещики пропустили технологическую волну, под паром находилось 39 % земель, а в Великобритании только 2 %, в США – 2–5 %. Производительность по зерну (пшенице) в России была ниже в два раза, а по корму для крупного рогатого скота на порядок. В нашей стране реализовать интенсивное земледелие не удалось ни при царской власти, ни при СССР, хотя причины были разные: отсутствие удобрений и аграрной политики до революции, показуха и незаинтересованность работников – отлученного от земли зажиточного хозяйственного крестьянства – в советское время.

В результате сложившаяся в царской России система оказалась очень уязвимой, и за пять лет наша страна уступила США свои экспортные рынки пшеницы в Европе. Такая история может повториться вновь с нефтью или другими ресурсами.