Книга: Следопыты в стране анималькулей

Загадка анималькулей, или человек в тыкве

<<< Назад
Вперед >>>

Загадка анималькулей, или человек в тыкве

Каменные стены мрачного каземата. Массивные своды, сложенные из многопудовых серых камней. В небольшое окошечко, пробитое под самым потолком, льется слабый свет и вырывает из полумрака чучело ушастого филина с распростертыми крыльями.

Мы вновь в средних веках, в лаборатории алхимика. Чего только здесь нет! Чучела и кости животных, образцы металлов и минералов, бесконечное количество бутылей с какими-то пахучими жидкостями.

Два помощника, обливаясь потом, раздувают кожаными мехами огонь в горне, и чадное пламя бросает на закопченные стены колеблющиеся кровавые отблески.

Сам алхимик тоже здесь. Плотный человек с мясистым носом, маленькими глазками и застывшим на лице выражением полного безразличия, что-то усердно пишет. Это Теофраст Парацельс, городской врач и профессор высшей школы города Базеля в Швейцарии.

Врачи того времени мало что знали о строении и работе органов человеческого тела и еще совсем ничего не знали о причинах болезней. Но Парацельс все же сумел составить какие-то снадобья, которые создали ему славу великого целителя. Однако не это было для него главным. Как и другие алхимики, Парацельс посвятил свою жизнь погоне за призраками.

Алхимики были уверены, что в мире должны существовать два чудодейственных вещества. Первое они называли «философским камнем» и считали, что оно должно облагораживать металлы, например — превращать железо в золото. Второе называлось «эликсиром жизни» и должно было излечивать от всех болезней и даже удлинять человеческую жизнь.

«Надо только найти эти вещества, — говорили алхимики, — и человек сразу получит несметные груды золота, болезни исчезнут, а жизнь человека будет радостной и долгой».

Конечно, таких веществ в природе нет. И все же многие поколения алхимиков в течение пятнадцати веков занимались бесплодными поисками. Пытаясь найти вещества с волшебными свойствами, алхимики производили огромное количество опытов. Они сплавляли, обжигали, растворяли и смешивали все, что плавилось, горело и переходило в раствор. Гоняясь за философским камнем, алхимики сделали немало случайных, но полезных открытий. И это подготовило почву для современной химической науки.


Как и другие алхимики, Парацельс посвятил свою жизнь погоне за призраками.

Парацельс был врачом. Широкая известность принесла ему немало денег. Поэтому, махнув рукой на философский камень и золото, он занялся добыванием для себя вечной молодости. Эликсира жизни Парацельс, конечно, не нашел, но все, что удалось узнать и открыть за долгие годы поисков, он описал в своих книгах. Точное наблюдение и дельные советы перемешаны в них с суеверными представлениями и бездоказательными выдумками. Вот и теперь он сидит в своей лаборатории и под треск углей, разгорающихся в горне, пишет рецепт изготовления искусственного человечка.

Гусиное перо скрипит, а губы Парацельса едва заметно шевелятся:

— Надо взять, — шепчет он, — известную жидкость, ежедневно извергаемую из человеческого тела. Этой жидкостью наполнить внутренность тыквы и, плотно закрыв, оставить гнить на семь суток. То, что получится, перелить в лошадиный желудок и оставить там еще на сорок недель. Ежедневно к гниющей жидкости надо добавлять человеческую кровь. В результате появится настоящий живой ребенок, но только очень маленького роста…

Никто не знает, пробовал ли сам Парацельс вырастить человека в тыкве и лошадином желудке. Однако не подлежит сомнению, что он верил в такую возможность. И этому не следует удивляться. В наше время такой рецепт мог бы придумать только человек с расстроенным рассудком. А во времена Парацельса все были уверены в возможности самозарождения живых существ, в земле и в гниющих жидкостях. Ведь, собственно, тому же учила религия, которая доказывала, что бог создал первого человека сразу в готовом виде из земли.

Живший в XVII веке английский поэт Джон Мильтон описал, как представляли тогда люди заселение нашей планеты животными.

«Вышли из земли, как из своего логова, хищные звери, живущие в дремучих лесах, в кустах и пещерах. Среди деревьев они поднялись попарно и пошли. На полях и зеленых лугах поднялся скот, то поодиночке, то по нескольку пар, то большими стадами, и тотчас же начал пастись. В великом множестве рождала их земля. Вот выходит до половины лев, когтями раздирая землю, чтобы освободить другую часть тела; наконец прыжком он разрывает последние узы, потрясая косматой гривой. Поднимаются бараны, леопарды и тигры, подобно кроту буграми взрывая вокруг себя землю. Быстрый олень выставляет из-под земли ветвистые рога; бегемот, — величайший из земнородных, с трудом поднимает свое огромное тело из вязкой глины».

