Книга: Эпоха открытий. Возможности и угрозы второго Ренессанса

Четыре причины поверить

<<< Назад
Вперед >>>

Четыре причины поверить

Мы рассказали о приметах индивидуального и коллективного гения, которому предстоит написать историю XXI в. Если взглянуть на все соединяющие и развивающие силы, действующие в наше время, его расцвет кажется самоочевидным. Тем не менее мысль о том, что в настоящее время происходит бурный расцвет гения, вызывает глубокий скептицизм у многих уважаемых людей – включая тех, кто находится в авангарде смелой исследовательской деятельности человечества. Так кто же прав?

Хорошая новость: мы. Не потому что экономисты опираются на неправильные данные, не потому что скептики опираются на неправильные факты, а потому что экономическая статистика и общественные ожидания – плохой критерий для оценки того, какое влияние гений уже оказывает на нашу жизнь.

1. Гений нельзя свести к одной лишь экономике

Гений – и выдающиеся личности, и исключительные коллективные достижения – приносит в наш мир гораздо больше, чем можно подсчитать в рамках экономики.

Скептики, зацикленные на статистике роста, придают много значения данным соцопросов, которые показывают, что более двух третей взрослых в развитых странах мира считают, что следующее поколение будет хуже их [40]. Хотя это многое может рассказать нам о настроениях взрослого населения, есть и более важный вопрос: во что верит само следующее поколение? Согласятся ли они вернуться на 30–50 лет назад и жить в том же мире, что их родители, где им гарантированы трудовая занятость и стабильный рост доходов? Или они предпочтут двигаться вперед, к весьма неопределенному будущему?

Несмотря на недавнее возвращение моды на виниловые пластинки, мы считаем, что подавляющее большинство молодых людей выберет последний вариант. Почему? Потому что кроме стабильных доходов и возможности иметь денежные накопления мы также ценим здоровье. Мы ценим свободу, автономию, участие, связи, влияние. Мы ценим нашу новую близость к самым глубоким тайнам жизни и Вселенной и к нашим кумирам из области спорта и индустрии развлечений. Нам трудно выразить эти ценности в цифрах, но они реальны и важны. Обменяет ли следующее поколение все эти необыкновенные достижения на работу своих родителей?

Если нет, значит, экономисты что-то упускают.

Не все, что имеет значение, можно измерить. Экономисты преуменьшают происходящий в наше время расцвет гения, потому что они сосредоточены только на том, чему могут дать количественную оценку, то есть на экономической активности. Для экономистов прорыв имеет значение, только когда он приводит к появлению новых видов экономической деятельности, – в этом случае его называют «инновацией», влияние которой на нашу жизнь можно, в свою очередь, измерить и проанализировать с экономической точки зрения.

Но гений, согласно нашему определению, представляет собой намного более глубокое явление. Да, гений может порождать инновации (печатный станок Гутенберга и поисковая система Google вызвали к жизни целые новые отрасли), но его роль намного шире – он служит двигателем перемен. В последней главе мы подчеркнули этот аспект роли гения в прикладных науках, но без гения социальный прогресс во всех сферах человеческих чаяний, будь то накопление богатств, здоровье, искусство, стремление к знаниям и справедливости, в конечном итоге остановится, когда мы исчерпаем возможности нынешних способов мышления и деяния. Работа гения – освободить нас из этой темницы, прежде чем она станет для нас слишком тесной.

