Книга: Зоология и моя жизнь в ней

Контрастные социальные системы у двух видов ящериц

<<< Назад
Вперед >>>

Контрастные социальные системы у двух видов ящериц

Предистория

В 1978 г. ко мне в Москву на консультации приехала из Туркмении Мирра Евгеньевна Гаузер. Она работала в Красноводском заповеднике, на островах южного Каспия, где собирала материал для диссертации по биологии колониальных чайковых птиц. В то время главным объектом ее исследований были пестроносые крачки. Они, как и черноголовые хохотуны, гнездятся в составе очень плотных колоний. Разница состоит в том, что эти поселения объединяют не десятки и сотни, а тысячи пар, до 20 000 на острове Большой Осушной в Красноводском заливе. Здесь же, кстати сказать, бок о бок с ними обитают и три другие вида крачек, гнездящихся, подобно хохотуньям, изолированными парами.

Ира Гаузер, как ее называли в кругу близких и знакомых, убедила меня в том, что изучение черноголовых хохотунов могло бы быть продолжено нами в заповеднике. Так я решился попытать счастья там весной следующего года. Казалось, и, как позже выяснилось, совершенно справедливо, что путь к этому месту попроще, чем на Тенгиз, а дружественный заповедник может сильно способствовать выполнению задуманного.

Но куда же теперь без ЛУАЗа! Ехать со мной решил Владимир Потапов, который ранее снимал фильмы о животных в Туркмении за собственный счет. У него была точно такая же машина, но он настоял, чтобы путешествовали на моей. Выехали 17 марта. Гололед был такой, что выйдя из автомобиля, с трудом удерживались на ногах. Путь до Баку составлял около 2 200 км, а оттуда до Красноводска предстояло плыть на пароме через Каспийское море. В России еще стояла зима. В одном месте, где шел ремонт шоссе, правая полоса бетонной дороги отсутствовала, а провал был почти полностью скрыт снегом. Наш ЛУАЗ провалился туда и пострадал настолько, что пришлось срочно самим, коченеющими от холода руками, менять заднюю полуось.

Машину вели по очереди. Ехать надо было быстро. Я-то уже знал, что скорость в 95 километров в час машина выдерживает. Потапов же, который на своем ЛУАЗе ездил до этого только по Москве и ее ближайшим окрестностям, когда не было нужды особенно торопиться, буквально цепенел от страха, когда я развивал полную скорость. «Будь что будет!» – думал, вероятно, он, оставив попытки убедить меня ехать медленнее, и предпочитал заснуть, чтобы не участвовать в происходящем.

Но при всем этом только на седьмой день после выезда из Москвы мы въехали в Азербайджан. Здесь погода стояла уже летняя, но неприятности продолжали преследовать нас. В пригороде Сумгаита, который несколько лет спустя прославился на весь мир жестокими армянскими погромами, попали в ДТП. У нас отобрали документы, и пришлось дожидаться диагноза врачей относительно состояния женщины, которую считали пострадавшей при этом происшествии. Нас держали около суток, и все это время говорили: «Вам еще повезло, что это случилось в Азербайджане. Вот если бы попали в руки армян, тогда бы так просто не отделались!». На следующее утро стало ясно, что с пострадавшей ничего страшного не произошло, и нас отпустили. Пришлось все же отдать милиционерам почти все деньги, которыми мы располагали. В тот же день мы прибыли в Баку и, простояв в длиннющей очереди автомобилей, въехали к вечеру на паром и ночевали здесь. Пока ждали своей очереди, я купил с рук треугольный флажок из тех, что вешают в автомобиле за ветровым стеклом. На одной его стороне была фотография Сталина, а на другой – Бриджит Бардо. Когда флажок крутился под ветерком из открытого окна машины, изображения этих двух персон сливались в нечто не поддающееся описанию.

В Красноводске мы оказались утром 25 марта, на девятый день автопробега. Лариса и Галя прилетели сюда накануне, а Миша Галиченко должен был приехать позже. На следующий день по инициативе директора Красноводского заповедника Владислава Ивановича Васильева мы вместе с ним и Ирой отправились на экскурсию в хребет Большой Балхан. За это время поездом из Москвы пришел багаж экспедиции – палатки, тенты, раскладушки, вьючные ящики с оборудованием и инструментами и все прочее, необходимое для автономного существования в пустыне на протяжении двух месяцев.

