Книга: Церебральный сортинг

5. ЦЕРЕБРАЛЬНЫЙ ЛАМАРКИЗМ

<<< Назад
Вперед >>>

5. ЦЕРЕБРАЛЬНЫЙ ЛАМАРКИЗМ

Наряду с автономизацией эволюции головного мозга, искусственным отбором или селекцией важнейшую роль в эволюции человечества играют социальные инстинкты с внегеномным способом наследования. Их значение трудно переоценить, поскольку наши отношения, особенности поведения, традиции, пищевые пристрастия, культурные различия и даже приёмы мышления передаются при помощи социальных инстинктов. Это важнейший инструмент гоминидной социализации, общественного манипулирования сознанием и основа искусственного отбора.

Изменчивость человеческой нервной системы усиливается в локальных популяциях внегеномным способом передачи поведения. Эволюция нашего мозга неотделима от конкуренции людей с разными социальными инстинктами. Они передаются из поколения в поколение во время воспитания и обучения детёныша, но имеют в мозге строгую локализацию, как и врождённые инстинкты. Для хранения социальных инстинктов существуют специальные «человеческие» области мозга, расположенные в лобных, височных и теменных областях (Савельев, 2016). Поведение закладывается в мозг ребёнка его окружением и мало изменяется в процессе жизни. Социальные инстинкты очень похожи на врождённые, но намного сложнее и отличаются изменчивостью при наследовании.

Надо отметить, что идея существования внегеномного наследования поведения далеко не нова. Одним из первых исследователей, понявших суть этого аспекта созревания мозга человека, был В.М. Бехтерев. Изучая проблемы социального отбора и наследственности, он писал: «Но необходимо признать ещё иной фактор, содействующий передаче приобретённых особенностей потомству. Этот фактор мы называем социальной наследственностью. Под этим наименованием мы обозначаем передачу из поколения в поколение приобретённых навыков и рефлексов путём воспитания и переимчивости вообще, основанных на подражании, внушении и усвоении» (Бехтерев, 1916). Рассматривая эволюцию сообществ в животном мире, он предлагал ввести понятие социального отбора в качестве одного из основных факторов эволюции. В.М. Бехтерев прямо писал: « ...мы считаем социальный отбор наряду с дарвиновским естественным отбором основным законом жизни, который, как мы видели, в результате ведёт к поддержке более социальных особей, хотя бы и менее приспособленных к окружающей природе». Этот вывод сделан столетие назад, но он не был услышан и оценён в научном сообществе. Вполне понятно, что бесконечное самомнение и вера в нашу «духовную» исключительность успешно погубили прекрасную идею блестящего учёного.

У человека социальные инстинкты эволюционно возникли как способ адаптивного поведения в сообществах. Для традиционных генетических способов передачи столь сложной информации наш мозг непригоден. Зачастую новорождённые не торопятся даже сделать свой первый рефлекторный вздох, что вынуждает акушера шлёпнуть ленивца по попке. Некоторое время детёныши срыгивают пищу и демонстрируют неадекватные рефлекторные реакции, которые постепенно налаживаются при сенсомоторной стимуляции. Это показывает, что даже самые древние врождённые рефлексы начинают нормально воспроизводиться с большими затруднениями. При всей своей внешней примитивности рефлекторное дыхание, присасывание к материнской груди, глотание, проталкивание пищи через кишечник и дефекация далеко не так просты, как кажется на первый взгляд. В эти процессы вовлечены миллионы нейронов, которые с трудом и с ошибками запускают многоступенчатый и сложный механизм простейшего врождённого рефлекса.

Вполне понятно, что передать при помощи генома основные формы социального поведения или знания высшей математики невозможно. В линейной структуре ДНК можно спрятать частоту и скорость деления клетки, механизм и время белкового синтеза, что абсолютно необходимо для развития всех соматических органов. В небольших нервных системах насекомых при помощи этого способа передачи информации удаётся даже детерминировать пространственную организацию отдельных нейронов. Именно этот механизм позволяет беспозвоночным наследовать большинство форм инстинктивного поведения. В нервной системе человека, состоящей из миллиардов нейронов, детальное программирование морфологии всех нейронов и будущих социальных отношений осуществить невозможно. Даже среди общественных насекомых регуляция согласованной активности сообщества осуществляется хемогенетическими механизмами. Так, пчёлы постоянно «целуются», передавая химический сигнал подавления половой дифференцировки, который вырабатывается единственной яйцекладущей маткой. Если она погибает, то появляются несколько новых репродуктивных особей из числа рабочих пчёл. Самая зрелая матка заменяет старую, а остальных обычно уничтожают. Этот пример показывает, что даже в самых простых сообществах возникает внегеномная регуляция коллективных действий сообщества, которая позволяет эффективно управлять поведением отдельных особей.