Когда мы вырываемся из тюрьмы на свободу, новая экономическая деятельность становится одним из многих вариантов возможных последствий. Другие последствия также имеют значение. Например, астрономия в ближайшее время может сделать самое значительное и вместе с тем наименее пригодное для эксплуатации открытие в истории человечества: выяснить, есть ли жизнь на других планетах. Двадцать лет назад повсеместно было распространено мнение, что планеты земного типа редки. Теперь, вооружившись усовершенствованными телескопами, более быстрыми компьютерами и заручившись через интернет помощью десятков тысяч астрономов-любителей, мы понимаем, насколько были неправы. Самая консервативная из нынешних гипотез гласит, что один только Млечный Путь заключает в себе по меньшей мере 10 миллиардов планет, размер, температура и характеристики орбиты которых подходят для развития жизни. Просто добавьте воды. Кстати, воду на Марсе НАСА обнаружило в конце 2015 г. Шансы на то, что инопланетная жизнь где-то существует, хотя бы в микробной форме, выросли с сомнительных до весьма вероятных. В ближайшее время наши планетоходы, закапывающиеся в марсианские ручьи, и телескопы, способные исследовать атмосферы далеких миров, нам это наверняка докажут. В то же время набирает новые обороты поиск разумной инопланетной жизни. В июле 2015 г. русский физик и предприниматель Юрий Мильнер объявил о начале проекта Breakthrough Listen, рассчитанного на десять лет, с бюджетом 100 миллионов долларов. Цель этого проекта – увеличить время сканирования космоса с помощью лучших в мире радиотелескопов с десятков до тысяч часов в год. Как сказал физик Стивен Хокинг на торжественном открытии проекта: «В бесконечной Вселенной должна быть другая жизнь. Нет более важного вопроса. Настало время приступить к поискам ответа» [41]. Этот ответ навсегда изменит наше представление о звездах – и о самих себе. Но он ни на йоту не увеличит показатели продуктивности.

2. Осязаемое воздействие гения не поддается простому измерению

Конечно, экономические условия тоже важны. Даже если мы обнаружим жизнь в далеком космосе, это будет слабым утешением для людей, которые не могут купить себе даже еды, не говоря о телескопе. Некоторые статистические данные рисуют мрачную картину, и это совершенно справедливо. Подсчитать доходы населения довольно просто, и в последнюю четверть века мы наблюдаем быстро увеличивающийся разрыв в материальном положении победителей и проигравших. Это реальная проблема, и она требует реального решения. (Общественное недовольство экономическим неравенством во многом омрачило предыдущий Ренессанс, и в эпоху Нового Ренессанса вполне может произойти нечто подобное. См. главу 7.)

Но если перевести взгляд с личных доходов на общее материальное благополучие общества, картина усложняется. Человек, родившийся в 1970 г., стал свидетелем того, как численность населения Земли увеличилась вдвое, а благосостояние отдельного гражданина возросло на 40 % [42]. Теперь нас в два раза больше, и одновременно мы живем лучше: для любой цивилизации это огромная победа. Почему же статистика не помогает нам это почувствовать?

Дело в том, что при всей важности таких понятий, как валовой внутренний продукт и производительность труда, они не предназначены для выражения совокупного благосостояния общества, а при попытке все же использовать их в этом качестве дают ошибочную картину. Они не в состоянии отразить не только нематериальные выгоды, которые приносит нам расцветающий гений, но даже и многие материальные.

Краткосрочный против долгосрочного

В 1997 г. на собрании акционеров корпорации Intel один из участников потребовал у тогдашнего генерального директора Энди Гроува ответа о недавних обширных тратах компании на интернет-предприятия. Какого возврата на инвестиции они могли ожидать? Гроув ответил: «Как Колумб в Новом Свете. Каким был его возврат на инвестиции?» [43]

Расстояние между достижениями гения и их социально-экономическими последствиями может быть очень большим, особенно когда дело касается новых технологий общего назначения. В развитых странах потребовалось около 75 лет, чтобы экономические преимущества общественной санитарии, электрификации и перехода на ископаемое топливо в полной мере отразились на статистике производительности; в развивающихся странах эти факторы еще не завершили свою работу. Для сравнения, массовое распространение компьютеров произошло менее сорока лет назад, интернета – менее двадцати лет назад. Массовое распространение генетического секвенирования только началось. Квантовые технологии и нанотехнологии буквально вчера вышли из лабораторий. Подсчитывать материальные выгоды, которые последние разработки принесут человечеству, еще слишком рано. Мы знаем только, что эти выгоды будут обширными и значительными.

Как долго придется ждать, зависит, в частности, от отрасли. Например, в физике средний промежуток между крупным открытием и присуждением за него Нобелевской премии составляет 25 лет. Столько времени требуется, чтобы понять, какие новые возможности дает это открытие. В других отраслях дело идет еще медленнее. Теория чисел – по сути, изучение свойств чисел – зародилась еще в Древней Греции и Древней Индии. Новый интерес к ней вспыхнул в эпоху Ренессанса, когда на фоне общего возрождения классического знания греческие математические трактаты были переведены на латынь. Но долгое время теория чисел оставалась неясной дисциплиной. Через две тысячи лет после ее зарождения, уже в XX в., теоретик Леонард Диксон (1874–1954) заметил: «Благодарение Богу, теория чисел не омрачена никакими видами практического применения» [44]. Сегодня этого уже нельзя сказать. Наконец выяснилось, что эта теория имеет практическое применение – вычисление. Без него мы не смогли бы даже понять, не говоря уже о том, чтобы решать, основные проблемы, которые возникают, когда мы пытаемся заставить машину выполнять квадриллион операций в секунду.