Выезжаем 2 апреля в сторону залива Кара-Богаз-Гол, где, по словам Владислава и Иры, из года в год гнездились в большом количестве черноголовые хохотуны. Ехать придется по бездорожью западной окраины пустыни Каракум без малого 200 км. Помимо нашего громоздкого имущества везем с собой лодку с мотором и 20 молочных фляг с водой – на острове, где нам предстоит работать, источников пресной воды нет. Все это помещается в два ГАЗ-66, а для обеспечения большей мобильности их сопровождает микроавтобус УАЗ. И, разумеется, моя машина, которую водители-туркмены окрестили странным именем «Опель-олюм».

Остров, где гнездились хохотуны, располагался посреди пролива, соединяющего огромный по площади залив Кара-Богаз-Гол с Каспийским морем. Уровень горько-соленой воды в заливе ниже поверхности моря на 4.5 м. Слабо соленая, сильно опресненная впадающими в море реками, вода Каспия стремительно несется в Кара-Богаз, образуя в проливе мощный водопад. Местные называли пролив шириной от 200 м до 1 км в разных местах «морской рекой». Это было идеальное место для жизни чаек. Пресноводная рыба, увлекаемая током воды в рассол залива, тут же засыпает. Поэтому, пройдя всего лишь сотню метров вдоль берега, мы могли собрать свежей скумбрии на хорошую уху. Я не буду здесь далее останавливаться на подробностях нашего житья-бытья и всяческих приключений во время этой экспедиции. Все это красочно и в подробностях описано в книге Ларисы Зыковой «Люди и животные в экстремальных ситуациях: записки натуралиста». (М.: Наука и жизнь, 2010. 270 с.).

За полтора месяца наблюдений в этом поселении хохотунов нам удалось узнать о них многое из того, о чем я рассказал в предыдущем разделе. Особенно мы были довольны еще и тем, что удалось отработать методику работы в колонии, которая позволяло во многом избежать нашего отрицательного влияния на судьбы птенцов. После того, как мы опубликовали ранее материалы исследований на Тенгизе, наши оппоненты в лице В. А. Зубакина и С. П. Харитонова пытались доказать, что высокая смертность пуховиков на почве их уничтожения взрослыми – это результат беспокойства, которое вносит наше присутствие во время осмотра гнезд: птенцы разбегаются, попадают в чужие гнезда и уничтожаются их хозяевами.

Чтобы опровергнуть эти утверждения, мы придумали следующее. Идя вдвоем в колонию, брали с собой столько кусков материи (полотенца, портянки, наволочки и пр.), сколько гнезд собирались осмотреть. Птенцы хохотуна, как я уже упоминал выше, при опасности затаиваются и остаются в этом состоянии полной прострации очень подолгу, пока угроза не минует и еще некоторое время. Это гарантировало нам, что они не побегут врассыпную, пока мы медленно движемся от гнезда к гнезду, кольцуя их и нанося каждому цветные индивидуальные метки. После осмотра гнезда покрывали его материей и продолжали работу. Когда же все было сделано, Лариса уходила из колонии и наблюдала с расстояния в бинокль, что будет дальше. Я же пробегал по колонии, хватая тряпку за тряпкой и, держа их в охапке, быстро ретировался. Тут Лариса радостно сообщала мне, что ни один птенец не изменил места своего пребывания[93].

На обратном пути в Москву мне впервые в жизни пришлось вести машину без сменщика. Ехали мы с Ларисой вдвоем. Сначала переправились на пароме из Красноводска в Баку, а затем лежал путь длиной около 2 300 километров до места назначения. При максимальной скорости машины не более 90 км в час дорога заняла около недели. Ехать быстрее не было возможности еще и из-за того, что при такой скорости редко удавалось обогнать длинную фуру с прицепом на участках трассы, где она была однополосной и двухсторонней, а это была почти стандартная ситуация на всем протяжении пробега. Так что приходилось подолгу тащиться за грузовым тихоходом, проклиная все на свете.

