Книга: 100 великих русских путешественников
Н.С. Гумилев: нетерпение достичь Харэра
<<< Назад В.М. Головнин: патриот Дальнего Востока |
Вперед >>> С.М. Дежнев: открывший пролив, названный Беринговым |
Н.С. Гумилев: нетерпение достичь Харэра
Среди довольно большого числа путешественников-любителей, посетивших Эфиопию в начале XX в., наиболее известен поэт Н.С. Гумилев, приезжавший сюда дважды: первый раз – просто как путешественник-любитель, а вторично – в качестве представителя Российской академии наук для сбора этнографических коллекций и записи фольклора. Эфиопия произвела на русского поэта огромное впечатление. Он посвятил ей дневниковые очерки и множество поэтических произведений. Два его стихотворных сборника, «Шатер» и «Под чужим небом», были целиком навеяны эфиопскими сюжетами.
Описывая свои эфиопские странствования, Николай Степанович Гумилев особенно подчеркивал, что последнее путешествие в Абиссинию в 1913 г. он совершил в качестве руководителя экспедиции, посланной Академией наук. Помощником он выбрал своего племянника Н.Л. Сверчкова, любителя охоты и естествоиспытателя, не боящегося лишений и опасностей. После обсуждения в Музее антропологии и этнографии был принят маршрут из порта Джибути в Баб-эль-Мандебском проливе в Харэр, один из самых древних городов Эфиопии, а оттуда с караваном по юго-западу страны.
«Право, приготовление к путешествию труднее самого путешествия», – восклицал Гумилев-поэт. Но как исследователь он скрупулезно изучал район будущего путешествия, готовясь делать снимки, записывать легенды и песни, собирать этнографические и зоологические коллекции.
Благодаря трудам Николая Степановича в Эфиопии удалось собрать и доставить в Петербург богатую коллекцию. В его сборнике «Шатер» встречаются такие строки:
Корреспонденту журнала «Вокруг света» В. Лебедеву довелось пройти по следам Н.С. Гумилева уже в наше время. Вот его рассказ.
– Как только пароход «Тамбов» подошел к Джибути, к борту причалила моторная лодка. Для Гумилева это было нечто новое, ибо ранее он переправлялся на берег яликом, где на веслах сидели мускулистые сомалийцы. К тому же теперь порт был связан с глубинными районами Эфиопии железной дорогой, поезд ходил в Дыре-Дауа даже два раза в неделю.
Дыре-Дауа возник как транспортный центр во время строительства дороги, примерно на полпути между Джибути и Аддис-Абебой.
По горным тропам через Харэр караваны неделями пробирались к морю: вначале поклажу везли ослы, и лишь позднее можно было пересесть на верблюдов. Купеческие караваны часто подвергались нападению разбойничьих шаек.
Когда едешь сейчас в маленьком вагончике по этой узкоколейке, нелегко представить, как долго и трудно ее вели через Данакильскую пустыню, пробивали многие туннели. Шпалы – чтобы их не съели термиты – укладывали железные.
Итак, в путь. Небольшая экспедиция усаживается в вагоны второго класса в предвкушении, что часов через десять будет уже в Дыре-Дауа. Да, путешествие в вагоне гораздо удобнее, чем многодневная качка на спине «корабля пустыни». Мелькают коричневые контуры гор, из окна вагона видно, как в отдалении проносятся крошечные газели – дик-дики. На обочине – опирающиеся на копья данакили с всклокоченными шапками волос.
Хотя паровозы носили громкие названия вроде «Слон» или «Буйвол», они, к сожалению, далеко их не оправдывали. На подъеме поезд полз как черепаха, а перед могучим паровозом два гордых кочевника посыпали песком мокрые от дождя рельсы.
Приключения еще только начинались. Примерно на полдороге поезд и вовсе остановился, впереди на десятки километров путь был размыт, рельсы буквально повисли в воздухе. Здесь путники убедились, что окрестности по-прежнему небезопасны. Стоило отойти от поезда километра три, перевалив за каменистый холм, как вслед бросились ашкеры – солдаты охраны, размахивая руками и что-то выкрикивая. Оказалось, что кочевники устраивают засады и могут напасть или просто метнуть копье, особенно в безоружного. Солдаты отвели путников к поезду, тщательно осматривая заросли кустов и груды камней.
Позднее путешественники могли убедиться, какой они подвергались опасности, наблюдая, как ловко и метко бросают копья кочевники, пронзая ими на лету даже самые мелкие предметы.