Отставание зависит и от характера нового достижения. Мы создаем что-то новое или уничтожаем то, что было раньше? Если мы найдем лекарство от СПИДа, мы сразу будем знать, что с ним делать, и начнем отсчет результатов с того же года. Обнаруженная, разработанная и распространенная в рамках нынешней фармацевтической парадигмы вакцина против СПИДа станет очередным новым препаратом в нашей хорошо укомплектованной аптечке. Сравните это с генной терапией. Она может добавить множество новых препаратов в нашу аптечку, но, кроме того, она намекает, что в один прекрасный день мы, возможно, сможем просто выбросить весь наш мешок лекарств. Зачем впускать в нашу кровеносную систему маленьких химических воинов и терпеть все нежелательные побочные эффекты, которые они с собой приносят, если вместо этого мы можем изменить поведение организма на клеточном – или даже на молекулярном – уровне, чтобы он вернулся к здоровому состоянию? Эта новая медицинская модель будет иметь колоссальные экономические последствия и, возможно, добавит нам еще одно поколение рабочей силы за счет повышения продолжительности жизни, но реализация этих преимуществ займет гораздо больше времени, чем обеспечение каждого пациента вакциной против СПИДа.

Учтенные и неучтенные блага

Измерить долгосрочное воздействие современных достижений трудно. Но даже если мы сузим круг нашего внимания до краткосрочных выигрышей, которые получаем здесь и сейчас, попытка подсчитать выгоды, принесенные гением, вряд ли окажется успешной. Дело в том, что экономическая статистика, такая как показатели ВВП, предназначена для подсчета вещей, которыми обмениваются на определенном рынке по определенной цене, а многие наши непосредственные выгоды не имеют никакой рыночной цены. Они бесплатны.

Экономисты называют эти неучтенные выгоды «положительным излишком». Вместо того чтобы быть должным образом упакованной и проданной на рынке, ценность просто переливается из одной сферы в другую. Металлурги из города Майнц способствовали получению новых сплавов, которые пригодились Гутенбергу для его изобретения, но их «исследования и разработки» не принесли им никакой экономической отдачи после того, как печатный станок подтвердил свою коммерческую успешность. Сегодня одним из способов подсчитать выручку от преимуществ, которые в других случаях остаются бесплатными, являются патенты и лицензионные сборы. С помощью закона мы ограничиваем доступ к идее, что заставляет потенциальных потребителей признать – в долларовом выражении, – какую ценность для них представляет эта идея.

Но патенты покрывают лишь некоторые случаи, в остальном по-прежнему широко распространены переливы положительных излишков. Самые известные и самые наглядные дыры в нашей бухгалтерии связаны с цифровыми товарами. Если будет продан миллион экземпляров Encyclopaedia Britannica, каждый стоимостью 1000 долларов, эти продажи непосредственным образом увеличат ВВП страны на миллиард долларов. Если миллион пользователей получит доступ к Википедии – а Википедия остается бесплатной, – это добавит к ВВП ноль долларов. Даже если база пользователей увеличится с миллиона до миллиарда человек, прибавка снова будет равна нулю [45]. Для всех нас это намного выгоднее – мы получаем вполне осязаемую экономию времени и денег, – но на ВВП это никак не влияет (или даже приводит к его снижению, если в результате будет продано меньше энциклопедий). Аналогичным образом ВВП никак не отражает, насколько мы ценим поиск Google (исследования показывают, что мы экономим в среднем 15 минут на один запрос, или 500 долларов за год) [46] и сколько бесплатного развлекательного и образовательного контента мы потребляем онлайн через друзей и незнакомцев. ВВП не учитывает миллионы часов, которые отдают Zooniverse.org волонтеры, занятые каталогизацией галактик или сигналов китов, – как и любую другую неоплачиваемую работу. Одним словом, макроэкономическая статистика упускает из вида некоторые существенные явления нашей экономики. С эволюцией 3D-печати многие физические товары, которые мы покупаем сегодня, превратятся в цифровые товары, которые мы сможем создавать, публиковать, скачивать и распечатывать в домашних условиях, и гигантская пропасть между выгодами, поддающимися учету, и выгодами, не поддающимися учету, будет по-прежнему расширяться.