Между тем мой ЛУАЗ начал подавать признаки предсмертной усталости. Сначала все чаще стал отказывать бензонасос, но я быстро научился приводить его в чувство всего за десять-пятнадцать минут вынужденной остановки. Потом забарахлили тормоза.

В один из дней пришлось еще поутру съехать с трассы и снять одно колесо. Опыта у меня не было, и я целый день провозился с тормозной колодкой, так и не закончив работу к вечеру. Лариса то и дело подходила ко мне, предлагая прерваться и выпить кружку чая. Уже наступили сумерки, а работа не продвинулась ни на шаг. Я оставил детали машины и инструменты разбросанными на траве, сел к костру, разведенному Ларисой, и перед ужином принял хорошую порцию спирта. Потом лег на голую раскладушку, благо было тепло, и стал размышлять, как же удастся проехать еще около тысячи километров. А тут заморосил дождь. «Ну, все один к одному!» – подумал я. Достал из машины спальник, постелил на землю, лег на него, а раскладушкой накрылся как зонтиком. К счастью, дождь так и не начался, так что остаток ночи удалось провести более комфортно.

Поразительно, но во время сна меня осенило. Встав рано утром, я снял пружину с раскладушки и заменил ей одну из тех, что удерживают тормозную колодку. Не прошло и часа, как мы уже выезжали на трассу. А мое устройство так и оставалось жить на ЛУАЗе до тех пор, пока я не отдал его сыну Ларисы Дмитрию.

Начинаем изучать социальное поведение ящериц

План на следующий полевой сезон казался самоочевидным. Едем на тот же самый чудесный остров! Но в «совке» было так: человек предполагает, а ЦК КПСС[94] располагает. Ранней весной следующего 1980 года из Красноводска пришло письмо. В нем нам сообщали, что едва ли стоит ехать на прежнее место работы, поскольку пролива уже не существует, и хохотуны вряд ли будут гнездиться на «острове» посреди суши.

На этой истории я хочу остановиться более подробно, чтобы показать, как кучка недоумков способна за пару месяцев уничтожить истинное чудо природы. Я приведу несколько выдержек из публикаций тех лет на эту тему, которые сегодня каждый сможет найти в Интернете.

Вот с чего все началось. «Еще в начале ХХ века, – писали В. Кузнечевский и А. Чичкин[95], – местные жители стали замечать, что кромка берега этого уникального не соединенного с океаном моря-озера отступает, и прибрежные населенные пункты все дальше “уходят” от воды. А начиная с 30-х годов феноменом заинтересовались ученые, как местные (азербайджанские, казахстанские, туркменские, российские), так и Академия наук СССР. Очень быстро “высоколобые” пришли к выводу: все дело в том, что Каспий расположен в жарком климате, водная акватория очень большая, открытая, лесов вокруг практически нет, поэтому идет очень интенсивное испарение. В особенности ученых обеспокоила прорва воды, которая круглые сутки с ревом через узкую горловину (всего в 200 метров) уходила в залив Кара-Богаз-Гол у побережья Туркменской ССР. Там она испарялась катастрофически интенсивными темпами, оставляя после себя соль. К 70-м годам ученые пришли к выводу, что уровень Каспия понижается необратимо. Активизировавшиеся к этому времени экологи забили тревогу в средствах массовой информации: Каспий погибает! По уровню испаряемости этот водоем занимает одно из первых мест в мире! Экологи даже запустили в оборот термин: “Новое Мертвое море”. И выбросили лозунг: “Спасем и море, и людей”».

И вот, «В различных высоких инстанциях решили перекрыть узкий (до 200 метров) пролив Кара-Богаз-Гол, соединяющий Каспийское море с заливом Кара-Богаз-Гол, который испарял со своей поверхности около шести кубических километров каспийской воды в год. Таким образом, по замыслу Министерства мелиорации и водного хозяйства СССР, перекрытие дамбой пролива позволяло компенсировать забор воды на орошение из Волги. В 1980 г. дамбу между Каспием и заливом соорудили в рекордно короткие сроки, без проведения экспертизы и взвешивания последствий[96]. Неминуемое изменение экологической обстановки, ухудшение условий существования тысяч людей, живущих в районе залива, вообще не принималось во внимание».[97]