С древних времен люди считали, что многие насекомые постоянно зарождаются от росы, из зеленых листьев, при гниении навоза или от пота и всякого рода грязи. Существовал даже рецепт получения пчелиного роя. Для этого надо было взять молодого быка, убить его ударом по голове и закопать в землю в стоячем положении, с рогами наружу. В таком положении быка следовало оставить на один месяц. А затем нужно было спилить рога, и из них тотчас вылетел бы пчелиный рой.

Никто, видимо, не проверял правильности этого рецепта, так как каждому было жаль убивать быка, да еще молодого. Но верить верили.

Верили и в то, что моллюски, черви, лягушки, саламандры и даже крокодилы зарождаются в морском и речном иле. Было распространено убеждение, что мухи рождаются из трупов павших животных, блохи — из кусков гниющего дерева, вши — из тела живого человека. Шершней считали происходящими из тела лошади, а ос — из тела ослов. Такой точки зрения придерживались даже крупные ученые.

Английский ученый Джон Уильям Росс написал книгу, в которой высмеивал всех, кто не верит в самозарождение насекомых.

«Оспаривать, что жуки и осы зарождаются из коровьего помета, — писал Росс, — это все равно, что спорить против разума, здравого смысла и реального опыта. Даже столь сложные животные, как мыши, не обязательно должны иметь отцов и матерей; если кто-либо в этом сомневается, пусть поедет в Египет и там убедится в том, что поля положительно кишат мышами, зарождающимися из грязной тины реки Нила».

Доходило до того, что некоторые «ученые» всерьез доказывали: «Безвредные змеи рождаются из женских волос, хранящихся в сыром месте, а ядовитые — из позвоночников тех мертвецов, которые при жизни были страшными злодеями».

Конечно, всегда были люди, которые в сомнении качали головой, слушая подобные вещи. Но вот в защиту самозарождения выступил человек, которого считали большим авторитетом. Это был Ван-Гельмонт, тот самый голландский врач, что отрицал возможность чудесных исцелений и за это много лет провел в темнице.

В начале XVII века Ван-Гельмонт сделал следующий опыт. Он взял хлебные злаки, кости и тряпки, замуровал их в глиняный горшок и хранил все это в теплом месте. «И через две недели в горшке под влиянием тепла вывелись мыши», — сообщил Ван-Гельмонт.

Нам теперь ясно, что мышата могли оказаться в горшке лишь в том случае, если мышь устроила там свое гнездо. Но и Ван-Гельмонта подозревать в нечестности нет оснований. Скорее всего, кто-либо подшутил над ученым.

Во всяком случае, вера в возможность самозарождения и слава Ван-Гельмонта были столь велики, что в правильности его выводов никто не усомнился.

Прошло еще пятьдесят лет. И вот в Италии появился ученый, по имени Франческо Реди, который во всеуслышание заявил, что опыт Ван-Гельмонта ошибочен и что в этом может убедиться всякий, кому не лень немного повозиться с горшком и грязными тряпками.

А потом на заседании Академии наук во Флоренции Реди добавил к этому, что и учение о самозарождении земноводных и насекомых также не имеет под собой почвы.

— До сего времени, — сказал он, — даже образованные люди верят в самозарождение червяков и мух в гниющем мясе. А между тем такое заблуждение разоблачается с помощью простого опыта.

И, когда Реди поведал высокому собранию, что это был за опыт, ученые до крайности удивились.

— Как могло случиться, — воскликнули они, — что такая простая мысль до сего времени никому из нас не пришла в голову?

Но как раз в простоте и заключается сила опыта, проделанного Реди.

Он взял два кувшина и в каждый положил по куску мяса. Один кувшин оставил открытым, а другой прикрыл легкой кисеей. Затем он наблюдал, как в открытый кувшин залетали мухи и вскоре из отложенных ими яичек вывелись белые червячки — личинки мух. А в том кувшине, куда доступ мухам был прегражден кисеей, не появилось ни червяков, ни мух.

Члены Флорентийской академии были людьми недоверчивыми. Они не поленились отправиться в лабораторию к Реди, чтобы самим убедиться в результатах его опытов. Заглянув в кувшины и исследовав их содержимое, они убедились, что Реди прав, и… попросили повторить опыт. Реди повторил его в присутствии представителя академии.