По рассказам верного Н.Л. Сверчкова, его спутник не всегда соблюдал осторожность, общаясь с местным населением. Эмоциональный Гумилев мог нарушить правила восточной дипломатии. Однажды он даже отобрал у местного судьи трость, полагающуюся ему по чину. Правда, вежливый судья не преминул подарить злополучную трость, чем конфликт и исчерпался.
Несомненно, Николай Степанович Гумилев был человеком мужественным – во время Первой мировой войны он стал кавалером двух солдатских Георгиев. Да иначе и не отправился бы он в африканское путешествие, полное лишений и опасностей. Но все же его поступки иногда выходили за рамки благоразумия. Так, переправляясь через реку в подвешенной на канате корзине, он забавы ради начал раскачивать корзину над кишащей крокодилами водой. Едва путешественники успели ступить на противоположный берег, как подмытое водой дерево, к которому был привязан канат, упало в реку.
Долгое ожидание было не свойственно характеру Гумилева: он сгорал от нетерпения побыстрее попасть в глубь страны. Когда для починки пути прибыл рабочий поезд, Гумилев, не дожидаясь окончания ремонтных работ, отправился вместе с почтовым курьером на дрезине для перевозки камней по неисправленному пути. Сзади для охраны поместились ашкеры, а рослые сомалийцы дружно взялись за ручки дрезины, выкрикивая в такт «Ейдехе, ейдехе» (местный вариант «Эй, ухнем»). И экипаж взял курс на Дыре-Дауа.
В наши дни в этом сильно выросшем городе неизменным остается одно: станция и ожидание из Джибути «бабура» – так по-ахмарски называется поезд. Как и много лет назад, начинают гудеть рельсы, и шумная разноязычная толпа наполняет перрон в предвкушении встречи.
В Дыре-Дауа не особенно ждали экспедицию Гумилева, которая к тому времени пересела с дрезины в специальный вагон. Все выглядели довольно плачевно: с волдырями на покрасневшей от беспощадного солнца коже, в мятой одежде и порванных острыми камнями башмаках. Но настоящее путешествие только начиналось: железнодорожной линии на Харэр не было – следовало «составлять караван».
По дороге в Харэр вспоминается деловая запись Гумилева о значении для развития эфиопской торговли железнодорожной линии на Джибути, куда будут вывозиться «шкуры, кофе, золото и слоновая кость». Золото намывали в горных речках в юго-западных районах страны и вывозили его немного. Иначе обстояло дело со шкурами и слоновой костью. Шкурами, мехами и изделиями из них Эфиопия успешно торгует до сих пор. Также высоко ценилась местная слоновая кость, продававшаяся даже самим императором, который бивнями оплачивал долги. Но в начале века слоновую кость перепродавали в другие страны, в том числе и в Россию, в основном французские компании, причем по очень высокой цене. Изделия из слоновой кости и сейчас можно купить в Харэре, но слонов стало куда меньше.
Н.С. Гумилев (крайний слева) в Абиссинии с проводниками. 1913 г.
Не случайно Гумилев, увидев перед домом местного купца хвосты слонов, убитых на охоте, обронил такое замечание: «Прежде висели и клыки, но с тех пор как абиссинцы завоевали страну, приходится довольствоваться одними хвостами». Теперь лишь к юго-востоку от Харэра, в узких долинах рек, можно встретить отдельные группы слонов. Напротив, плантации кофе, ставшего в наше время основным продуктом эфиопского экспорта, намного увеличились со времен путешествия Гумилева, который любил «бродить по белым тропинкам между кофейных полей». Сейчас по обеим сторонам дороги зеленеют кустарники кофе. По-прежнему собирают и дикорастущие красные ягоды, особенно в провинции Кэфа – кофейном центре страны, – откуда, как считается, и пошло название «кофе».