Комментарий академика Г. Голицына: «В 1980 году совсем уж втайне от научной и вообще широкой общественности за несколько месяцев реализовали одно вполне конкретное и недорогое мероприятие по “спасению” Каспия – был засыпан пролив из моря в Кара-Богаз. В то время залив потреблял из Каспия всего лишь около шести кубокилометров воды в год, то есть засыпка “спасала” около полутора сантиметров уровня моря. Тогдашний президент Академии наук Туркмении, член-корреспондент АН СССР А. Г. Бабаев рассказывал мне в 1984 году, что когда он узнал о решении отсечь залив, то пробовал в своем правительстве выразить сомнение в разумности такой меры. Его направили в спецотдел, где показали решение Политбюро ЦК КПСС о начале работ. В то время после этого оставалось только молчать».[98]

И далее, там же: «По проекту плотина в проливе должна была быть с воротами, во всяком случае, способной пропускать воду, если уровень моря начнет подниматься (в 1980 году Каспий уже поднялся примерно на полметра по сравнению с 1977 годом). Однако… быстро построили глухую плотину, без возможности пропуска воды. Для укрепления земляной дамбы было уложено (не по проекту!) много железных опор высоковольтной линии электропередачи, поэтому, когда лет через пять спохватились, создать в ней пропускные системы оказалось невозможно. К осени 1984 года Кара-Богаз-Гол высох и стал источником пыли и соли, развеваемых с его дна ветрами на сотни километров вокруг. Перестал работать химический комбинат на берегу залива, сырьем для которого служили рассолы Кара-Богаза».

А вот лишь некоторые последствия: «Через два года активисты перекрытия залива начали чесать в затылках: береговая кромка Каспия продолжала отступать, а сам залив резко обмелел, превратился в зловонное болото с запахами йода, хлора, сероводорода. Соленость залива выросла более чем втрое! Практически погибла уникальная флора и фауна юго-восточной акватории Каспия».[99]

«Когда залив пересох, перестали подпитываться промышленные скважины, обеднели химическими элементами подземные рассолы, резко возросли затраты добывающих предприятий на производство продукции. Еще суровее стали условия жизни населения. Мелкая соль со дна бывшего водоема, поднимаемая ветрами, окутывает белой дымкой населенные пункты. Соль проникает в дома, садится на посевы и небогатые пастбища животноводческих ферм, приводя к падежу скота. Появились слухи о закрытии добывающих предприятий»[100].

Между тем, до этого «Залив Кара-Богаз-Гол являлся (теперь уже в прошедшем времени. – Е.П.) уникальным природным объектом, стабильной экологической системой, которая формировалась тысячелетиями, и богатейшей сырьевой базой для многих отраслей промышленности. Из подземных рассолов добывали ценное сырье – бор, бром, редкоземельные элементы. Из рассолов бишофит, сульфат натрия, эпсомит, медицинскую глауберову соль и другие химические продукты. Здесь находится величайшее в мире месторождение мирбилита»[101].

А «Тем временем стали поступать тревожные сигналы о наступлении моря, что для специалистов не явилось такой уж неожиданностью. Все гидрометобсерватории по побережью уже с 1978 года фиксировали резкое повышение уровня Каспия. Создалась нелепая ситуация, когда в тиши кабинетов разрабатывались меры по спасению моря от обмеления, а на местах принимались героические усилия по защите от морских волн, заливавших сенокосные луга, стога сена, технику, животноводческие стоянки, поисковые площадки нефтедобытчиков и освоенные месторождения. Море, увеличившись почти на два годовых волжских стока, поднялось более, чем на метр. Поднятие уровня моря создало серьезную угрозу многим прибрежным сооружениям, а в Дагестане, к примеру, был затоплен целый совхоз – 40 тысяч гектаров земли.

Специалисты вдруг прозрели и сделали заключение, что уровень моря пульсирует в пределах до 4 метров с исторически выверенной периодичностью в зависимости от тектонических процессов в недрах земной коры, и пришли к выводу, что Каспий не нуждается в дополнительных источниках воды, которой вскоре и так будет в избытке»[102].