У млекопитающих прямая генетическая детерминация сложного поведения затруднена ещё несколькими причинами. Во время развития нервной системы происходит непредсказуемая гибель клеток, а пул межнейронных корковых связей всегда индивидуален и неповторим, что затрудняет структурную генетическую детерминацию. Информационные связи и количество нейронов в каждом функциональном образовании индивидуальны. Из-за случайной гибели нейронов и вероятностного образования синаптических связей в развитии даже однояйцевые близнецы обладают различной организацией мозга. Этот регуляционный механизм индивидуального развития модифицирует самые консервативные врождённые рефлексы.

Следовательно, при помощи генетических механизмов создать эффективную систему наследования сложных форм поведения невероятно трудно. На практике порочность такого способа наследования социальных навыков усложняется тем, что общественные инстинкты и стандарты поведения изменяются в каждом последующем поколении. Иначе говоря, генетическая детерминация очень сложного и быстро меняющегося поведения даже гипотетически невозможна и очевидно губительна. По этой причине в эволюции сложился необычный способ наследования социального поведения. В него вовлечены геном человека, специализированные области коры полушарий и отношения людей внутри сообщества, которые копируются мозгом растущего организма. Эти компоненты неразделимы и являются основой стабильности передачи социальных инстинктов из поколения в поколение.

Социальные инстинкты вырабатываются между людьми внутри небольших популяций. Это могут быть традиции, религиозные правила, местные законы, общественные представления о добре и зле и прочие особенности публичного или домашнего поведения. В среде таких этнических или общественных популяций вырастают люди, которые воспринимают эти правила как повседневный и естественный алгоритм поведения или социальный инстинкт. Скопированный у взрослых в раннем детстве комплекс инстинктов аналогичен функции запечатления у животных. Хорошо известно, что гусята, никогда не видевшие своей матери-гусыни, запоминают в качестве родителя любой движущийся объект (Lorenz, 1965). Они преследуют абстрактную «маму», стараясь подражать ей и запоминать все её действия. Это запечатление может сохраняться всю жизнь или только на период развития, до полового созревания (Савельев, 1998).

Очень похожие события происходят и с развивающимся ребёнком. Отличие состоит в том, что масштабы детского и юношеского запечатления в развитии человека в тысячи раз больше, чем у животных. Человеческий вариант запечатления отличается множественностью одинаково глубоких и растянутых во времени отдельных событий. Ребёнок многократно запечатлевает алгоритмы самых разных социальных инстинктов в катастрофических масштабах. Источник наблюдаемых различий состоит в том, что у животных существуют многочисленные ограничения объёмов индивидуальной памяти.

У большинства беспозвоночных и низших позвоночных запоминание личного опыта связано с конкретными биологическими задачами и мало зависит от воспитания, которого часто просто нет. Поведение представителей этих групп обычно инстинктивно, а доля новоприобретённых знаний сказывается только на небольшой части адаптивных действий. Эти особенности обусловлены малыми размерами нервной системы и ограниченной ёмкостью памяти.

Для рептилий, птиц и млекопитающих ситуация немного меняется. Их мозг несравненно больше, а вместе с числом нейронов растут способности к запоминанию индивидуального опыта и подражанию. В результате этих нейральных приобретений возникают такие феномены, как запечатление, сложная и даже коллективная забота о потомстве, коррекция адаптивного поведения в стае или сообществе. У обладателей наиболее крупного мозга доля личного опыта приобретает всё большее значение, а внегеномные способы передачи поведения постепенно превращаются в обучение. Следует подчеркнуть, что в животном мире приобретённые формы поведения почти никогда не могут превалировать над врождёнными (Савельев, 1998, 2005б, 201 5a).

Всеми этими возможностями обладает и человек, но они усилены огромным ресурсом головного мозга. Простое запечатление мамы только вылупившимся из яйца гусёнком заменено в мозге ребёнка формированием целых комплексов социальных инстинктов. На самом раннем этапе индивидуального развития простейшие действия копируются у родителей. Обычно это интонации речи, слова, манера поведения и масштабы социальной агрессии. Автоматически фиксируются мозгом традиции питания, запахи, манера движения, обстановка помещений и суточные ритмы. Самыми существенными детскими запечатлениями являются представления о существующих в сообществе ценностях. Отношение к самой жизни, социальным взаимодействиям, предметам и явлениям запечатлевается как этнографический инстинкт поведения и сохраняется на всю жизнь.