…Все выше поднимается серпантином дорога на Харэр. Можно видеть все тот же идиллический пейзаж – синее без облаков небо, коричневые горы, густая зелень долин, – открывавшийся перед Гумилевым и его спутниками. Тогда, оставив внизу мулов, они взбирались по тропинке «полузадохшиеся и изнеможденные» и наконец взошли на последний кряж. Вид на затуманенную долину поразил поэта: «Дорога напоминала рай на хороших русских лубках: неестественно зеленая трава, слишком раскидистые ветви деревьев, большие разноцветные птицы и стада коз по откосам гор. Воздух мягкий, прозрачный и словно пронизанный крупинками золота. Сильный и сладкий запах цветов. И только странно дисгармонируют со всем окружающим черные люди, словно грешники, гуляющие в раю…»
Все достоверно в картине Гумилева, но яркие фигуры, встречающиеся нам, все же хорошо вписываются в пейзаж. Мы остановились отдохнуть у одной деревни, примерно такой же, как увиденная в пути Гумилевым, где «перед хижинами галласов слышишь запах ладана, их любимого курения». В ней тоже жили галла, или оромо, как называет себя этот воинственный народ, переселившийся сюда с юга несколько веков назад. Кочевые галласские племена, жизнью которых интересовался Гумилев-этнограф, смешались с местным населением, стали оседлыми и занялись земледелием.
Гумилев отмечал, что вдоль дороги часто попадаются базарчики, где торгуют вязанками хвороста. Лес вырублен настолько, что в конце XIX в. пришлось сюда завезти быстрорастущий эвкалипт.
К сожалению, мы опоздали на сентябрьские конные игры, которые видел Гумилев, – гукс, напоминающие кавалерийский бой. Вначале отдельные смельчаки вырываются вперед и бросают дротики в противника, а те отражают их щитом. Но вот бой делается общим: всадники скачут навстречу друг другу, в воздухе свистят дротики; иногда они щелкают о щиты, иногда сбивают всадников на землю. Дротики без наконечников, но могут пробить щит и даже ранить.
Поэт Гумилев восхищался «величавой простотой абиссинских песен и нежным лиризмом галласких» и, без сомнения, много их записал, так как ссылается в своем дневнике на приложение, в котором текст дается в русской транскрипции, и приводит для примера галласкую песню, где воспевается «Харар, который выше земли данакилей…»
Гумилев любил толкаться среди люда на площади, торговаться на базарчиках из-за приглянувшейся старой вещи. Пока его спутник Сверчков гонялся в окрестностях города за насекомыми – крошечными красными, синими, золотыми красавцами, Гумилев собирал этнографическую коллекцию. «Эта охота за вещами увлекательна чрезвычайно, – помечал он в дневнике, – перед глазами мало-помалу встает картина жизни целого народа – и все растет нетерпенье увидеть ее больше и больше». Гумилев копался в закоулках в поисках старья, не дожидаясь приглашения, заходил в дома посмотреть утварь, старался понять назначение того или иного предмета. Как-то купил прядильную машину. Чтобы понять ее устройство, пришлось заодно разобраться и в ткацком станке.
В записях Гумилева есть сценка с юмористическими и психологически точными деталями, которую можно было бы назвать так: «Как меня пытались обмануть при покупке мула». Специальных «мулиных ярмарок» нет, но на базарах продают все – от коров и лошадей до блинов из муки теффа, которыми угощали Гумилева гостеприимные галласы.
Узнав, что католическая миссия готовит переводчиков из местных жителей, Гумилев познакомился с ее воспитанниками, чтобы выбрать помощника для экспедиции. Раскланиваясь на чистеньком дворе, напоминавшем уголок французского городка с тихими капуцинами в коричневых рясах, беседуя с монсеньором, епископом Галласким, мог ли предполагать Гумилев, что ранее тут уже побывал другой поэт? Вряд ли. В «харэрской тетради» поэта упоминается лишь имя Бодлера, между тем в Харэре долгих десять жил не менее знаменитый француз – Артюр Рембо.
Есть некая предопределенность судеб двух поэтов: оба стремились в Африку; у обоих пересеклись пути в крошечной точке великого континента, в Харэре, хотя с разницей в двадцать лет; оба увлеклись судьбой одного и того же народа – галла, причем Рембо даже написал исследование о жизни галла и представил его в Географическое общество в Париже.
Но какие разные цели они преследовали! Гумилев отправился в Африку как ученый-исследователь, а двадцатичетырехлетний Рембо, начитавшись книг о конкистадорах и африканских сокровищах, покинул Францию, чтобы нажить «свой миллион».
Наблюдая за размеренной жизнью католической миссии, Гумилев даже не мог предположить, что сюда нетерпеливо вбегал Рембо, чтобы поделиться сомнениями и надеждами со своим единственным другом – монсеньором Жеромом, будущим епископом Харэра и учителем сына раса Мэконнына. Это известное по всей Эфиопии имя Гумилев сразу же по прибытии в Харэру заносит в дневник: «После победы Менелик поручил управление Харэром своему двоюродному брату расу Мэконныну, одному из величайших государственных людей Абиссинии».