Это было написано спустя восемь лет после преступной акции. Автор продолжает: «Академики и член-корреспонденты Академии наук СССР[103], по сути заварившие всю эту кашу с нашумевшим “проектом века”, затеяли между собой научный спор о правильности прогнозов по угасанию Каспийского моря или же полной непригодности этой методики прогнозирования. Проблему в силах разрешить специальное водорегулирующее сооружение на входе протоки в залив. Однако, как только стало ясно, что Кара-Богаз-Гол не мешает забору воды из Волги на орошение, Министерство мелиорации и водного хозяйства СССР утратило к нему всякий интерес, а Минхимпром СССР не считает спасение залива своей обязанностью».

В 1984 г. в дамбе пробили отверстия, через которые пропустили 11 труб. Но это не дало желаемого эффекта: Кара-Богаз-Гол продолжал оставаться соляной пустыней. В 1992 г., уже после выхода Туркменистана из состава СССР, дамбу взорвали.

Не было бы счастья, да несчастье помогло

Несмотря на предупреждение, полученное от Владислава и Иры, я все же решил попытать счастья на старом месте. В Красноводске мы были уже 20 марта, а через день к вечеру прибыли на место экологической катастрофы. Хохотуны таки прилетели и группа из 30 птиц даже садилась на короткое время там, где в прошлом году располагалась большая колония. Другая стая примерно из 40 птиц держалась на море, на косе у входа в бывший пролив. Так что какая-то надежда оставалась.

Осмотрев место колонии, мы обнаружили, во-первых, что вокруг нее все заросло высокой полынью и, во вторых, что ее кустики растут как раз по центрам бывших гнезд, где почва годами удобрялась пометом, но не сцементирована им по краям. Ясно, что хохотунам, привыкшим к широкому обзору пространства, не нравится разросшаяся растительность по периферии колонии и там, где им следовало бы откладывать яйца. Поэтому я решаю, к плохо скрываемому неудовольствию трех моих коллег, устроить прополку территории. Несколько часов в ночь с 1 по 2 апреля проводим за этим занятием. Идем вчетвером фронтом и выдергиваем с корнем кусты полыни. Оголили в результате довольно значительную площадь и с нетерпением стали ждать утра. Но, увы, весь труд пошел прахом. По-видимому, этот фрагмент голого пространства слишком мал по сравнению с остальной поверхностью острова, чтобы заставить птиц обосноваться здесь для гнездования. Ведь в предыдущие годы здесь был обширнейший голый солончак.

Оставалось только ждать приезда машин из заповедника. Связи с ним у нас, разумеется, не было. Мы хорошо понимали, что торопиться они не будут. Им было известно, что пресной воды во флягах должно хватить нам на месяц. С пополнением ее запаса два ГАЗ-66 прибыли чуть раньше – 24 апреля. К этому времени мы нашли примерно в десяти километрах от лагеря маленький каменистый островок, над которым видели летающих хохотунов и хохотуний. Полевой лагерь перевезли ближе к этому месту и поставили на высоком песчаном месте посреди невысоких барханов. Ближе к островку удобного места не было, так что до него приходилось идти от лагеря примерно три километра по обнажившемуся дну Кара-Богаза. До самого горизонта, насколько хватало глаз, перед нами лежала поверхность, которая издали выглядела ровной как стол. На самом же деле это была сплошная мозаика тесно примыкающих друг к другу выпуклых темно-серых соляных конкреций слоистого строения, которые мы называли «пузырями». Их диаметр составлял примерно от 20 до 40 см при немного меньшей высоте. Местами все это покрывал тонкий слой рассола, и пузырь прогибался, когда на него наступали. Там, где воды не было совсем, они трескались под сапогом, а при дуновении ветра с их поверхности летели струйки глауберовой соли, от которой слезились глаза. В общем, прогулка по такому неровному и непредсказуемому субстрату не доставляла особого удовольствия.

Далее путь к островку преграждала узкая протока, через которую можно было перейти по камням, когда сильный ветер сгонял воду. Но мы предпочитали вести наблюдения с этого ее берега. На островке были две маленькие колонии хохотунов – из 32 и 24 гнезд. Но как-то раз Лариса и я не уследили за двумя нашими лаборантами. Они по собственной инициативе переправились на остров и слишком долго осматривали гнезда. В результате, почти все хохотуны бросили свои кладки. Осталось только 14 гнезд и около 30, принадлежавших хохотуньям. Все же нам удалось собрать кое-какой новый материал по каждому из этих видов.

