Книга: Хозяйство и общество. Очерки понимающей социологии. Tом II Общности

§ 5. Отношение к военному и хозяйственному устройству. «Брачное имущественное право» и наследственное право

§ 5. Отношение к военному и хозяйственному устройству. «Брачное имущественное право» и наследственное право

К сожалению, отношения рода, деревни, Марковой общности с политическими структурами все еще принадлежат к самым темным и малоизученным областям этнографии и истории хозяйства. До сих пор эти отношения не были объяснены до конца по отношению ни к примитивному состоянию ныне культурных народов, ни к так называемым естественным народам, ни даже — несмотря на работы Л. Г. Моргана51 — к индейцам. Соседская общность деревни может в отдельных случаях возникать из расщепления домашней общности в процессе наследования. Во времена перехода от кочевой жизни к оседлому земледелию распределение наделов может соответствовать структуре родов, ибо она учитывается в структуре войска, так что в результате межевания (маркирования) деревня оказывается родовым владением. Именно так, похоже, нередко происходило в германской древности, ибо источники genialogiae52 говорят о владельцах Марковых угодий даже в случаях, где не имеется в виду захват земли дворянскими семьями и приближенными. Но вряд ли это было правилом. Военные союзы («сотни» и «тысячи»), которые из личного войска превращались в региональные союзы, состояли с родами, а те, в свою очередь, с Марковыми общностями, насколько известно, в неоднозначных отношениях.

В общем, можно сказать, что земля рассматривалась 1) как место приложения труда прежде всего. В этом случае, поскольку возделывание земли основано преимущественно на женском труде, в отношениях между родами доходы с земли и земельное владение записывались за женщинами. Поэтому отец не мог передать своим детям землю, она наследовалась через дом и род матери, а от отца доставались только военное снаряжение, оружие, лошади и орудия мужского ремесленного труда. В чистом виде этот случай встречается редко. Кроме того, земля воспринималась 2) как завоеванная оружием мужская собственность, в которой безоружным, а особенно женщинам, не положено ни пяди. Тогда локальный политический союз отца мог быть заинтересован в сохранении за собой сыновей как будущих воинов, которые по вступлении в отцовскую военную общность наследовали землю от отца, а от матери к ним переходило только движимое имущество. Земля также считалась 3) обретенным в результате совместного мужского труда по раскорчевке и расчистке почв достоянием соседского союза деревни или маркового товарищества, которые, конечно, не могли допустить, чтобы земля по наследству перешла детям тех, кто не исполнял усердно и в течение длительного времени свой долг перед общностью. Взаимодействие этих и, в зависимости от обстоятельств, еще более запутанных факторов приводило к самым разным результатам. Но при этом 4) нельзя — как это могло бы показаться естественным на основе сказанного выше — считать, что преимущественно военный характер общности уже однозначно предполагает власть отцовского дома и чисто отцовско-правовое (т. е. агнатическое, происходящее по мужской линии) приписывание в отношении родства и имущества. На самом деле это целиком зависит от типа военной организации. Если она ведет к долгосрочному объединению всех годных к военной службе возрастов в особую общность по типу казармы или офицерского клуба (как это в чистом типе представляют описанный Шурцем мужской дом и спартанские сисситии), то легко может произойти — и часто действительно происходит — отделение мужчины от семейной общности, которая по этой причине конституируется как материнская группа, в результате чего либо дети и доход начинают записываться за домом матери, либо возникает относительно самостоятельное положение матери семейства, как это было в Спарте. Авторитет лишенных дома мужчин оказывается под угрозой, и их реакция состоит в изобретении основанных на суевериях средств запугивания и ограбления женщин (например, периодическое явление Дук-Дука). Если, наоборот, члены военной касты рассредоточены по земле в качестве феодалов, то почти исключительно господствует стремление к патриархальной и одновременно агнатической структуре дома и рода. У больших народов, формировавших империи на Дальнем Востоке и в Индии, как и в Передней Азии, Средиземноморье (не исключая, как это часто бывает, египтян) и на севере Европы, господствует отцовская линия и (исключая египтян) только агнатическое приписывание родства и имущества. Это происходит главным образом потому, что создание крупного политического образования в длительной перспективе нелегко осуществить при помощи тесно сплоченной монополистической общности совместно живущих воинов (типа мужского дома); наоборот, в условиях натурального хозяйства такое образование обычно требует подчинения территорий по патримониальному и феодальному типу, даже если исходной точкой становится, как в Античности, тесная общность воинов. Развитие землевладения с его управленческим аппаратом естественным образом начинается в домашней общности, организуемой как аппарат господства под руководством господина — отца, и, следовательно, везде связано с отцовской властью. Соответственно, нет серьезных примеров, которые подтверждали бы, что такому главенству отцовского права у этих народов когда?то предшествовало другое положение, вообще давшее начало формированию права в области семейных отношений. Особенно бесполезной конструкцией выглядит гипотеза о всеобщем господстве когда?то брака по материнскому праву, смешивающая совершенно разнородные вещи: с одной стороны, элементарное отсутствие правового регулирования отношений с детьми вкупе с естественной близостью ребенка к матери, которая его кормит и воспитывает, а с другой — правовое состояние, которое только и может быть названо материнским правом. Точно так же, естественно, является ошибочным и представление о том, что на пути от «изначальной» универсальной материнской линии к торжеству отцовского права лежит универсальная же промежуточная ступень — брак умыканием, или кража женщин. В соответствии с господствовавшим правом женщину из чужого дома можно было приобрести только путем обмена или покупки. Кража женщины вела к войне и мести. Женщина как трофей, конечно, украшает героя так же, как и скальп врага, поэтому свадебный ритуал часто строится на похищении невесты, но на самом деле кража женщин никогда не представляла собой этап исторического развития права.