С расширением внесемейных контактов подростка начинается активное подражание, принудительное или самостоятельное обучение. Эти процессы длятся более десятка лет, пока головной мозг не достигнет периода полового созревания. В это время он почти утрачивает способность ко всем формам подражания, кроме репродуктивного. Инстинктивная нацеленность на размножение снижает все механизмы запечатления и рассудочное восприятие окружающего мира. Это гормонально-эмоциональное потрясение организма является своеобразным финалом накопления универсальных поведенческих инстинктов социального происхождения. Способность осваивать новые алгоритмы поведения сохраняется на долгие годы, но в меньших масштабах. Дальнейшее восприятие мира зависит от индивидуальной организации мозга и носит более изощрённый характер.

Для нас важно то, что мозг человека развивается очень долго, а события, аналогичные гусиному запечатлению, могут происходить на протяжении полутора десятков лет. У человека это называется созреванием или взрослением. В этот период происходит своеобразное человеческое запечатление социальных инстинктов, которые сохраняются в специальных лобных, височных и теменных областях мозга (Савельев, 2015б, 2016). Однако проблема состоит в том, что социальные инстинкты прививаются молодым особям очень непредсказуемым способом. Степень случайности запечатления некоего алгоритма поступков и социальных ценностей зависит от состояния мозга в тот или иной момент созревания. Для каждого конкретного человека сущность формирования личности довольно проста и регулируется морфогенезом мозга.

Рассмотрим реальный пример социального запечатления подростком некоего алгоритма поведения или даже целостной жизненной стратегии, который можно считать социальным инстинктом. Например, быстро растущий юнец несколько дней провёл у любвеобильной бабушки. В это время он не мучил кишки в модных забегаловках, а отлично питался. Растущий организм оказался в блаженном переизбытке метаболитов, а это неизменно стимулирует рост отростков нейронов и образование новых синаптических связей, необходимых для формирования долговременной памяти. Вполне предсказуемо вырвавшийся от занудной старушки подросток решил потратить карманные деньги и пошёл в кино. Попав на хорошо сделанный и содержательный фильм о жизни нищего писателя, сочиняющего романы о суперагенте, мальчик был потрясён. На его детское сознание оказали огромное влияние как изящная шпионская жизнь с шампанским, сигарами и горячими красотками, так и убогость существования сочинителя этих соблазнов. Философия парадоксальности бытия была накрепко запечатлена в нейронных связях его мозга благодаря бабушкиным закускам. Подростка привлекла форма двойной жизни, которая сохранилась в виде социального инстинкта и стала его скрытой натурой. Прожив длинную жизнь шпиона, он в конце концов стал писателем, хотя и далёким от гротескного киношного образа. Такое влияние социальных моделей поведения на формирование сознания неизбежно происходит с каждым человеком, особенно в молодости.

Встреча с сильной и целеустремлённой личностью, плоды работы гения, просмотр яркого и умного кинофильма, прочитанная книга или случайный разговор могут повлиять на человека больше, чем любые педагогические ужимки родителей и учителей. Среди известных примеров достаточно вспомнить судьбы гениальных композиторов, учёных, ораторов и философов. Так, Моцарт в своих ранних сочинениях подражал Карлу Филиппу Эмануэлю Баху и Иоганну Адольфу Гассе, а Бетховен — Моцарту. Молодой Аристотель стремился походить на Платона, Тацит — на Цезаря, Лейбниц был ярым картезианцем (сторонником Декарта), а Кант — последователем Юма. Сильные юношеские впечатления изменили жизнь будущих гениев, послужив основой для редких и необычных социальных инстинктов. Следует уточнить, что каждый из этих великих запечатлителей гениальных образцов мог встретить другую одарённую личность и прожить совершенно иную жизнь. В этом отношении социальные инстинкты довольно случайны, но масштабы их притягательности и влияния зависят от сходства конструкции мозга учителя и ученика.

Надо отметить, что мозг сохраняет потенциал социального заполнения довольно долго, но само запечатление происходит быстро и зависит от метаболизма, среды и образца для подражания. Отличное запоминание обусловлено массивом межнейронных связей, причём неизвестно, в какое время и в каком окружении подростка они возникнут. По этой причине нельзя предсказать момент ключевого запечатления, которое может быть многократным. Эти особенности созревания мозга человека требуют внимательного подхода к заполнению его специфических областей необходимыми социальными инстинктами. Для успешной и глубокой замены одних социальных инстинктов на другие требуется в среднем около 20 лет методичной работы. Чем дольше внушаются нужные сообществу или властям социальные инстинкты, тем выше вероятность их запечатления. Примером является воспитательная политика Советской России и Германии в 20-30-е годы ХХ века. Для создания системы новых представлений о мире у молодёжи потребовалось всего 15-20 лет навязывания выдуманных социальных инстинктов. При хорошем контроле за общественной информацией в обеих странах удалось легко получить популяции убеждённых бойцов, которые вскорости перешли к массовому истреблению друг друга.