В частности, вскрытие яиц в брошенных гнездах хохотунов четко показало, что колония формируется центробежно. Кладки в центральной части поселения были полными (по три яйца) и наиболее сильно насиженными, а в периферийных гнездах они еще не были закончены и состояли всего лишь из одного или двух яиц[104]. Когда эта работа была окончена, до приезда машин оставалось еще две недели.

Степные агамы

Вот тут-то мы вынуждены были изменить орнитологии и переключиться на изучение совсем других созданий, именно, ящериц. Позже мы с Ларисой не раз благодарили судьбу за то, что она одарила нас столь интересными объектами, о поведении которых, как вскоре выяснилось, было известно прискорбно мало. Об этих наших изысканиях, которым мы в дальнейшем посвятили больше десяти лет, я подробно расскажу в главе 10.

А это был наш первый опыт на ниве герпетологии[105]. Прямо на территории лагеря жили степные агамы. Весь участок, на котором стояли палатки, входил во владения одного самца. Интересно, что пока мы были заняты чайками, агам видели изредка и только мельком: «Глаза есть, а посмотри – нету», – повторял я, цитируя любимую поговорку Дерсу Узала. Первым делом мы переловили всех агам в лагере и в его ближайших окрестностях и пометили каждую индивидуальной цветной меткой. Сам процесс ловли этих довольно крупных ящериц[106] – занятие увлекательное и даже азартное. Вы как можно медленнее подходите к замеченному животному, держа перед собой наготове в вытянутой руке гибкий прутик длиной метра полтора с петлей из лески на его конце. Осторожно надеваете петлю на голову ящерицы и делаете резкое движение вверх, как рыболов, подсекающий клюнувшую рыбу. Вынимаете свою добычу из удавки, следя за тем, чтобы ее челюсти не сомкнулись мертвой хваткой на вашем пальце, засовываете ящерицу в матерчатый мешочек с завязками и идете дальше в поисках очередного экземпляра.

После того как ящерица помечена, и ее можно без труда отличить от всех прочих в этой местности, начинаются ежедневные многочасовые наблюдения, когда на диктофон фиксируются все действия животного. Для начала я сосредоточился на выяснении маршрутов самца, которые наносил на план местности. Так удалось оценить размеры его территории и установить границы ее с участками других самцов-соседей. Лариса же вела не менее тщательные наблюдения за одной из двух самок, живших на участке этого самца.

Самцы степной агамы чрезвычайно воинственны и абсолютно нетерпимы к присутствию других взрослых самцов на своей территории. Будучи существами безгласными, они не в состоянии, подобно птицам, уведомлять соседей-конкурентов о занятости земельного участка при помощи красивой песни, как это делают, например, соловьи. Единственный способ удержать территорию в неприкосновенности состоит здесь в том, чтобы постоянно быть начеку, не упуская из виду ни одного клочка своей земли.

По утрам, когда солнце еще не набрало силы, но уже нагрело землю настолько, что самец решается покинуть место своего ночлега, он выглядит весьма невзрачным. На серо-буром фоне спины виден неясный светлый орнамент, коричневатый хвост опоясан более темными кольцами, горло и брюшко окрашены в блеклые песчаные тона. В таком виде самец может целый час совершенно неподвижно пролежать неподалеку от норки, в которой провел ночь, но лишь до тех пор, пока температура не поднялась до 27–28 °С. Теперь это уже совсем другое животное. Верхняя часть головы и спины приобретают чистую желтовато-серую окраску, красиво контрастирующую со светло-оранжевым хвостом. Горло становится темно-синим, внешние поверхности передних лапок – голубоватыми, бока брюшка – иссиня-черными с фиолетовым отливом. Самец привстает на передних ногах, раздувает горловой мешок, несколько раз кланяется.