3. Гений бросает вызов ожиданиям

Третий пункт – необходимо признать, что наши ожидания не являются незыблемым стандартом, по которому можно судить о достижениях гения. Мы не всегда способны угадать, куда нас перенесет очередной скачок:

Я предсказываю, что интернет… вспыхнет как сверхновая, но в 1996 г. переживет катастрофический коллапс… Наивная тарифная бизнес-модель интернета не в состоянии обеспечить достаточно финансов для обслуживания дальнейшего роста, если рост вообще будет, но его не будет, так что это не проблема.

Роберт Меткалф, один из разработчиков Ethernet и основатель 3Com, в 1995 г. [47]

Еще хуже нам удается угадывать, какими окажутся прорывы будущего. Рефрен «Где летающие автомобили?» – наглядный пример того, как наше мышление попадает в ловушку актуальной парадигмы. В 1950-х и 1960-х гг. все вдруг начали ездить на машинах и летать самолетами. Самый революционный «большой бум», который мы могли себе представить, – что автомобили тоже начнут летать. Гений по определению ломает эти простые линейные экстраполяции из прошлого. То, что сегодня мы все не летаем на машинах – и что большинство из нас сегодня вообще забыли об этой идее, – не провал гения, а скорее свидетельство того, как гений переключает наше внимание и ресурсы в совершенно неожиданных направлениях. Наши машины не летают, но наши идеи перемещаются со скоростью, выходящей так далеко за пределы воображения эпохи 1960-х гг., что даже в метрической системе того времени не было подходящих терминов (префиксы «пета» [1015] и «экса» [1018] появились только в 1975 г.).

Конечно, обычно люди спрашивают «Где летающие автомобили?» не в буквальном, а в переносном смысле. На самом деле они хотят спросить: «Почему гений не решил все наши проблемы?» И в этом заключается вторая ошибка наших ожиданий. Гений не является панацеей.

Мы ждем от него непрерывных технических усовершенствований (меньше, быстрее, дешевле, эффективнее). Мы ждем непрекращающегося роста и прогресса. Мы приравниваем «гений» к «новым технологиям» и ждем, что первое будет изобретать второе, чтобы мы могли ежегодно раздвигать все новые и новые пределы реальности.

Но гений работает не так. Гений никогда не сможет устранить наши проблемы, он может только заменить их новыми. Дело в том, что каждое новое технологическое решение приносит с собой новые потребности, ограничения и непредвиденные последствия. Рассмотрим энергию. Машины, работающие на ископаемом топливе, помогали нам делать больше работы, увеличивать города и быстро перемещаться между ними, но при этом они заставили нас столкнуться с ранее неизвестными последствиями: выбросом в атмосферу углекислых газов. Возобновляемые источники энергии решают проблему выбросов, но создают две другие проблемы, которые ископаемые виды топлива решали довольно аккуратно: хранение энергии (в аккумуляторных батареях, что влечет за собой целый шлейф других проблем) и концентрация энергии для получения взрывного эффекта (например, при движении автомобиля или реактивного самолета). Расщепление ядра атома подарило нам почти неограниченные запасы электричества, но вместе с тем дало оружие массового уничтожения и поставило следующие 40 тысяч поколений людей перед проблемой утилизации ядерных отходов. Если однажды мы откроем ядерный синтез (способ получать энергию так же, как это делает Солнце, сливая друг с другом атомы водорода), можно будет начинать беспокоиться о том, чтобы он не попал в плохие руки. Добиться этого достаточно трудно, когда необработанное сырье (уран и плутоний) редко встречается и с трудом поддается очистке. Но любой школьник может получить чистый водород, опустив девятивольтовую батарейку в стакан соленой воды.