Аналогичные процессы происходят на Украине с 90-х годов ХХ века по настоящее время. Методичное и непрерывное внедрение национальных социальных инстинктов в мозг детей и подростков привело к формированию популяции с устойчивыми алгоритмами агрессии этнической направленности. Сущность такого поведения инстинктивна и построена на двух примитивных мотивациях лимбического происхождения (Савельев, 2015б). Одна обусловлена инстинктивным стремлением к увеличению личной, групповой или этнической доминантности. При этом способ достижения искомого биологического состояния не имеет никакого значения. Он стимулируется внутренней системой наркотического самопоощрения мозга, так как соответствует эволюционному опыту выживания.

Другая, более скрытая, мотивация активных участников передела мира связана с инстинктивными ожиданиями репродуктивных и пищевых преимуществ. Поскольку инстинктивные формы поведения легко конкурируют с рассудочными решениями, любая государственная поддержка тенденций биологической эволюции имеет огромный народный успех. Вместе с тем у народной любви к обещаниям и казённому поощрению архаичных инстинктов есть одна особенность — недолговечность. Стабилизация любых социальных опытов возможна только при быстром достижении преимуществ всеми участниками столь рискованного мероприятия. Для этого необходим военный или социальный успех с последующей раздачей «земель, злата, рабов и слонов».

Временные задержки в получении вкусной еды, денег, самок, славы и красивых орденов могут остановить самые перспективные авантюры. Если скорой раздачи «слонов» не происходит, то инстинкты перенаправят внимание обиженных исполнителей на мошну начальников. Это случается потому, что организаторы первыми накапливают запасы обещанного счастья и получают право ношения блестящих предметов на любой части своего тела. Иначе говоря, обращаясь к стимуляции инстинктивных форм поведения, необходимо сразу начинать готовить оплату или эффективное уничтожение носителей полезных, но очень временных инстинктов. Обычно происходит последнее, что с регулярностью подтверждается и замалчивается стыдливой историей человечества.

Основная проблема выращенного с заданными свойствами поколения состоит в том, что искусственные социальные инстинкты столь же устойчивы, как и наследуемые. Дело в том, что созданные для решения сиюминутных государственных задач социальные инстинкты воспринимаются растущим мозгом человека как абсолютная истина. Они внушаются простейшим способом через средства массовой информации, которые копируют друг у друга как содержание информации, так и способы её подачи. Если эта социальная среда дополнена фильмами, книгами и популярными образцами поведения, то накопление заданных социальных инстинктов и методов самоубеждения будет гарантировано. Для воспитанных в такой среде подростков изменение социальных инстинктов практически невозможно. В качестве острого опыта достаточно поговорить со старым носителем советских социальных инстинктов или молодым — украинских. Никому из них ничего объяснить или доказать противоположную точку зрения практически невозможно. По этой причине носителей революционных идей и старых инстинктов приходится физически заменять на новых и молодых.

Привитому в детстве миропониманию могут противодействовать только врождённые инстинкты. Недостаток пищи и риск личной гибели заставят обладателя диких социальных идей ненадолго отказаться от своих привычек поведения и общения. Однако при малейшем ослаблении внешнего давления на такого человека активность первичных социальных инстинктов проявляется вновь. Носительство усвоенных в детстве правил поведения необратимо меняет человека, как и наследственное заболевание генетической природы. Подобную патологию исправить обычно нельзя, а неподчинение казённым социальным инстинктам отражает их конфликт с семейными или врождёнными формами поведения.

Вполне понятно, что для решения сложных государственных задач регулярно требуются целые поколения временщиков с полезным набором привитого в детстве поведения. Однако впоследствии, если поставленная задача была успешно выполнена или забыта, носителей этих социальных инстинктов стараются изолировать от нового поколения, выращиваемого для других проектов. Социальные инстинкты меняются часто, а люди живут долго, что вызывает популяционные конфликты и замедляет эволюционную динамику.

Для дифференциального навязывания или внушения социально значимых государственных инстинктов давным-давно была придумана система своеобразного апартеида или раздельного развития. В самом понятном виде этот подход реализуется в детских полувоенных организациях. Церковно-приходские школы, советские октябрята и пионеры, немецкий гитлерюгенд, суворовские и кадетские училища дают прекрасный пример такого подхода. Детям с раннего детства предлагают для запечатления тщательно отобранный набор социальных инстинктов, называемый патриотическим, национальным, религиозным или военным воспитанием. В этой среде вырастают блестящие служители культов или военные. Они обладают нужными для государства эффективными и безопасными формами поведения.