Он сразу же приступает к методичному патрулированию границ своего надела. Чтобы лучше видеть всю территорию самому и в то же время быть на виду у хозяев соседних участков, самец взбирается на куст или корягу на самом краю своих владений. Побыв здесь минут 10–20, он спускается на песок, пробегает несколько десятков метров, залезает на другой такой же куст и некоторое время остается здесь. И так весь день самец раз за разом обходит границы своих владений, пока наступление предвечерней прохлады не подскажет ему, что пора устраиваться на ночлег и что сегодня уже нечего опасаться вторжения непрошеных гостей.

При виде пришлой агамы самец опускает широкую складку кожи в области подбородка. При этом под его нижней челюстью появляется своеобразный треугольный мешок ярко-синего цвета. Свидетельством возбуждения, вызванного появлением чужака, служат также лихорадочные поклоны передней частью тела. Если пришелец сидит не на земле, а на кустике, хозяину участка «становится ясно», что перед ним отнюдь не желанная самка, а зарвавшийся в своих притязаниях чужой самец. В этот момент владелец территории внезапно белеет: за какие-нибудь 1–2 секунды все его тело приобретает цвет грязной штукатурки. Разумеется, чужак не в состоянии заметить этих изменений. Хотя агамы отличаются прекрасным, зрением, сходным с птичьим, разглядеть с расстояния в несколько десятков метров окраску существа в пядь длиной, выделяющегося темным силуэтом на фоне неба – задача непосильная для самого зоркого глаза.

Разгневанный хозяин отнюдь не довольствуется подачей «цветового сигнала». С необычайным проворством он соскакивает с ветки куста на песок и пулей несется к нарушителю границы, перепрыгивая через препятствия и буквально стелясь над землей в своем неистовом беге. Здесь уже непрошеному гостю есть над чем задуматься, и, как правило, он не дожидается дальнейшего развития событий.

Но если пришелец не склонен спасаться бегством, мимолетный эпизод может перерасти в продолжительную драку. Зрелище это поистине захватывающее. Оказавшись рядом и сохраняя между собой дистанцию около полуметра, противники занимают боевые позиции. Высоко приподняв над землей поджарые тела и слегка наклонив головы, они медленно, очень медленно бродят по песку; каждый старается обойти другого сзади. Приспущенные горловые мешки с едва намечающимися светло-серыми продольными полосками придают мордам самцов угрюмый и зловещий вид. Белесая однотонная окраска делает ящериц почти плоскими, словно вырезанными из куска светлого картона. Они настолько сливаются со светло-серой пустынной почвой, что иногда начинают казаться какими-то нереальными призраками, и в эти минуты лишь их медленно движущиеся темные тени помогают наблюдателю не упустить их из виду среди палевой травы выжженной солнцем пустыни.

И внезапно – молниеносный прыжок вперед, глухой удар от столкновения пружинящих тел. На мгновение ящерицы расходятся в стороны и снова сшибаются в свирепом бою. Щелканье челюстей, мелькание хвостов и лап, и вот уже один самец лежит на спине, а другой не дает ему подняться, удерживая поверженного врага бульдожьей хваткой своих челюстей. Горе тому из соперников, который, зазевавшись, позволил другому применить этот опасный прием. Теперь побежденный абсолютно беспомощен, и пройдет много времени, прежде чем его враг, успокоившись, ослабит тиски своей мертвой хватки и даст проигравшему возможность спастись бегством.

Самки степной агамы, в отличие от самцов, не закрепляют за собой единоличных земельных участков. Живущие неподалеку друг от друга, время от времени наведываются по соседству. Если самкам при этом случится столкнуться лицом к лицу, они проявляют взаимную враждебность, но сразу же разбегаются в разные стороны, не придавая серьезного значения инциденту. Поскольку самка рано или поздно должна будет отложить в вырытую ею норку 5–10 белых, одетых в кожистую скорлупу яиц, она большую часть времени отдает добыванию корма: обильное и полноценное питание в этот период – необходимый залог счастливого материнства.

Неторопливо передвигаясь среди скудной пустынной растительности, самка нет-нет да поймает жука-чернотелку или проглотит яркий цветок, а другой раз в высоком изящном прыжке настигнет пролетающую мимо бабочку. Понятно, что часами просиживать на вершине куста, как это свойственно самцам, значило бы лишить себя возможности добыть лишний лакомый кусочек, что для самки в этих условиях совершенно непозволительно.