Этот бесконечный обмен одних неудобств на другие происходил всегда и везде [48]. Макиавелли заметил: «Если вглядеться получше, то увидишь, что так бывает во всех делах человеческих: никогда невозможно избавиться от одного неудобства, чтобы вместо него не возникло другое»[23] [49]. В эпоху Возрождения строились корабли, способные выдержать океанское плавание, – они сделали возможными Великие географические открытия, но они же принесли в Америку европейские болезни. Сегодняшние инженеры строят контейнеровозы полкилометра длиной. Эти корабли снижают затраты всемирной торговли, но их балластные воды разрушают целые экосистемы, распространяя инвазивные виды. Около пятисот лет назад военные медики нашли способ сохранять жизнь раненым солдатам с помощью антисептической обработки огнестрельных ран и наложения швов на кровеносные сосуды. Но они не могли избавить пациентов от боли и увечий, на которые таким образом их обрекали. Современная медицина продлевает срок службы человеческого организма, но ничего не может сделать с психической дегенерацией (главным образом с болезнью Альцгеймера) – сегодня все больше людей в мире проживают достаточно долго, чтобы встретиться с этой болезнью. Гидравлические взрывные работы нарушают работу местных водных источников. Усовершенствованная электроника создает общемировую зависимость от редких металлов. Машины синтеза ДНК увеличивают спектр генетически сконструированных биопатогенов.

Гений никогда не сможет решить все наши проблемы.

4. Самые большие подвиги еще впереди

Но гений никогда не перестанет преображать человечество в ответ на проблемы, с которыми мы сталкиваемся.

Мы можем быть уверены, что мрачные прогнозы скептиков, уверяющих, что с точки зрения социально-экономических последствий никакие будущие достижения гения не смогут конкурировать с теми масштабными скачками, которые мы уже сделали, – электрификацией, санитарией и развитием общественного транспорта, – будут опровергнуты.

Утверждения скептиков неверны по двум причинам. Во-первых, как было указано выше, на любом этапе технологического развития мы всегда будем сталкиваться с новыми проблемами соответствующей сложности [50]. Эти проблемы будут подталкивать нас к ответным изменениям, и чем мощнее будут становиться наши технологии, тем более заметными будут эти изменения.

При нашем нынешнем уровне развития одна из самых больших проблем заключается в том, чтобы распространить модернизацию, которой достигли развитые страны, на весь остальной мир – а также передать ее в будущее. Китай последние сорок лет демонстрирует устойчивый высокий рост именно потому, что он активно пользуется наработками, сделанными в развитых странах. Можно надеяться, что в следующие пятьдесят лет Африка и отстающие части Азии, Индии, Латинской Америки и Ближнего Востока последуют за ним. Если мы выйдем из пузыря развитого мира и начнем мыслить глобально, этого подвига уже будет достаточно, чтобы назвать человечество XXI в. лучшим в истории.

Жаль, что пока это невозможно. Инфраструктура добычи ископаемого топлива, на котором держится развитый мир, не соответствует глобальным масштабам XXI в. – и даже нынешним масштабам. (Более подробно об этом см. главу 6.) Если развитый мир хочет сохранить уже достигнутое, а развивающийся мир хочет его догнать, сначала наш гений должен предпринять один из самых смелых шагов и отучить человечество от угля, нефти и газа. Инженерам-энергетикам уже удалось создать ряд потенциальных решений этой проблемы, от повышения КПД двигателей и возобновляемых источников питания, вполне достижимых в ближайшем будущем, до наноразмерных батарей, органических фотоэлементов и микроорганизмов, которые поглощают СО2 и выделяют жидкое топливо.

Во-вторых, мрачные утверждения скептиков основаны на ошибочном применении закона убывающей доходности к человеческому творческому потенциалу. По их мнению, гений – это нечто вроде сосуда, наполненного шарами, каждый из которых представляет новую идею или технологию. Вначале сосуд был полон, но каждый раз, когда мы к нему возвращались, нам приходилось опускать руку за следующим шаром глубже, чем раньше. Однажды сосуд опустеет. Однажды мы полностью исчерпаем наш движущий потенциал [51].