Независимо от казны похожая инстинктивно-социальная специализация часто возникает и в среде ремесленников, которых надо рассматривать в самом широком смысле слова. Таким способом обычно воспроизводятся банкиры, врачи, политики, музыканты, композиторы, художники, артисты и менее публичные люди. Тут дело не в наследственном даровании, которое обычно отсутствует, а в раннем запечатлении набора профессиональных форм поведения и приёмов работы. Стабильное воспроизводство из поколения в поколение профессиональных посредственностей только доказывает социально-инстинктивное происхождение навыков самых обычных детей. Это неплохой вариант поддержания хорошего уровня традиционного ремесленничества. Однако следует помнить, что семейные кланы всегда отчаянно противодействуют появлению настоящего гения.

От этих частных проблем следует вернуться к более общим эволюционным закономерностям. В больших популяциях массовая смена социальных инстинктов обычно происходит после естественного вымирания их обладателей. Это слишком медленный процесс, и прогрессивное человечество изобрело множество способов принудительного уничтожения носителей устаревших социальных инстинктов. Эффективно избавиться от ненужных, но широко распространённых социальных инстинктов можно во время войн и стимуляций хронических конфликтов. Идеальной ситуацией для ускорения эволюционных процессов можно считать эффективное репродуктивное воспроизводство популяции при быстрой замене носителей устойчивых социальных инстинктов. В скрытой форме этой идеологии придерживаются все современные государства и мелкие сообщества.

Обобщая источники многообразия поведения человека, необходимо сказать, что оно складывается из двух основных переменных. С одной стороны, это гигантская изменчивость мозга у каждого его обладателя. Качественные различия мозга могут достигать видового уровня, а количественная изменчивость делает нас очень непохожими или несовместимыми. С другой стороны, в каждой популяции, сообществе или стране формируются наборы устойчивых социальных инстинктов, которые в детстве и юности навсегда запечатлеваются в памяти человека. Для большинства людей их изменение невозможно даже при остром желании самого обладателя замороченного в детстве мозга.

Таким образом, постоянная модификация социальных инстинктов накладывается на изменчивость мозга и динамику развития социальных отношений. Результатом становится гигантский полиморфизм индивидуального поведения, который был и остаётся основой для жесточайшей конкуренции и отбора. Надо подчеркнуть, что нестабильность социальных инстинктов является залогом блестящих общественных экспериментов в человеческой истории.

Следовательно, впервые возникнув у поздних австралопитеков, социальные инстинкты начали собственную эволюцию, которая неотделима от естественной истории человеческого мозга и общества. Этот занимательный процесс привлекателен тем, что в большинстве естественных сообществ социальные инстинкты быстро изменяются. Необходимо отметить, что под естественными сообществами следует понимать все формы пищеварительно-репродуктивных отношений. Всюду натаскавший много пищи или её всеобщего эквивалента (денег) примат занимает доминирующее положение как в обществе, так и в сохранении генома. Остальные завистники стремятся разделить его преимущества или завладеть большими. Способы и методы значения не имеют, а главными целями являются репродуктивный результат и социальная доминантность. Общественная грызня происходит исключительно по биологическим законам, очень далёким от благородных устремлений цивилизации.

Вполне понятно, что иногда эта сладостная животная идиллия нарушается в странах с фашистским, коммунистическим, религиозным или декларативно-гуманистическим устройством. В таких государственных системах основными организующими принципами выступают довольно примитивные инстинкты-фантазии. Популярные людоедские правила поведения и сортинга мозга формируются в рамках синтетических идей или культов, что, на первый взгляд, снижает их эволюционную жизнеспособность. Нам кажется, что невероятная простота, лживость и откровенная глупость основных социальных постулатов таких сообществ не могут сделать их жизнеспособными. Однако это не так, поскольку каждый социальный инстинкт, вербующий новых сторонников, базируется на врождённых формах поведения. При системном подходе к навязыванию любых новых форм поведения требуется их непосредственное подкрепление пищей, репродуктивными удовольствиями и доминантностью новообращённого. Если удаётся хотя бы частично решить эти простейшие задачи, то рекрутирование потомков обезьян не представляет никакой проблемы. Биологичность нашего сознания так велика, что даже высокая смертность среди последователей какого-либо дикого культа будет только подчёркивать его исключительность.

Попыток создания утопических, но идеальных систем жизни людей было много, и они оставили глубокий след в нашей истории. Достаточно вспомнить столетний расцвет Афинской школы философии, эпоху Аристотеля-Александра Македонского, переустройство Англии Кромвелем, французские революции, национал-социализм в Германии и построение коммунизма в России. Поверхностный анализ этих систем социализации гоминид показывает, что мы имеем дело с попытками создания сообществ на основании новых инстинктов. Идеи внедрения таких инстинктов обычно возникали у отдельных людей и были настолько биологичны, что легко распространялись в любых обществах. Завиральные идеи большинства организаторов быстро расползались по праздным и ленивым мозгам обнищавших граждан и становились очевидными личными мечтами, а затем и социальными инстинктами. Как правило, их нестабильность состоит в скоротечности распространения. Они становятся социально значимыми до физической смены поколений, которые были носителями устаревших представлений. По этой причине организаторам смены инстинктивного статуса государства приходится негуманно сокращать число носителей предыдущих заблуждений и вводить строгий церебральный сортинг. Так было во время масштабных социальных экспериментов в Италии, Испании, Германии, России, Северной Корее и Китае.