Лишь один Мэконнын из всего императорского окружения согласился стать правителем столь отдаленной окраины, неселенной непокорными мусульманами. И успешно справился с этой задачей, завоевав у населения огромной провинции авторитет не меньший, чем императорский, примирив мусульман с христианами.
Много неожиданных встреч, полезных и приятных, подчас забавных или огорчительных, было у Гумилева во дворцах и на улицах старого Харэра. Внимательный и доброжелательный к незнакомым нравам и обычаям, он всегда возмущался, видя несправедливый суд и прямое рабство. К унижению человеческого достоинства Гумилев не мог оставаться равнодушным. Об этом есть пометки в его дневнике, но самое удивительное, что до сих пор в Эфиопии жива память о «гуманисте Гумилеве». Из далекой Африки пришло и было напечатано письмо О.Ф.Е. Абди. Вот что он пишет: «В день отъезда в Россию поэта из нашего дома (Гумилев останавливался на ночлег в доме своего проводника) в Харэр местный землевладелец привязал своего работника за ногу к дереву. Гумилев отвязал его и привел в Дыре-Дауа…»
Кончается тетрадка «харэрского дневника» Николая Степановича Гумилева, но мы знаем, что его путешествие не окончилось: «Восемь дней из Харара я вел караван сквозь черчерские дикие горы. И седых на деревьях стрелял обезьян, засыпал средь корней сикоморы»…
Африка – неизведанная земля, где в глубине джунглей обитают таинственные племена, – издавна притягивала к себе взоры и помыслы путешественников и поэтов. Но почему целью поездок Н.С. Гумилева была именно Абиссиния? Вряд ли это случайный выбор.
Не связана ли отчасти тяга Гумилева-поэта к Эфиопии с именем Пушкина? Но в «Африканском дневнике» Гумилев уточняет побудительную причину предпринятого им путешествия. В начале тетради он пишет о «мечте, живущей при всей трудности ее выполнения». Гумилев намеревался отыскать в Данакильской пустыне «неизвестные загадочные племена». Он был уверен, что они свободны, и жаждал «их объединить и, найдя выход к морю, цивилизовать». «В семье народов прибавится еще один сочлен», – так мечталось Гумилеву.
<<< Назад В.М. Головнин: патриот Дальнего Востока |
Вперед >>> С.М. Дежнев: открывший пролив, названный Беринговым |
- Во славу Отечества
- П.Ф. Анжу: в поисках северных островов
- В.К. Арсеньев: «русский Купер»
- Л.К. Артамонов: стирая «белые пятна» с карты Черного континента
- В.В. Атласов: «камчатский Ермак»
- А.А. Баранов: правитель Русской Америки
- Н.А. Бегичев: полярный землепроходец
- Ф.Ф. Беллинсгаузен: вперед, к Антарктиде!
- В. Беринг: «русский Колумб»
- Н.Я. Бичурин: «Следопыт Востока»
- Н.К. Бошняк: открыватель сахалинского угля
- А.К. Булатович: исследователь «африканского Тибета»
- А.И. Бутаков: исследователь Арала
- Н.И. Вавилов: побывавший на пяти континентах
- Ч.Ч. Валиханов: «блестящий метеор над головами казахов»
- М.И. Венюков: объехавший мир и переведший «Марсельезу»
- А.И. Велькицкий: имя, увековеченное на карте Арктики
- А.И. Воейков: геофизик, предсказавший будущее
- Ф.П. Врангель: в поисках «матерой земли»
- Василий Гагара: хождение в Иерусалим и Египет
- М.С. Гвоздев: знаменитый геодезист
- И.Г. Георги: в честь него цветок назван георгином
- С.Г. Гмелин: выдающийся натуралист
- В.М. Головнин: патриот Дальнего Востока
- Н.С. Гумилев: нетерпение достичь Харэра
- С.М. Дежнев: открывший пролив, названный Беринговым
- А.В. Елисеев: дорогами Африки и остального мира
- Л.А. Загоскин: открыватель новых земель
- В.Ф. Зуев: он первым пересек Северный Урал
- М.А. Кастрен: «зачинатель, опередивший продолжателей»