Это впечатляющая метафора, но все обстоит с точностью до наоборот. Гений больше похож на смешивание ингредиентов в лаборатории алхимика. Каждый ингредиент представляет собой уже существующую идею или технологию, и вначале у нас их было всего несколько – немного соли, сахара и простых жидкостей. Но затем мы начали их смешивать, и некоторые вступили в реакцию с другими и образовали новые соединения. Прошло совсем немного времени, и наш лабораторный стол заполнился кислотами, спиртами и порошками. Теперь каждый раз, когда мы заходим в лабораторию, чтобы приготовить что-то новое, мы обнаруживаем более широкий выбор ингредиентов, чем раньше. Нет нужды бояться, что ингредиенты для работы когда-нибудь закончатся. Скорее следует опасаться того, что новые соединения и их возможные комбинации множатся слишком быстро и мы не отыщем в этой груде действительно полезные вещи.

Эта метафора гораздо точнее описывает наш нынешний опыт. Во всех отраслях науки скорость появления новых открытий, как правило, повышается, а не понижается – умножаются внутренние и внешние интеллектуальные контакты между различными дисциплинами, наши компьютеры и инструменты совершенствуются, а мы сами задействуем новые коллективные мощности, чтобы помочь ученым обрабатывать огромное количество возможностей.

Это особенно хорошо заметно в фармацевтической промышленности, где последние достижения в области разработки лекарств опровергли прежние прогнозы о том, что сосуд скоро опустеет [52]. Более глубокое понимание причин болезней, возникшее в результате секвенирования генома, наконец начинает приносить свои плоды. В 2013 г. был поставлен очередной рекорд общего количества новых лекарственных средств, выпущенных во всем мире (48), – и уже в 2014 г. он был превзойден (61) [53].

К недавним громким открытиям в области лекарственных средств относятся: новое оружие против сердечной недостаточности, которая в настоящее время является главной причиной смертности в стареющем мире; иммунотерапия, помогающая победить рак путем повышения собственной иммунной реакции организма; таблетки для борьбы с гепатитом С, более безопасные, быстродействующие и в два раза более эффективные, чем предыдущие инъекционные препараты; и новые методы лечения ВИЧ, которые дольше поддерживают здоровье пациентов и заменяют «коктейль» препаратов всего одной таблеткой в день [54]. Даже болезнь Альцгеймера, с которой уже было отчаялась справиться фармацевтическая промышленность, теперь оставляет шансы на излечение. Первый лекарственный препарат, способный замедлить патологическую утрату памяти, возможно, появится уже через несколько лет [55]. В 2015 г., через тридцать лет упорного труда, компания GlaxoSmithKline объявила, что ее детские вакцины против малярии прошли заключительный этап испытаний. Если они будут одобрены, то смогут ежегодно спасать полмиллиона детских жизней [56].

Открытие каждого нового лекарственного препарата добавляет еще один ингредиент на лабораторный стол алхимика. При этом фармацевтам все еще предстоит проверить квадриллионы возможностей. Лишь 10 % предполагаемых 9 миллионов видов жизни на Земле были каталогизированы [57]. В среднем около 30 % чужеродной ДНК, которую вы носите в своих ноздрях, неизвестны. Но все это изменится. Мы успеем увидеть, как наука запустит легионы роботов в глубины океана, по всей Земле и внутрь наших организмов, чтобы обнаружить жизнь, секвенировать ее и с помощью компьютеров и добровольцев разобраться в найденных чудесах природы. Общее количество искусственных лекарственных молекул, которые теоретически можно сконструировать, очень велико – оно доходит до 1060, в три раза больше, чем звезд во Вселенной [58]. Сегодня современные компьютеры помогают разработчикам лекарств обрабатывать тысячи этих искусственных молекул в поисках полезных соединений. Завтра испытания препарата с помощью компьютерного моделирования позволят обрабатывать их миллионами.

Принесут ли гениальные достижения прибыль в какой-либо конкретной отрасли – по-прежнему открытый вопрос (ответ на который во многом зависит от факторов, никак не зависящих от самих достижений, например от того, какую цену общественность сочтет приемлемой для важного нового препарата). Приведут ли гениальные достижения к экономическому росту по текущим статистическим меркам, предсказать еще труднее. Определенно можно утверждать одно: независимо от того, как далеко мы, как нам кажется, зашли в интеллектуальном и технологическом смысле, впереди нас ждет гораздо больше открытий и превращений, чем осталось позади. Мы стоим у подножия круто уходящей вверх кривой, и нам еще многое предстоит узнать.

<<< Назад
Вперед >>>

Генерация: 0.723. Запросов К БД/Cache: 0 / 0
Вверх Вниз