Во всех перечисленных странах новейшие социальные инстинкты возникли искусственно, но на базе архаичных врождённых форм поведения. При этом скорость их распространения была очень высокой, что не позволило вырастить полноценное поколение в среде новодельных инстинктов. Вполне понятно, что для количественного накопления обладателей необходимых конструкций мозга времени тем более не хватило. Возникло эволюционное рассогласование в процессе церебрального сортинга. «Прекрасные» идеи уже появились, а ни носителей, ни изменений в конструкции мозга большинства ещё нет.

Следовательно, сверхпрогрессивные социальные инстинкты вступают в непримиримый конфликт с существовавшими адаптивными конструкциями мозга и набором предыдущих заблуждений. Слабость оригинальных социальных конструкций обычно интуитивно понимали уже их творцы. Они пытались максимально быстро устранить дисбаланс между новодельными инстинктами и архаичными конструкциями мозга. Проблема обычно решалась при помощи различных вариантов гильотины, поскольку модных идей было мало, а обладателей устаревшего мозга — много. Это всегда вынуждало ориентироваться на молодых мужчин как носителей новодельных инстинктов.

В таких ситуациях приходилось проводить интенсивный церебральный сортинг. При методичном истреблении носителей устаревших идей иногда удавалось стабилизировать систему довольно надолго. Со временем интенсивность искусственного отбора снижалась, сортинг замедлялся, новые поколения обладателей стареющих конструкций мозга сами становились ретроградами, а общество возвращалось на исходные позиции отбора.

Подводя промежуточный итог анализа источников социальных инстинктов, необходимо отметить несколько общих закономерностей.

Во-первых, социальные инстинкты возникли как форма внегеномного наследования сложного поведения человека вместе с появлением специализированных отделов мозга для их хранения.

Во-вторых, приобретённые социальные инстинкты являются человеческим вариантом множественного запечатления животных.

В-третьих, социальные инстинкты нестабильны и постоянно изменяются. Каждое новое поколение культивирует модифицированные наборы инстинктов, отличающихся от предыдущих.

В-четвёртых, для естественной смены устойчивых инстинктов необходим церебральный сортинг на протяжении нескольких поколений.

В-пятых, принудительная и быстрая смена широкого набора социальных инстинктов эффективна только при контроле за системой детского и юношеского воспитания в сочетании с резким снижением роли родителей. Важным условием является частичная элиминация носителей предыдущих вариантов поведения.

В-шестых, конфликты социальных инстинктов между поколениями неизбежны при увеличении продолжительности жизни и частой смене стратегий развития внутри одной страны.

Эти закономерности показывают, что социальные инстинкты внегеномного наследования являются важнейшим компонентом организации сообществ гоминид и инструментом управления поведением. Их преимущества и одновременно хронические недостатки обусловлены слишком глубокой кортикальной фиксацией алгоритмов поведения, привитых в детском и юношеском возрасте. С одной стороны, эта устойчивость запечатления позволяет адептам легко жертвовать собственной и чужой жизнью, что повышает социальную эффективность государства, культа или тайного общества. С другой стороны, та же устойчивость вынуждает искать способы физической замены носителей устаревших инстинктов, которые не поддаются коррекции в новых условиях.

Жестокая практическая цикличность смены социальных инстинктов доказывает естественное происхождение этого явления и его направленность на получение видоспецифических преимуществ. Реальными источниками адаптивности людей стали две простые причины: сложное социальное поведение и наличие областей мозга для хранения его алгоритмов. В целом столь пластичная и индивидуально устойчивая система управления стала источником отбора, что ускорило эволюцию мозга человечества.

Невероятная ценность появления внегеномного наследования социальных инстинктов человека может быть понята только через анализ проблем теории эволюции. Теоретические вопросы законов развития биологической жизни на Земле активно будоражили научное и общественное мнение чуть меньше столетия назад. К середине ХХ века всем казалось очевидным, что теория Ч. Дарвина-А. Уоллеса, дополненная генетикой, молекулярной биологией, законами макро- и микроэволюции в сочетании с эволюцией экосистем, вполне объективно объясняет наблюдаемые глобальные биологические изменения в животном и растительном мире (Северцов, 2005). По этой причине горячие споры о жизнеспособности гипотезы Ж.Б. Ламарка давно забыты и представляют интерес только для историков науки. Поскольку обсуждение старинных течений научной мысли в учебном процессе упрощено до полного непонимания, мне придётся напомнить суть основной идеи этого исследователя.