Формирование внутренней структуры имущественного права в домашней общности у народов, образующих империи, заключается в соответствии со сказанным в постоянном ослаблении безграничной отцовской власти. Одним из следствий этой первоначальной безграничности было как раз отсутствие деления детей на законных и незаконных, позволявшее хозяину дома произвольно признавать или не признавать ребенка своим и сохранявшееся как пережиток еще в средневековом нордическом праве. Ситуация окончательно изменилась с возникновением политических и экономических общностей, которые связывали членство в своем союзе с происхождением от законных связей, т. е. от долгосрочных связей с женщинами своего круга. Важнейший этап становления этого принципа — разделение детей на законных и незаконных и наследственно-правовая защита первых — был в основном достигнут, когда в имущих или сословно привилегированных слоях в результате отхода от оценки женщины только как рабочей силы возникла тенденция обеспечения правового статуса проданных в брак дочерей, прежде всего их детей, посредством контракта, защищавшего их от прежнего произвола покупателя: имущество женщины теперь должно было наследоваться ее детьми от этого брака, и только ими. Движущая сила здесь — не потребность мужчины, а потребность женщины в признании «законности» ее детей. В соответствии с ростом требований к стилю жизни и — благодаря этому — стоимости достойного домохозяйства семья все обильнее снабжает приданым продаваемую в брак девушку, которая теперь уже не рабочая сила, а предмет роскоши. Приданое, с одной стороны, представляет собой полагающуюся ей долю из имущества ее домашней общности (это особенно четко видно в древневосточном и древнеэллинском праве), а с другой — дает ей материальное преимущество по отношению к мужчине-покупателю, ограничивая традиционный произвол последнего, ибо, если он прогонит жену, приданое должно быть возвращено. В весьма разной степени и необязательно в форме собственно правовых актов эта цель постепенно оказывается достигнутой, иногда настолько полно, что лишь брак с приданым (в Египте ???????? ?????53) считается полноценным браком. В дальнейшее развитие имущественного права супругов мы здесь входить не будем. Решающий поворот обычно происходит там, где военная оценка земли как завоеванного оружием блага или как основы содержания экономически способного к военной службе (т. е. обеспечивающего себя экипировкой) индивида уступает место (особенно в городских условиях) преимущественно хозяйственной оценке, параллельно чему женщины получают право наследовать землю. В зависимости от того, базируется ли жизнь семьи, скорее, на общем доходе или, наоборот, скорее, на ренте с унаследованного владения, в разных формах вырабатывается компромисс между соответствующими интересами мужа и интересами жены и ее рода.