- А.Ф. Кашеваров: креол – патриот Аляски
- Е.П. Ковалевский: странствователь по суше и морям
- П.И. Козлов: наследник и преемник Пржевальского
- М.Г. Коковцов: первый русский африканист
- В.Л. Комаров: выдающийся академик-ботаник
- Ф.Ф. Конюхов: покоритель пяти полюсов Земли
- Н.Л. Корженевский: он стирал «белые пятна» с карты Памира
- О.Е. Коцебу: он хотел видеть сильной Россию
- А.Н. Краснов: творец колхидского рая
- С.П. Крашенинников: летописец Камчатки
- И.Ф. Крузенштерн: первый кругосветный мореплаватель России
- М.П. Лазарев: флотоводец-новатор
- Г.И. Лангсдорф: энциклопедист, объехавший полмира
- Д.Я. Лаптев: его именем названо море
- Г.С. Лебедев: адепт «древней мудрости Востока», первый русский индолог
- И.И. Лепёхин: путешественник, естествоиспытатель и лексикограф
- Ю.Ф. Лисянский: трижды первооткрыватель
- Ф.П. Литке: его имя повторяется на карте мира 15 раз
- Р.К. Маак: имя, оставшееся в истории Сибири
- С.О. Макаров: его любимый девиз – «Помни войну»
- С.Г. Малыгин: и капитан-командор, и ледокол
- А.Ф. Миддендорф: познавший тайны северных земель
- Н.Н. Миклухо-Маклай: друг темнокожих народов
- И.Ю. Москвитин: искавший «Серебряную гору»
- И.В. Мушкетов: родоначальник русской сейсмологии
- Г.И. Невельской: и путешественник, и военный
- А.Н. Никитин: «хожение за три моря»
- А.С. Норов: поклонение Гробу Господню
- В.А. Обручев: и ученый, и писатель
- Д.Л. Овцын: участник Великой Северной экспедиции
- Н.Я. Озерецковский: открывший Озерный край
- П.С. Паллас: его именем называли животных и растения
- П.К. Пахтусов: отважный мореход и честный гражданин
- П.И. Пашино: известный востоковед – забытый странник
- М.В. Певцов: разносторонний практик и географ-исследователь
- Н.М. Пржевальский: гордость России
- Епископ Порфирий (Успенский): божья пчела российской науки
- Г.Н. Потанин: «сибирский Ломоносов»
- В.Д. Поярков: открывший Амур и Приамурье
- В.В. Прончищев: пионер русского Севера
- Н.К. Рерих: «великий друг Индии»
- В.И. Роборовский: достойный ученик Пржевальского
- В.А. Русанов: след в истории Арктики
- Н.П. Рычков: «Его описания и доныне могут служить с пользою»
- Яков Санников: в поисках неоткрытой земли
- В.В. Сапожников: ботаник с мировым именем
- Г.А. Сарычев: составитель карт и генерал-гидрограф
- Н.А. Северцов: основоположник русской экологии животных
- Г.Я. Седов: одержимый Северным полюсом
- П.П. Семенов-Тян-Шанский: полвека во главе Географического общества
- О.И. Сенковский: «Мефистофель николаевской эпохи»
- Г.В. Стеллер: открыватель морской коровы
- Э.В. Толль: к неведомым землям
- Г.Л. Травин: на «железном олене» вдоль границ СССР
- А.П. Федченко: первый исследователь Ферганы и Алая
- Е.П. Хабаров: «Четыре земли привел под государеву руку»
- Л.С. Ценковский: выдающийся ботаник, основатель бактериологии
- Г.Ц. Цыбиков: паломник у святынь Тибета
- А.Л. Чекановский: нанес на карту Восточную Сибирь
- С.И. Челюскин: «Начатое свершиться должно»
- И.Д. Черский: положивший начало изучению геологии Сибири
- А.П. Чехов: «Моя мечта – поездка на Шпицберген»
- А.И. Чириков: открыватель дальневосточных просторов
- П.А. Чихачев: великий русский натуралист
- В.Я. Чичагов: моряк – кавалер ордена св. Георгия
- Н.П. Шалауров: пропавший галеот географа-самоучки
- Г.И. Шелихов: «Проплыл моря, открыл страны безвестны…»
- Н.Г. Шиллинг: первопроходец северного океана
- С.Л. Шольц-Рогозинский: открытия под экватором
- А.И. Шренк: знаток европейских тундр
- В.В. Юнкер: русский в дебрях Африки
- Литература
- Содержание книги
- Популярные страницы