В своём главном теоретическом труде «Философия зоологии» Ж.Б. Ламарк сформулировал роль влияния на организмы среды обитания и образа жизни. Он считал, что по мере того, как изменяются условия обитания, климата, питания и образа жизни, трансформируются соответственным образом и рост, форма, соотношение частей, окраска, консистенция, подвижность и индустрия животных (Ламарк, 1911). Морфологические изменения организмов, в соответствии с гипотезой, происходят среди животных и растений от «привычки частого упражнения органа или отсутствия его употребления». С одной стороны, процесс редукции, по словам Ж.Б. Ламарка, выглядит таким образом: «Отсутствие употребления органа, сделавшееся постоянным вследствие усвоенных привычек, постепенно ослабляет этот орган и в конце концов заставляет его совершенно исчезнуть». С другой стороны, для морфологического прогресса и адаптивных изменений предлагается противоположный способ: «Частое употребление органа, сделавшееся постоянным в силу привычки, увеличивает способности этого органа, развивает его самого и заставляет его приобрести размеры и силу действия, каких нет у животных, упражняющих его менее». Результаты такого использования организма наследственно закрепляются и передаются из поколения в поколение, что и становится причиной эволюционных перемен (Ламарк, 1911 ).

Не вызывает сомнения, что эти идеи подтвердить не удалось, а часть оригинальных доказательств Ж.Б. Ламарка превратилась в расхожие анекдоты. Среди них достоин упоминания оригинальный анекдот с редукцией желудка пьяниц. Ж.Б. Ламарк заметил, что французские пьяницы того времени ели очень мало твёрдой пищи, а энергию получали в основном из напитков. По его мнению, жидкая пища быстро эвакуируется из системы пищеварения, не растягивая желудка и кишечника. На основании этого он делает вывод, что «...с течением времени их желудок сжался, а кишки укоротились». Такие прелестные рассуждения не подтверждались анатомами и ещё больше дискредитировали сомнительную гипотезу.

Теоретическое построение Ж.Б. Ламарка действительно неверно и умозрительно в отношении традиционных объектов морфологической эволюции. Наследование даже самых ценных качеств, приобретённых в течение жизни, никогда не происходит. В качестве примера воспользуемся экспериментами не на животных, а на людях. Образцом сомнительности идей ламаркизма могут служить опыты на азиатских и африканских красотках, которые продолжаются уже многие поколения. В Мьянме и Таиланде обитает племя падаунгов, относящееся к группе каренов. Женщины этого племени с раннего детства удлиняют шею кольцами. Масса этих колечек может превышать 20 кг, и при пожизненном ношении они вызывают атрофические изменения в мускулатуре шеи. Аналогичные представления о женской красоте существуют и в южноафриканском племени ама-ндебеле, принадлежащем к народам группы нгуни. Женские шейки приобретают жирафистую форму, что, по-видимому, возбуждает ндебельских эстетов. На самом деле шея почти не деформируется, а основные анатомические изменения связаны с плечевой зоной. Таким изысканным способом азиатские и африканские селекционеры уже много поколений улучшают своих любимых женщин для сексуальных утех.

Однако в последнее время некоторые свободомыслящие извращенки из падаунгов отказываются носить впечатляющие ошейники. В результате такой свободы нравов их шея и плечевой пояс остаются без изменений. Следовательно, вытянутые шейки никак не закрепились в геноме, хотя попыток было очень много. Если бы амандебеле и падаунги просто оставляли для размножения только естественных длинношеих красавиц, а остальных отбраковывали, то через сотню поколений желаемый эстетический финал был бы получен и без тяжёлых колец. Этот примитивный пример показывает, что ламаркизм является всего-навсего наивным умозрением и изящной игрой МЫСЛИ эволюционистов прошлого.

Аналогичным образом, пытаться перестроить в течение одной человеческой жизни мозг или детские социальные инстинкты невозможно. Принудительные изменения в поведении, уже детерминированном морфологической организацией мозга, получить почти невозможно. Каждый раз на впитанный с молоком матери и хорошо запечатлённый социальный инстинкт придётся надевать железный ошейник, заставляя человека изменить своё «естественное» поведение. Принуждая сложившегося человека отказаться от своих территориально-этнографических правил поведения и мышления, мы заставим его насиловать свой мозг и подражать чужеродным традициям.

Имитационная адаптивность скрывает от окружающих реальный нрав и юношеские социальные инстинкты. Радикально перестроить таких особей невозможно, а сменить менталитет удастся лишь через несколько поколений в контролируемой среде обитания. Иначе говоря, структурные изменения мозга, возникающие при церебральном сортинге, должны обязательно дополняться различными социальными инстинктами, которые являются видимой причиной дальнейшего искусственного отбора.