И вот на следующем заседании академики единодушно аплодировали ученому, который наконец-то решил многолетний спор.

…Подобные картины из далекого прошлого проносились одна за другой перед мысленным взором химика Луи Пастера, погрузившегося в изучение науки о жизни.

Ведь он решил дать бой свирепым невидимкам-микробам. Он уверен, что именно они несут в мир болезни и преждевременную смерть. А раз так, нужно найти верные способы борьбы с врагом. Но для этого надо прежде всего узнать, что это за враг, каковы его сильные и слабые стороны.

И вот Пастер вновь и вновь перелистывает книги и рукописи. Он изучает не только победы, но и поражения своих предшественников. Ибо ошибки прошлого никогда не мешает знать. Хотя бы для того, чтобы не повторять их.

Он весело смеется над нелепым рецептом Парацельса и недоуменно пожимает плечами, когда читает о мышах, которые так коварно подвели знаменитого Ван-Гельмонта. А когда очередь доходит до книги Франческо Реди, Пастер искренне и шумно восхищается гениальной простотой его опытов.

Шаг за шагом прослеживает Пастер историю борьбы мнений в науке о жизни. Вот проходит еще несколько десятков лет, и такие ясные, казалось, доказательства Реди вновь подвергаются сомнению. Это произошло после того, когда Афанасий Кирхер и Антоний Левенгук впервые заглянули в мир невидимых существ.

Сторонники самозарождения организмов восторжествовали.

«Никто больше не верит, — заявили они, — что крокодилы зарождаются в тине, мухи — в гнилом мясе, а мыши — в зерне и тряпках. Но кто может отрицать, что мельчайшие анималькули, то есть инфузории и микроскопические водоросли, зарождаются сами собой в настойках из сена и перца?»

Опыты, проделанные англичанином Джоном Нидгэмом, казалось, неопровержимо убеждали, что дело обстоит именно так.

Что же сделал Нидгэм?

Он помещал легко загнивающие жидкости в плотно закрытые сосуды и нагревал их на углях. После охлаждения жидкости все же загнивали, и Нидгэм обнаруживал в них массу микроскопических существ. Откуда они взялись? Ведь все живые существа и их зародыши, бывшие в сосудах, должны были погибнуть от жара. И Нидгэм решил, что маленькие животные, которые появились после охлаждения жидкости, возникли путем самозарождения.

Как спорить против такого доказательства?

И все же нашлись два ученых, которые почти одновременно — один в Италии, другой в России — выступили против Нидгэма. Это были наши старые знакомые — итальянец Лоццаро Спалланцани и украинец Мартын Тереховский.

Спалланцани установил, что Нидгэм нагревал свои жидкости слишком короткое время, чтобы убить зародыши микробов. При достаточном нагревании жидкости становились вполне бесплодными и никаких существ в них больше не появлялось.

Мартын Тереховский осуществил еще более разностороннее исследование вопроса.

«Прошу извинить меня, — писал он, — за мою недоверчивость. Не принимая ничьих слов на веру, я прежде сам произведу наблюдения, дабы подвергнуть испытанию свое суждение о возникновении анималькулей».

И Тереховский ставит серию точно продуманных опытов. Он приготовляет настои из луковиц гиацинта, листьев чая, огородного лука, семян гороха, вики и кукурузы и замечает, что в различных настоях «маленькие животные» иногда бывают разные. Но Тереховский не спешит с выводами, он повторяет опыты и берет для настоев разную воду: болотную, прудовую, речную. И вот оказывается, что состав «маленьких животных» во всех настоях одинаковый, если настои изготовлены на одной и той же воде. Значит, инфузории не зарождаются в настоях, а — попадают в них вместе с водой.

Но Тереховский не успокаивается. Он берет настой, в котором кишат «маленькие животные», и нагревает его выше 35 градусов. И, хотя этот настой после нагревания простоял долгое время, в нем ничего не появилось.

Затем, проварив хорошенько траву, Тереховский заливает ее сырой и кипяченой водой. В банке с сырой водой «маленькие животные» появились, а в другой банке их не было, хотя она и простояла много дней. Так обосновывает Тереховский свою точку зрения: ни одно мельчайшее живое тельце в гниющих настоях не возникает самопроизвольно. Все они происходят от себе подобных и попадают в настои из воздуха или заносятся туда с водой.