В первом из этих случаев в западном Средневековье часто использовалась форма общности имущества, в последнем — общности управления (муж управляет и пользуется имуществом жены), тогда как в феодальных слоях стремление не выпустить земельные владения из рук семьи породило — в типичном виде в Англии — так называемый витумный брак (обеспечение вдовы рентой с землевладения). В остальном же играют роль самые разнообразные факторы. Римская и английская аристократии обнаруживают некоторое сходство в своих социальных обстоятельствах. Но в римской Античности благодаря существованию расторгаемого в любой момент «свободного» брака возникла полная хозяйственная и личная эмансипация замужней женщины, купленная ценой полной необеспеченности ее как вдовы и полной бесправности как матери в силу безграничной власти отца над ее детьми, тогда как в Англии замужняя женщина пребывала в экономическом и личном coverture54, что, однако, целиком уничтожало ее как правовую личность, и это в условиях почти полной нерасторжимости с ее стороны феодального витумного брака. Различия могли быть обусловлены более городским характером римской знати и влиянием христианских патриархальных взглядов на брак в Англии. Продолжавшему существовать феодальному брачному праву Англии и мелкобуржуазному, мотивированному милитаристскими интересами благодаря личному влиянию его создателя брачному праву Франции (входящему в Code Napol?on55) противостояли правовые системы бюрократических стран (Австрии и особенно России), в значительной мере сгладившие дифференциации по полу в имущественном праве супругов, причем это сглаживание дальше всего заходило там, где сильнее подавлялся милитаризм руководящих классов. В остальном же имущественная структура брака в условиях развитого товарного обмена была сильно обусловлена потребностью в защите кредиторов. Крайне пестрые отдельные результаты этих влияний к нашей теме не относятся.

Возникший в интересах женщины законный брак при этом вовсе не обязательно сразу приводит к господству моногамии. Жена, обладающая привилегией в смысле наследственного права своих детей, может (как это происходило на Востоке, в Египте и большинстве азиатских культур) быть просто «главной женой» наряду с другими женами. Само собой разумеется, и в такой форме («полуполигамии») полигамия есть привилегия имущих, ибо владение многими женщинами, выгодное в земледелии, где преобладает женский труд, особенно в ткачестве (что отмечено уже в Талмуде), и считающееся у кафрских вождей удачным вложением капитала, все же предполагает наличие у мужчины средств на покупку этих женщин. В отношениях, где преобладает мужской труд, и в социальных слоях, где женщины предаются занятию, считающемуся недостойным свободного человека, только как любительницы либо из потребности в роскоши, дороговизна полигамии сама по себе делает ее невозможной для людей среднего достатка. Моногамия как институт была введена сначала у эллинов (но в княжеских слоях даже в период диадохов была еще неустойчивой) и у римлян в эпоху перехода к господству городского патрициата, формам домохозяйства которого она соответствовала. Затем христианство с его аскетизмом возвело моногамию в абсолютную норму, первоначально в противоположность всем остальным религиям. Полигамия удержалась именно там, где строго патриархальная структура политической власти способствовала еще и сохранению произвола хозяина дома.

С точки зрения развития домашней общности как таковой появление брака с приданым стало важным в двух отношениях. Во-первых, законные дети как претенденты на отцовское состояние были отделены от детей наложниц. Во-вторых и в особенности, появление зависящего от богатства семьи невесты приданого естественным образом вело к дифференциации экономического положения мужчин. Внесенное приданое, хотя формально (именно так в римском праве) просто поступает в распоряжение хозяина дома, материально же обычно как бы перечисляется на «особый счет» мужа. Таким образом, в отношения членов общности вторгается расчет.

Тенденция разложения домашней общности уже на этой стадии обычно поддерживается и другими экономическими факторами. Истоки экономически обусловленного ослабления недифференцированного коммунизма лежат в глубокой древности, настолько глубокой, что полный коммунизм исторически существовал, возможно, лишь в редких пограничных случаях. В отношении потребительских товаров, представляющих собой артефакты (инструменты, оружие, одежда, украшения и т. д.), существовал принцип, согласно которому производитель сам или преимущественно сам распоряжался ими как продуктами собственного индивидуального труда, и после его смерти они переходили необязательно общности, а конкретным индивидам, коим предназначались в пользование (например, рыцарский конь и меч, в Средние века — Heergew?te56, Gerade57 и др.). Эти первые формы индивидуального наследственного права даже в рамках авторитарного домашнего коммунизма возникли очень рано; они сводятся, вероятно, к ситуациям, предшествующим самой домашней общности, и распространены везде, где имелось индивидуальное изготовление орудий. Что касается, например, оружия, то, возможно, подобное развитие обусловлено заинтересованностью военных властей в экипировании годных к службе.