По поводу инстинктов в рукописи коварного Эльфовия был найден странный пассаж, который вселяет надежду на будущее человечества. Чертовидный авантюрист писал:

«Ужасающая скорость эволюции сообразительных аборигенов имеет несколько уязвимых для внешнего вмешательства особенностей. Самой существенной из них является социальная наследственность. Мозг этих существ пока ещё не способен к врождённой передаче как сложных социальных правил поведения и научных знаний галактики, так и рассудочных принципов мышления. Он может только сохранять простейшие физиологические функции. По этой причине двуногие паразиты вынуждены принудительно передавать своим бестолковым детёнышам очень много знаний уже после рождения. Это не всегда возможно, поскольку требует значительных ресурсов и связано с особенностями местообитания конкретной популяции. Воспитание, обучение и передача навыков интеллектуальной деятельности длятся у аборигенов долго, мучительно и с большими индивидуальными ошибками. Бестолковые аборигены используют драгоценную возможность внегеномного наследования сложных форм поведения самым диким способом. Они умудряются в каждом следующем поколении создавать набор социальных инстинктов, частично или полностью отрицающих предыдущие. Этот неосознанный приём закладывает естественный и непреодолимый конфликт между поколениями. Вместо того чтобы использовать управляемое развитие социальных инстинктов для выработки рассудочных систем контроля поведения, они оставили эти процессы в ведении биологической эволюции. Именно эта глупость приводит к кровавым конфликтам, которые чрезвычайно ускоряют эволюцию людей. В этот процесс можно умело вмешаться, изменив суть социальных инстинктов аборигенов. Достаточно сформировать необходимую для вторжения иллюзию и осуществить её поддержку на протяжении двух поколений. При таком подходе есть шанс воспользоваться особенностями мозга и мышления дикарей для развития галактической цивилизации».

Этот вывод пришельца предполагает не мгновенное уничтожение всего населения планеты, а его творческое инопланетное изменение. Наивный инопланетянин даже не догадывается об изысканной подлости и мстительном долготерпении объектов описания, что обещает галактике бесконечные развлечения.

Таким образом, эволюция гоминид привела к созданию механизма наследования приобретённых свойств разума. Разработанные или полученные из внутривидовых контактов социальные инстинкты гоминид передаются потомству независимо от содержания человеческого генома. Если охотничье правило, бытовой или репродуктивный приём регулярно приносит результат, то он незамедлительно переходит в ранг социальных инстинктов с внегеномным наследованием. При высокой общественной или личной эффективности найденное решение закрепляется подражанием, имитацией или записывается на внешние носители памяти.

Если присмотреться повнимательнее, то это тот же осмеянный выше классический ламаркизм «упражнения или неупражнения», только в сфере поведения человека. По сути дела, всякое удачное «упражнение», под которым следует понимать вновь возникшее правило, навык или знание, закрепляется в виде внегеномно наследуемого социального инстинкта. Бесподобное достижение человеческого мозга состоит в том, что он научился сохранять каждый уникальный навык, достигнутый одним-единственным человеком. Первоначально этот навык реплицировался при помощи подражания и подсматривания друг за другом. По-видимому, так в далёком прошлом передавалось искусство добывания огня, изготовления каменных орудий, стекла, металла и мелкое ремесленничество. Затем обучение при помощи подражания было оторвано от отдельных носителей знания и перенесено в книги. Появились центры передачи внегеномной информации в виде университетов, институтов и училищ. После массового развития грамотности и клавиатурной письменности всякая ерунда и случайные достижения стали фиксироваться и становиться общей внегеномной и свободно наследуемой информацией. Современные социальные сети являются общими музеями хранения внегеномных инстинктов, навыков и прочих выдумок человечества.

Следовательно, изящное заблуждение Ж.Б. Ламарка в отношении костей и кишок оказалось пророчеством для эволюции головного мозга человека. Наш мозг стал автономным объектом эволюции, а при помощи своих болтливых и изобретательных носителей добился наследуемого сохранения последствий индивидуальных «упражнений и неупражнений». Эволюция мозга и подневольного ему человечества аккумулировала все известные приёмы самосовершенствования и методы искусственного отбора. Отделив социальные инстинкты от собственного генома и создав области мозга для их индивидуального хранения, только гоминиды умудрились перевести индивидуальные навыки в наследуемые свойства вида.

Таким образом, казавшийся давно решённым конфликт между естественным отбором врождённых изменений и наследованием приобретённых свойств отсутствует в эволюции человека. Наследование приобретённых свойств осуществляется при помощи внегеномного наследования социальных инстинктов, которые каждый раз обновляются при загрузке в мозг очередной жертвы эволюции.


<<< Назад
Вперед >>>

Генерация: 7.528. Запросов К БД/Cache: 3 / 1
Вверх Вниз