Правильность выводов, сделанных Лоццаро Спалланцани и Мартыном Тереховским, через два десятилетия подтвердил на практике француз Франсуа Аппер. Это был не ученый, а просто дельный и сообразительный человек, по специальности повар и кондитер.

Как-то он услышал спор ученых о том, возможно или нет самозарождение. Спорящие часто упоминали имя ученого Спалланцани и говорили о каких-то настоях и наливках. И повар подумал, что, быть может, он найдет в книгах этого ученого кое-что полезное по своей специальности.

Аппер отыскал книгу Спалланцани, внимательно прочел ее и ничего не понял. Потом прочел еще раз и тогда остановился на одной фразе, которая привлекла его внимание: «Микробы не заводятся в прокипяченной и помещенной в запаянную бутылочку жидкости».

«Если Спалланцани прав, — прикидывал предприимчивый француз, — то его открытие можно использовать с большой выгодой».

И Аппер изобрел… консервы. Это были всем нам известные герметически запаянные консервные банки, в которых съедобные припасы нагреваются и этим предохраняются от порчи. Так практика блистательно подтвердила теорию.

Но это еще не означало, что окончательно решился спор, который вели ученые.

Пастер с удивлением убеждается, что, хотя со времени открытий Спалланцани и Тереховского прошло без малого сто лет, сторонники самопроизвольного зарождения всё еще не сложили оружия.

Дело в том, что и Спалланцани и Тереховский работали с простейшими организмами — инфузориями и одноклеточными водорослями, — а бактерии остались вне поля зрения ученых.

За это и ухватились их противники.

«Как может быть, — заявили они, — чтобы бактерии и дрожжевые грибки появлялись неизвестно откуда, повсюду, где есть виноградное сусло или пивной солод? Не проще ли предположить, что эти мельчайшие существа сами зарождаются в этих жидкостях?»

Пастер был уверен, что дрожжи и бактерии попадают из воздуха, где всегда носятся их зародыши. Однако уверенность — еще не доказательство. Самому Пастеру предстояло теперь доказать, что бактерии и грибки подчиняются тем же законам природы, что и прочие существа, населяющие Землю.

Пастер начал с того, что повторил опыты Реди, Спалланцани и Тереховского. Он убедился, что опыты и выводы из них были сделаны правильно.

Потом Пастер проделал такие же опыты с бактериями и грибками. Он разводил их в бульоне и кипятил этот бульон в запаянных сосудах. И бактерии никогда не появлялись в таком бульоне. Эти опыты еще раз подтвердили возможность консервирования продуктов, но еще не решали окончательно спора со сторонниками самозарождения организмов.

— В вашем вареном бульоне, — возражали они Пастеру, — бактерии не заводятся только потому, что при кипячении вы портите воздух, находящийся в сосуде над бульоном. А для самозарождения необходим свежий воздух.

Теперь даже Луи Пастер смутился. В самом деле, как опровергнуть такое возражение? Ведь если открыть воздуху доступ в сосуды, то вместе с ним туда проникнут зародыши бактерий и из опыта ничего не выйдет.

Положение казалось безнадежным. Но Пастер упорно продолжал поиски. Сотни опытов пришлось ему проделать, прежде чем было найдено простое решение. Оно заключалось в изменении горлышка стеклянной колбы, в которой Пастер кипятил свои бульоны. Горлышко пришлось вытянуть в длинную, изогнутую трубку. Через такую трубку, похожую на лебединую шею, легко проходит свежий воздух, а бактерии и их споры задерживаются в изгибе трубки.


Так выглядела колба, при помощи которой Пастер доказал невозможность самозарождения микробов.

Стеклянный сосуд с изогнутым горлышком оказался хорошим помощником. Он помог Пастеру доказать свою правоту и посрамил его противников. Таким образом была окончательно доказана невозможность самозарождения не только простейших, но также бактерий и микроскопических грибков. Правда, это не мешало предположить, что есть организмы еще более простые и мелкие, чем бактерии, и что если такие существа есть, то они, быть может, способны возникать и из неживого материала. Но это предстояло решить в будущем, а вопрос о бактериях был уже решен. А именно это и нужно было Пастеру.

«Раз учение о самопроизвольном зарождении бактерий ложно, — воскликнул он, — то настанет время, когда человек сметет с лица земли болезнетворных микробов!»

<<< Назад
Вперед >>>

Генерация: 5.459. Запросов К БД/Cache: 3 / 1
Вверх Вниз