Степная агама. Trapelus sanguinolentus

Едва только самец заметил самку на своей территории, он ведет себя точно так же, как и при появлении пришлого самца. Прежде чем пуститься в погоню, он ритмично приподнимается на передних ногах, каждый раз сильно сгибая их и почти ложась грудью на ветку. Совершив две-три серии таких поклонов, он с огромной скоростью преодолевает расстояние, отделяющее его от самки, и здесь вновь и вновь кланяется, почти касаясь синим горловым мешком поверхности песка. Затем самец обходит самку сзади и крепко зажимает складку кожи на ее загривке своими роговыми челюстями. Так партнеры лежат бок о бок почти целый час, после чего происходит спаривание. После его окончания любая попытка самца сблизиться с самкой встречает с ее стороны резкий отпор.


Степная агама. Trapelus sanguinolentus

С каждым днем хотелось узнать об образе жизни этих ящериц как можно больше – по принципу «аппетит приходит во время еды». Теперь нам уже трудно было относиться к агамам, как к представителям «низших» позвоночных (традиционное наименование рептилий). Слишком много общего с поведением птиц мы обнаружили у них. Помимо непосредственных наблюдений, которые позволили узнать столь много из того, о чем не прочтешь в работах профессиональных герпетологов, мы провели небольшой эксперимент по изучению их кормовых потребностей. Сделали из сетки маленькую вольеру, посадили в нее самца и поместили туда же заранее подсчитанное количество число цветков астрагала. Затем подсчитывали, сколько их было съедено за определенный промежуток времени.

Кавказская агама. Во многих предгорных районах Предкавказья и Средней Азии степные агамы обитают бок о бок с другим обычным в этих местах видом ящериц – агамой кавказской. Первые занимают участки в днищах сухих долин, а вторые привязаны к подножиям горных склонов.

Обитая в столь тесном соседстве друг с другом, эти ящерицы, тем не менее, придерживаются существенно разных способов социальной организации. Правда, и там и тут самцы охраняют свои территориальные наделы, хотя и разной величины: у кавказских агам эти участки, как правило, значительно меньше по площади. Но при этом принципиально различен характер взаимоотношений между самцами и самками. Если у степных агам, как мы видели, они контактируют только в момент спаривания, то у кавказских особи разного пола объединены в устойчивые ячейки – «семейные группы», нередко существующие в одном и том же составе по многу лет.

Семейная группа состоит из одного взрослого территориального самца и одной или нескольких самок разного возраста (максимально – до четырех). В период размножения, в апреле-мае, самец постоянно ночует в общем убежище со своей единственной самкой (если семейная группа моногамна) или с одной из них – «фавориткой», если самок несколько[107]. Это, как правило, самая крупная самка в группе, с которой самец сосуществует на своем участке более одного года, (максимально до 5 лет).

По утрам самец и самка выходят из облюбованной ими расщелины каменистого или глинистого обрыва одновременно и до часа и более остаются у его входа, принимая солнечные ванны. При этом партнеры зачастую лежат, соприкасаясь друг с другом. После этого они направляются на кормежку по собственным маршрутам. Но перед этим нередко приходится видеть особую церемонию ухаживания самки за самцом. Эти же удивительные, по сути дела, взаимодействия случаются время от времени и далее на протяжении дня, при случайной встрече самца с какой-либо из самок семейной группы, или же в постоянных «местах свиданий». Выглядят они так: самка сближается с самцом, ползет по нему, пытается подлезть под него спереди и сзади и трется боком головы об его морду и область клоаки. Для нас стало неожиданностью, что эти контакты никогда не заканчивались спариванием[108]. Они служат, вероятно, механизмом консолидации членов семейной группы.

Но я забегаю здесь вперед. К моменту завершения книги мы с Ларисой успели собрать лишь первые крохи знаний о жизни и поведении этих ящериц. О том, что нам удалось cделать в этом направлении за последующие 12 лет их изучения, я расскажу более подробно далее, в главе 10.

<<< Назад
Вперед >>>

Генерация: 4.687. Запросов К БД/Cache: 3 / 1
Вверх Вниз